Опять двойка. Школьные рассказы - Анна Михайловна Вербовская
Однажды мы всей семьёй пошли в лес кататься на лыжах. Так мой папа только на лыжне обнаружил, что взял из дома одни лыжные палки – без лыж.
Мы дома так папу и зовём: «папа-забывапа». Это прозвище папа сам себе придумал. Потому что, кроме забывчивости, у папы ещё развита способность к самокритике. Ну и чувство юмора немножко.
Из-за папиной забывчивости мы всегда попадаем в разные истории. Как-то поехали мы с ним навестить приболевшую бабушку. Мама сварила для бабушки курицу, налила в термос морсу, намыла яблок и огурцов. Упаковав всё это в большую хозяйственную сумку, мама с сомнением поглядела на папу и пожелала нам счастливого пути.
Ехать к бабушке надо было на электричке. Недалеко – всего-то остановок пять-шесть. Как только мы сели в вагон, папа стянул с себя нарядный свитер, который мама подарила ему на Новый год, и запихнул его в сумку. А сумку затолкал наверх – на полку, куда пассажиры обычно кладут свой багаж.
– Подальше положишь – поближе возьмёшь, – со знанием дела объявил он.
Положить-то мы положили. А вот взять…
…Мы вышли на бабушкиной станции и, взявшись за руки, бодро зашагали в сторону ближайших пятиэтажек. И всего-то шагов пятнадцать отошли от платформы, как вдруг папа замер, широко раскрыв рот и выпучив глаза. Он всегда так замирает, когда вспоминает, что где-то что-то забыл. Вид у него при этом становится глупый-преглупый.
– У-у-у-а-а-а-х-х-х, – папа с шумом втянул в себя, будто в воронку, воздух.
Мы разом повернули назад и бросились на платформу. Но электричка только ехидно помахала нам хвостом.
Бабушка потом долго успокаивала папу, и суетилась вокруг него, и отпаивала горячим чаем с клубничным вареньем. Но папа был безутешен. Он очень переживал из-за того, что мы не угостили бабушку нашей вареной курицей. И из-за свитера. В основном, конечно, не из-за самого свитера, а из-за того, что это был мамин подарок.
В другой раз мы с папой собрались в цирк на утреннее представление. А мама осталась дома варить нам на обед борщ.
К цирку мы с папой подъехали как раз вовремя. До начала представления оставалось пятнадцать минут, и дети вместе с родителями, бабушками и дедушками толпами тянулись ко входу. Пока мы пробирались сквозь ряды желающих купить лишний билетик, папа весело ощупывал свои карманы. Сначала в пальто, потом в пиджаке. Потом он вывернул карманы брюк. С каждым карманом папино лицо становилось всё мрачнее и мрачнее. Когда мы, наконец, достигли билетёрши, стало окончательно ясно – билетов у нас нет.
– Не мешайте, – строго сказала билетёрша, грудью загородив нам дорогу в цирк. – Нет билетов – отойдите в сторону.
– У нас есть, – неуверенно промямлил папа.
– Предъявите!
– Они… понимаете, я забыл их дома.
Билетёрша только хмыкнула и решительным жестом отодвинула нас с папой подальше от прохода.
– Ничего-ничего, – вытирая своим скомканным носовым платком мои мокрые от слёз щёки, виновато бормотал папа, – сейчас мы позвоним маме, она примчится, привезёт нам билеты.
Мама примчалась, когда до конца представления оставалось минут десять. Из-под её короткого осеннего пальто выглядывал домашний фартук в розовый цветочек. Сквозь шёлковую косынку выпирали не снятые впопыхах бигуди. По всему было видно, что мама очень торопилась. Просто мы живём далеко от цирка, на самой что ни на есть окраине.
Возможно, это мамин вид так разжалобил билетёршу, потому что она милостиво разрешила пройти в цирк нам всем вместе, хотя на маму билета не было. И мы ещё успели увидеть, как под куполом цирка пролетели воздушные гимнасты. И как на манеж вышли прощаться со зрителями все участники представления: и клоуны, и жонглёры, и даже дрессированные медведи. Радостно гремела музыка. И все вокруг смеялись и хлопали. И мы тоже хлопали и смеялись. Нам было очень весело, что мы всё-таки попали в цирк.
А потом мы пошли обедать в кафе. Потому что из-за этой вечной папиной забывчивости мама не успела сварить борщ.
А ещё был случай, когда мой папа забыл про меня. Ну, не то чтобы совсем забыл. Просто у него вылетело из головы, что он должен вечером забрать меня из детского сада. В тот день мама работала в вечернюю смену, поэтому идти за мной в сад была папина очередь.
Папа пришёл с работы домой. Переоделся в свои любимые тренировочные штаны с пузырями на коленках. Поставил разогревать макароны с котлетами, которые мама приготовила нам на ужин. Включил телевизор, чтобы не прозевать хоккейный матч. Мы с папой всегда болеем за наших хоккеистов. А тогда как раз наши играли с чехами.
И вот наши идут в атаку… ответственный момент… передача… бросок по воротам…
– Го-о-ол! – орёт папа на весь дом и хлопает меня по плечу, он всегда так делает, когда наши забивают.
Только тут до папы дошло, что никакого моего плеча рядом нет. Как, собственно, и меня самой. Потому что прошёл уже целый час с тех пор, как папа должен был забрать меня из детского сада. И папина рука замирает в воздухе. И он делает круглые глаза и втягивает в себя воздух:
– У-у-у-а-а-а-х-х-х!
…В детском саду было тихо-тихо. Всех детей давно разобрали. Я смотрела в тёмное окно, за которым отвесно падал густой белый снег, и прижимала к себе плешивую куклу Зину. Стараясь не плакать, я шептала ей в самое ухо, что папа просто задержался на работе и что сейчас он мчится ко мне, что есть духу.
А нянечка тётя Дуся гремела ведром, возила тряпкой по полу и, шаркая тапками, ворчала себе под нос, что у всех родители как родители, только у меня…
И тут дверь с грохотом распахнулась, будто её хотели сорвать с петель. Тётя Дуся выронила швабру. Я вздрогнула и обернулась. На пороге стоял мой папа. В тапочках на босу ногу. В вывернутой наизнанку дублёнке. Папин шарф еле держался у него на шее, одним концом свисая до самой земли. На коленках пузырились старые треники…
…Мы шли с папой по глубокому, сверкающему под фонарями снегу. И я держала его за руку. А он всё время терял в сугробах свои растоптанные тапочки. И наступал на конец длинного, связанного мамой шарфа…
…Потом мы с папой открыли дома все окна, чтобы выветрить дым
