Яков Тайц - Родник
Петя разделся и степенно прошёл в комнату.
— Чур, ноги вытирать. Вот так, — сказала мама. Она выпрямилась и поправила волосы. — Заходи, сынок. С праздничком тебя!
— Спасибо!
Петя молча прошёл по новому половику и бросил портфель на подоконник.
— Пётр, не бросай куда попало! — строго сказала мама. — Клади на место. Видишь, я убрала.
Всё так же молча Петя взял портфель и повесил его на гвоздь.
— Ты что это, Петя, вроде как не в себе?
— Нет, я в себе.
Он стал теребить мережку на занавеске.
— Оставь занавеску. Ты мне лучше скажи, какие отметки принёс, горе ты моё!
Петя стал смотреть в окно:
— Никакие я не принёс.
— Как так — никакие? Дай-ка портфель.
Петя подскочил к стене, сорвал портфель и спрятал было его за спину, но мама строго сказала:
— Дай сию минуту.
Делать было нечего, пришлось Пете подать маме табель. Она заглянула в книжечку и сурово скрестила руки на груди. Ей всегда хотелось, чтобы Петя стал инженером, учёным, изобретателем. Для этого надо, конечно, учиться как следует. Ерошина сама училась на курсах при комбинате и учила молодых ткачих работать лучше и быстрее. Но Петя, как на грех, не очень-то любил учиться. Это сильно огорчало его маму.
И сейчас, увидев в табеле две двойки, она сердито сказала:
— Что же мне с тобой, с непутёвым, делать? Опять хочешь весь год на тройке да на паре кататься?
— Ничего я не хочу кататься.
— Не хочешь? А это что? А это?.. — И она стала тыкать крепким пальцем ткачихи в табель. — Срам какой! Только фамилию нашу позоришь!
Это почему-то больше всего обидело Петю:
— Ничего я не позорю.
— Нет, позоришь! Наша фамилия, Ерошины, уважаемая, а ты позоришь.
— Не говори так, слышишь? А то уйду, — сказал Петя.
— Куда же ты уйдёшь, интересно?
— Я уж знаю куда.
Слово за слово — спор разгорелся не на шутку. Дело кончилось тем, что Петя выскочил в коридор, сорвал с вешалки пальто и шапку и выбежал на улицу.
Сгоряча он зашагал было к Владику. Но на углу опомнился: ведь они в ссоре! Он остановился: куда ж пойти? В Дом культуры — ещё рано. В Зоопарк — неинтересно, он уже там был двадцать раз. В кино «Баррикады» — надо деньги на билет. А у мамы он сейчас просить не будет.
Кругом густо шёл народ. У всех в руках были покупки. Все куда-то спешили, все готовились к празднику, и лишь один Петя Ерошин стоял на углу Красной Пресни, не зная, куда пойти.
И тут он вдруг вспомнил про Детский парк. Ведь там много широких скамеек. На любой из них можно отлично провести часок-другой. Пусть мама поволнуется, пусть поищет его…
Петя засунул пальцы в рукава и зашагал к парку. Скоро он подошёл к высоким воротам. Они были открыты. Петя побрёл по аллейке. Над дорожками покачивались разноцветные фонарики. Ветер шевелил красные полотнища и посвистывал в тоненьких ветках липок и топольков. Кто-то вставил в руку Павлика Морозова красный флажок. В центре парка возвышался большой, обтянутый кумачом щит: «Лучшие люди нашего района».
От нечего делать Петя подошёл к щиту. На нём было много фотографий. Вот пожилой рабочий с орденом. Вот молодой парень в большой кепке. Вот женщина в косынке. Петя присмотрелся к ней. Где-то он раньше видел эти тёмные пристальные глаза, прямой нос и сжатые губы…
Очень похоже на его маму. Он пригнулся поближе к фотографии. Постойте, да это не только похоже, это просто сама она, его мама! Вот же и подпись на узенькой полоске бумаги: «Знатная сновальщица Евдокия Ерошина».
Петя глазам своим не поверил. Он потрогал гладенькую фотографию. Снято, наверное, на работе, потому что мама в халате, а за её спиной — большие фабричные окна… Петя не отрываясь смотрел на мамин портрет. Тут подошёл какой-то прохожий, стал рядом с Петей и начал разглядывать фотографии. Петя не выдержал и сказал:
— Вот видите, дяденька, вон там Евдокия Ерошина. Это моя мама.
— Да? — Прохожий посмотрел на Петю и улыбнулся. — Верно, похож. Молодец, поздравляю!
— Спасибо, — сказал Петя. А сам подумал: «Чем же я молодец? Это мама молодец!» Но всё равно ему было очень приятно.
Он долго там простоял, возле щита. И каждый раз, когда кто-нибудь подходил, он показывал пальцем:
— Видите, вон там Евдокия Ерошина. Это моя мама.
И каждый раз люди приветливо улыбались ему и поздравляли его.
Потом настал вечер. Засияли гирлянды лампочек, вспыхнул прожектор, зажглись красные цифры. Петя побежал домой.
— Вернулся, колоброд? — сердито встретила его мама.
— Вернулся, — ответил Петя и как ни в чём не бывало сказал: — Мама, а ты видела?
— Кого?
— Знатную сновальщицу Евдокию Ерошину! — отчеканил Петя.
— Где? — вскрикнула мама.
— Там, в парке… Пойдём…
Мама быстро оделась, и Петя повёл её в парк.
Уже было темно, но сильный прожектор ярко освещал большие глянцевые фотографии лучших людей района.
Мама с удивлением смотрела на свой портрет, как будто не узнавала себя.
Петя тоже долго смотрел то на маму, то на её фотографию. Потом он взял маму за руку и тихо сказал:
— Мама, ты не думай… я не буду позорить… я исправлю, вот увидишь.
— Ладно, ладно, сынок, — сказала мама. Она обняла Петю и шевельнула пальцами, словно завязала ткацким узелком невидимую нить.
Десятая глава. В кино
— Мама, выдай денег! — сказал Владик.
— Зачем?
— На кино.
— Опять кино? — удивилась мама.
— Что ты, как «опять»! — разгорячился Владик. — Да я ведь сто лет в кино не был! С прошлого воскресенья не был. Да мы ведь всем классом идём… Вот, видишь!
Он показал на свой отрывной календарь. Там на листочке «8 ноября» было написано: «4 часа — кино».
— Ладно уж, на! И возьми с собой яблочко.
Мама дала ему огромную антоновку. Владик с трудом запихал её в карман, оделся и вышел за ворота. При ходьбе она ему сильно мешала, эта тяжёлая, холодная антоновка.
На улице было прохладно, с пасмурного неба сеялся сухой редкий снежок, похожий на соль. Ветер с лёгким шуршаньем гнал его по асфальту.
Школа, как и вчера, была украшена развевающимися на ветру флагами и красными полотнищами.
На обширном школьном дворе собрался почти весь пятый «Б». По дорожкам мимо засохших, присыпанных снежком клумб солидно прогуливались Толя Яхонтов и Митя Журавлёв. К ним сзади то и дело подкрадывался Кисляков и дёргал их за хлястики пальто. А когда они сердито оборачивались, он со смехом отскакивал.
На широких школьных ступеньках сидели Лёня Горшков, Генка Анохин и Петя Ерошин. Они внимательно слушали Игорька Резапкина, который вчера был с папой на Красной площади и смотрел парад Советской Армии.
Ребята с завистью смотрели на Игорька. Шутка ли сказать — он видел парад Советской Армии! Ведь это заветная мечта всех мальчиков. Недаром многие из них 1 мая и 7 ноября поднимаются чуть свет и бегут на улицу Горького, чтобы хоть одним глазком посмотреть на танки, «катюши», броневики, самоходки…
И вот наконец сюда, на улицу Горького, доносится мерный перезвон курантов со Спасской башни. Колонны войск оживают. Шумят моторы, скрежещут гусеницы, звучат слова команды. Широкой, бесконечной рекой текут и текут колонны туда, на Красную площадь, мимо мавзолея, на котором, приложив руку к фуражке, стоит в кругу своих ближайших помощников товарищ Сталин.
Ох, как хочется тогда каждому из мальчиков, которые смотрят в просвет между двумя милиционерами на проходящие войска, ох, как хочется им тоже сидеть в танке, или на зарядном ящике, или в броневике, или за рулём мотоцикла и мчаться по Красной площади!
…Ребята жадно слушали Игорька. А он рассказывал:
— А пушки, ребята, вот такие, ну прямо как вон до того дерева… А танки такие, как тот дом…
Ребята могли бы его слушать без конца. Но тут на школьное крыльцо вышла Кира Петровна. На ней было длинное синее пальто с мерлушковым воротником и маленькая мерлушковая шапочка, чуть сдвинутая набок.
Кира Петровна похлопала синими расшитыми варежками:
— Мальчики, все пришли?
— Все как будто, — ответили ребята оглядываясь.
— Тогда станем в пары!
Мальчики зашумели:
— Кира Петровна, зачем в пары? Что мы, маленькие, что ли?
— Нет, гурьбой я идти не позволю, — сказала Кира Петровна и строго посмотрела на мальчиков. — Кто не хочет, может идти домой. Вольному воля!
После этого, конечно, все стали в пары и — ни дать ни взять детский сад — чинно направились в кино.
Кассирша выдала Кире Петровне тридцать четыре билета — целую груду розовых листков. Контролёрша у входа внимательно пересчитывала ребят. Какой-то посторонний мальчишка пристроился было к шеренге пятиклассников, но контролёрша мигом заметила его.
В фойе было людно. Времени до начала сеанса оставалось в обрез, и всё-таки неугомонные ребята успели и воды выпить в буфете, и внизу в тире пострелять, и полюбоваться на портреты киноактёров.
