Мальчик из Югуру - Олимп Бели-Кенум
— Не спорю. Но мы тоже не можем тратить деньги, не убедившись в том, что игра стоит свеч! — сказал Ассани.
— О! Вы даже знаете по-французски такие выражения! — иронически заметил господин Норье.
— И употребляем их, чтобы как можно точнее выразить нашу мысль, — ответила Ньеко.
— В таком случае, вы, должно быть, знаете и французские обычаи: ведь цивилизованный человек не щупает товары.
— Но мы же не во Франции. А здесь, в Афежу, в маленькой африканской деревне, нам, крестьянам, покупающим товары по-крестьянски, ни к чему ваша цивилизация, — вставил Бурайма.
— Ладно, не будем ссориться. Пусть ваш отец и трогает и щупает... Я надеюсь, что после такого осмотра он купит что-нибудь.
— Можно показать господину и те отрезы, которые уже многие щупали, — предложил Иессуфу.
— Действительно, это мысль! Отрезы немного запачкались, но, может быть, они ему понравятся. Ведь ткани такие красивые! — быстро подхватил господин Норье, довольный предложением своего подчиненного.
Иессуфу вытащил из ящика три больших отреза: один темно-красный, другой с разводами, третий украшенный изображениями грецких орехов. Невольно Киланко протянул к ним руки, и Иессуфу подал ему, один за другим, все три отреза. Ткани очень понравились Киланко. Он погладил их рукой и сказал, что они и в самом деле красивые, но только немного, лишь сверху, замусоленные.
Иессуфу перевел хозяину слова Киланко. Тот ответил, что виноваты покупатели, которые все трогают, но ничего не покупают. Если же Киланко захочет купить один из этих отрезов, он охотно уступит ему в цене. Бурайма перевел. Но Сита тут же заметила, что никогда еще не видела, чтобы их мать, не поторговавшись, что-нибудь покупала.
— Я надеюсь, твой хозяин не рассчитывает, что я сразу же соглашусь на его цену. Я куплю, только если мы сторгуемся, — сказал Киланко спокойно, но твердо.
— Мой отец большой мастер торговаться, — вмешался Исдин.
Господин Норье, как и все белые, хотя и привык к африканским базарам, терпеть не мог подобных пререканий. Он знал, что африканцев не переспоришь. Лицо его, задубевшее от солнца, дождей и непогоды за те пять лет, что он провел в Африке, вдруг побледнело. Погладив подбородок, Норье взял с ящика широкополую фетровую шляпу, казалось совсем ему сейчас не нужную, и надел ее, словно спасаясь от нестерпимой жары.
— В каждом куске пятьдесят метров, метр стоит двести пятьдесят франков, — решительно произнес господин Норье.
— Да сжалится аллах над тобой и твоим отрезком ткани! — воскликнул с жаром Киланко, как только ему перевели слова господина Норье.
— Я называю вам, — сказал господин Норье, — всего лишь настоящую цену. Эта хлопчатобумажная ткань — высшего качества.
— А как вы оцениваете ее сами?
— Двести двадцать пять франков за метр.
— Я бы ее не купил даже за сто семьдесят пять.
— Вы шутите, господин Киланко.
— Перед тем как прийти сюда, я видел в другом месте точно такую же ткань и совсем не грязную.
— Именно потому... что ткань сверху не такая уж чистая, как внутри куска, я и снизил цену на двадцать пять франков.
— Что вы мне рассказываете сказки? Ваши ткани не просто испачканы, они грязные и засаленные...
— Вы меня обижаете, господин Киланко!
— Нисколько. Я совсем не хотел вас обидеть, но вы должны знать, что мы не можем купить у вас этот отрез просто так, без церемоний. Иначе никто не захочет носить одежду, сшитую из этого материала. Ваш помощник Иессуфу, если он не собирается строить из себя белого человека, может подтвердить мои слова.
Иессуфу, задетый за живое, подробно объяснил хозяину, в чем дело.
— Да, господин Норье, — сказал он в заключение, — так уж принято в наших местах. Здешние жители уверены, что раз так много рук прикасалось к ткани, то на ней осталось видимо-невидимо всяких микробов. Поэтому тот, кто покупает эту ткань, выдвигает свои условия.
— О-ля-ля! Делать вам нечего! Вот почему люди, приехавшие сюда даже с самыми добрыми намерениями, становятся злыми и ворчливыми, — заявил господин Норье.
— Да, это так, хозяин.
— Ну так что же, продает он или нет свою ткань? — поинтересовался Киланко.
— А то нам нужно успеть сделать еще и другие покупки, — добавил Бурайма.
— Скажите вашему отцу, что я готов продать ему по двести франков за метр.
— Как только вы согласитесь продать ее за сто шестьдесят, я куплю у вас один отрез и по сто двадцать пять франков все три, — заметил Киланко.
Услышав перевод этой фразы, господину Норье показалось, будто его ударили дубинкой по голове. Он понял, что Киланко человек хотя и далекий от цивилизации, но совсем не глупый. Первым его желанием было послать ко всем чертям и самого Киланко и всех его отпрысков, но, кое-что прикинув, он передумал: «Через полгода эти ткани совсем выйдут из моды. Вот уже три года я вожу их с базара на базар. Купив десять таких отрезов оптом, по семьдесят пять франков за метр, мне удалось продать их гораздо дороже, когда был спрос на них. Значит, уступив этой деревенщине, я ничего не потеряю...»
Он оглядел Киланко с ног до головы.
— До чего ж вы мне осточертели с вашими вирусами и заразами!
— Скажите вашему хозяину, что я больше не спорю. И да хранит бог его самого и его товары!
При этих словах господин Норье протянул ему руку. Киланко заколебался, хотя не первый белый человек выражал ему таким образом свои дружеские чувства или просто завершал сделку. Белые инспектора, приезжавшие вместе со своими африканскими помощниками проверять его апельсиновый сад, вели себя с ним точно так же. И он пожал руку господину Норье. Сделка состоялась. Отрезы перешли в руки его самых больших детей, и вся семья Киланко удалилась.
12. АЙАО ПОТЕРЯЛСЯ
Айао долго слушал эти многословные и так удачно закончившиеся пререкания. Не совсем понятные для него разговоры взрослых давно уже надоели ему. Он незаметно отделился от своих, подошел к одному грузовику белого торговца, потом к другому и стал бродить между прилавками с копченой рыбой, с жареными и свежими, только что разделанными тушками кротов, дикобразов, агути.
Особенно его поразили торговки шпинатом, перцем и всякой другой зеленью. Этих овощей
