Астрид Линдгрен - Рони, дочь разбойника
Надо выгнать зимний дух из помещений замка, говорила она, даже если какому-нибудь грязнуле это и будет стоить жизни. Она выставила всех на снег – голые, орущие и визжащие разбойники покатились по еще заснеженным склонам вниз, к Волчьей Пасти. Они кляли Ловису на чем свет стоит за жестокость, но терлись исправно, как она велела. Ослушаться ее они не смели.
Только Лысый Пер не стал кататься по снегу.
– Мне все равно скоро умирать, – сказал он. – И я ни за что не расстанусь со своей грязью.
– Тогда ладно, – согласилась Ловиса. – Но перед смертью ты хотя бы подстриги всем волосы и бороды.
Лысый Пер обещал. Ведь он опытный стригальщик, ловко стрижет коз и баранов, а значит, постричь этих крикунов ему ничего не стоит.
– Но учти, свои два последних волоска я подстригать ни за что не стану, – предупредил он. – Охота была мучиться, раз я все равно скоро лягу в землю.
И он погладил свою лысину.
Тогда Маттис обхватил его своими могучими руками и высоко приподнял над землей.
– И не вздумай помирать, понял? Я же ни одного дня не жил без тебя на белом свете… Ты что, решил тайком уйти от меня навсегда? Нет, ты не можешь со мной так поступить, ясно тебе, старый дурень?
– Ладно, малыш, я не буду спешить, – ответил Лысый Пер и довольно улыбнулся.
Весь остаток дня Ловиса стирала во дворе замка грязную одежду разбойников. А они тем временем рылись в чулане в сундуках со старым тряпьем, которое еще дедушка Маттиса награбил на лесных дорогах, подыскивая, чем бы пока прикрыть наготу.
– И как только люди в здравом уме могли носить такое платье, – изумлялся фьосок, с отвращением натягивая на себя какую-то красную хламиду.
И ему еще, можно считать, повезло, не в пример Кнотасу или Малышу Клиппу. Тем пришлось довольствоваться юбками и корсажами, потому что, когда они вбежали в кладовую, всю мужскую одежду уже успели разобрать.
Нельзя сказать, что от этого их настроение улучшилось, зато Маттис и Рони вволю нахохотались.
Чтобы задобрить разбойников, Ловиса сварила на ужин куриный суп. Они расселись за длинным столом, ворча и недовольно крякая, но все были чисто вымыты, подстрижены и просто неузнаваемы.
Как только по залу разнесся сладостный запах вареной курицы, ворчанье и недовольное кряканье разом прекратились. А после еды разбойники, как обычно, принялись петь и плясать, только, может, не так буйно, как всегда. Особенно Кнотас и Малыш Клипп избегали чересчур высоких прыжков.
8
Весна ворвалась в леса, окружавшие разбойничий замок, как ликующий крик. Снег растаял. Звонкими потоками сбегала вода со всех склонов, прокладывая себе путь к реке. А река бурлила и вскипала белой пеной в водоворотах и пела дикую весеннюю песнь, которая ни на миг не умолкала. Рони слышала ее все время, пока не спала, да и ночью сквозь сон тоже. Долгая ужасная зима миновала. Волчья Пасть давно очистилась от снега, теперь там звенел весенний ручей, и вода его завивалась вокруг конских копыт, когда Маттис и его разбойники в одно прекрасное утро наконец выехали через узкий горный проход. Они пели и свистели на скаку – о-го-го! Наконец-то начинается снова развеселая разбойничья жизнь!
И Рони вернулась наконец в свой лес, по которому так тосковала. Она давно уже рвалась туда посмотреть, как он выглядит теперь, когда растаяли снег и лед. Но Маттис был неумолим и не разрешал ей покидать замок. Весенний лес полон опасностей, говорил он, и только в тот день, когда он сам выехал из замка со своими разбойниками, он выпустил дочку на волю.
– Теперь беги! – воскликнул он. – Но гляди в оба и не утони в первой же луже!
– Непременно утону! – ответила Рони. – Чтобы ты накричался вволю!
– Ах, Рони, детка моя!… – почему-то горько вздохнул Маттис, потом разом вскочил в седло, помчался вниз по склону впереди своих разбойников и исчез из виду.
Как только последний лошадиный круп скрылся за кустами, Рони тоже помчалась вниз. И тоже пела и свистела, шлепая по холодной воде. А потом побежала. Она бежала и бежала, не останавливаясь и не переводя дыхания, до самого озера.
Бирк пришел первым. Как обещал. Он лежал на теплой скале, вытянувшись во весь рост, и грелся на солнышке. Рони не поняла, спит он или нет, подняла камешек и бросила его в воду – проверить, услышит ли Бирк всплеск. Он услышал, вскочил на ноги и кинулся к ней.
– Я давно тебя жду, – сказал Бирк, и она снова почувствовала, как радость вспыхнула в ней, радость, что у нее есть брат, который ее ждет.
Вокруг шумели деревья. Очертя голову нырнула Рони в весну. Многоголосая весна яростно звенела, и сама Рони была так переполнена этим весенним звоном, что вдруг закричала, как птица, пронзительно и громко, а потом объяснила Бирку:
– Я должна выкричаться, не то взорвусь! Ты слышишь весну?
Некоторое время они стояли молча и вслушивались в щебет, шорохи, в шелест и всплески, и в пение, наполнявшее их лес. Деревья, кусты, ручьи были полны жизни, все кругом пело могучую и дикую песню весны.
– Я чувствую, как зима понемногу выходит из меня, – сказала Рони. – Скоро я стану такой легкой-легкой, что смогу полететь.
Бирк толкнул ее.
– Лети! Давай спорить, что злобные друды уже кружатся над лесом, можешь лететь к ним. Рони засмеялась:
– А что? Вот возьму и полечу… И тут они услышали топот копыт. Табун диких коней несся от реки вверх по склону, и Рони сорвалась с места.
– Бежим! – крикнула она. – Мне так хочется поймать дикого коня!
И они бежали, продираясь сквозь кустарник, пока не увидели мчащийся табун. Не меньше сотни лошадей с развевающимися гривами и хвостами таким бешеным скоком неслись по лесу, что земля дрожала от топота их копыт.
– Наверно, испугались медведя или волка, – сказал Бирк. – Только страх может их так гнать. Но Рони помотала головой.
– Они мчатся не со страху, а чтобы вытрясти из себя зиму, всю, до конца. Как только они перебесятся и станут тихонько щипать траву, я поймаю одного из них и отведу к нам в замок. Я давно уже мечтаю поймать коня.
– В замок? А на что он тебе там нужен? Ведь скакать можно только в лесу. Давай лучше поймаем двух коней, для тебя и для меня, и будем тут на них скакать, а?
– Гляди-ка, хоть ты из шайки Борки, а соображаешь, – произнесла Рони, улыбнувшись. – Пошли попробуем.
Они отвязали от пояса кожаные ремешки – Бирк тоже завел себе такой, – сделали из них лассо и спрятались за скалой на той лужайке, где обычно паслись кони.
Ожидание не тяготило их.
– Как мне хорошо тут сидеть! – воскликнул Бирк, – А знаешь, почему? Потому что я в самой сердцевине весны.
Рони искоса взглянула на него и тихо сказала:
– Вот за это я тебя и люблю, Бирк, сын Борки.
Так и сидели они в самой сердцевине весны. Слушали, как щелкал дрозд и как куковала кукушка, и звуки эти наполняли весь мир. Новорожденные лисята играли перед своей норкой, в двух шагах от них. Белочки перелетали с одной елки на другую, а зайцы прыгали во мху, то и дело исчезая в кустах, а рядом с Бирком и Рони свернулась в клубок гадюка и мирно грелась на солнышке. Они ее не трогали, и она их не трогала. Весна принадлежала всем.
– А правда, Бирк, – сказала Рони, – разве лошадь может жить в замке? Зачем мне уводить ее из леса? Ведь она здесь дома. Но скакать верхом я хочу. А вот и они…
И в самом деле, табун выбежал на лужайку. Лошади тут же остановились и стали щипать свежую траву. Бирк приметил двух красивых гнедых жеребят, которые паслись чуть поодаль от табуна.
– Ну, как тебе эти?
Рони молча кивнула. Подняв свои лассо, они крадучись двинулись к молодым коням, которых хотели поймать. Они приближались к ним сзади, медленно и бесшумно, все ближе и ближе. Вдруг у Рони под ногой хрустнула сухая ветка, и весь табун тут же навострил уши, готовый сорваться с места. Однако, когда кони поняли, что нет никакой опасности, что ни медведь, ни волк, ни рысь, ни другой зверь им не угрожает, они успокоились и снова принялись за траву.
А те гнедые, которых выбрали для себя Бирк и Рони, были от них уже на расстоянии броска лассо. Ребята молча кивнули друг другу, их ремешки взлетели в воздух, и тут же лес огласился диким ржанием пойманных коней и топотом копыт уносящегося в лес табуна.
Они поймали двух жеребцов, двух диких, совсем еще молодых коней, которые били копытами, становились на дыбы, рвались во все стороны, кусались – одним словом, боролись как бешеные, чтобы освободиться.
В конце концов их все же удалось привязать к дереву, но Бирк и Рони тут же отскочили назад, потому что кони так и норовили их лягнуть. Ребята стояли, тяжело дыша, и глядели на своих взмыленных коней, которые по-прежнему, не переставая бить копытами, вскидывались на дыбы так, что пена летела в разные стороны.
– Мы с тобой хотели прокатиться верхом, но, похоже, на этих далеко не ускачешь, – сказала Рони.
