Мария Киселёва - Рассказы
Когда дождь стал тише, Толик взял мамин зонт и все-таки вышел.
— Не вытерпел! — закричал Мишка. — Теперь плохо льет. Давай под трубу встанем.
— Да ну… Зря только вышел. Лучше домой пойду… рисовать.
— А чего ты рисуешь?
— Да то же опять. Учитель перерисовать велел, — вздохнул Толик.
— А ты брось.
— Нельзя. Я способный.
— А гоголь-моголь ты еще ешь?
— …Не всегда.
— А ты не ешь, раз противно. Я чего не хочу, того не делаю.
— А уроки ты всегда хочешь?
— Ну, уроки надо.
— А в магазин тебя каждый день посылают, ты хочешь?
— И это надо. Сказал тоже. Не купишь — не поешь. И не каждый день. День — я, день — тетя Маня.
Мишка нагнулся и поднял кривую железку:
— Пригодится для моторки. Тот болт ты не потерял? Потерял, да? Чего молчишь?
— Его… мама выбросила.
— Ка-ак? — закричал Мишка и схватил товарища за свитер. Его зонт стукнулся о Толиков и закрылся. Мишка стоял под дождем и орал: — Такой болт выбросили! Обалдели! Где теперь найдешь такой болт?
Толик моргал и пятился к стене. Мишка отпустил его и сказал уже тише:
— Эх, ты-ы! Знал ведь, что он нужен. Как теперь делать будем?
— Я не буду… Мне глиссер купили.
— А-а, — протянул Мишка недобрым голосом, — купи-или. — И плюнул. Нет, не на Толиковы ботинки, конечно, а рядом. — Готовые — барахло. Ломаются быстро. Я свой сделаю.
— Зачем свой? Вместе будем пускать. А у нас он все равно бы не вышел, как тот, помнишь?
— Чего тот? После того я еще делал, он знаешь, как ходил? Вот попрошу резину от шин у дяди Сергея и сделаю мотор на тыщу оборотов. Обгонит твой восьмирублевый глиссер. Тебе за восемь купили?
— Не знаю.
— За восемь двадцать. Я знаю.
А вот и дядя Сергей приехал. Он привез на грузовой машине клубнику в маленьких корзиночках. Мишка подбежал к нему и стал разговаривать. Рабочие уже открыли кузов и передавали корзиночки из рук в руки, как ведра на пожаре.
— Помогай, друзья! Получите по горсти.
Мишка бросил свой зонт в кабину и побежал помогать. Толик стоял в стороне.
— Чего же ты? — крикнул ему рабочий. — Здоровый какой…
Толик отошел от этих людей, которых он стеснялся и которые ему как-то не нравились. А Мишке было хорошо. А когда выгрузили машину и ему насыпали в газетный кулек клубники — было здорово.
— Ну садись, — сказал дядя Сергей, — до бензоколонки довезу. Садись и ты, — махнул он Толику.
— Я не хочу.
Мишка сел в кабину и высунулся в окно. Рот у него был измазан клубничным соком:
— Не бойся, обратно вместе добежим!
— Да ну…
— Что за товарищ у тебя странный! — удивился дядя Сергей. — На машине кататься не хочет, клубники не хочет…
Грузовик развернулся и поехал к воротам.
«А чего тут особенного? — обиделся Толик. — Странный…» Он остался один под раскрытым зонтом, хотя дождь давно уже кончился. И ничего он не странный… На машине он ездит часто, а от колонки идти далеко. А клубнику он просто не любит, она надоела.
Хорошо Мишке: он много чего хочет, много чего любит. Мишка счастливый.
Полчаса без мамы
— Витя, я скоро вернусь. Лешенька спит, не шуми. Если проснется, сразу покачай тихонько, а из коляски не вынимай.
Витя закивал головой, ладно, мол, понятно. Чего ему шуметь, когда он уроки делает?
Минут через десять тюлевая накидка на коляске зашевелилась. Витя подошел и стал качать. Тихонько, как мама велела. Лешка открыл глаза, глянул на Витю и заревел. Ну вот, и что за человек, только и знает реветь! При маме еще ничего, а как ее нет — беда. Витя стал трясти сильнее. Голова у Лешки качалась на подушке из стороны в сторону, но он не засыпал, а кричал все громче.
— Рева ты корова! Больше ты никто! А-а-а, ы-ы-ы, му-у! — передразнил Витя братца и приставил ко лбу из пальцев рога. Лешка на секунду перестал, послушал, а потом опять: «А-а-а!» Ух ты, жарко стало. И у Лешки волосы к вискам прилипли.
— Вылезай, рева несчастная, уроки делать не даешь!
Витя вынул брата из коляски, поставил на пол.
— Эх, подожди, босиком нельзя, — и посадил обратно. Лешка снова заревел.
— Да замолчи ты, кому говорят. Выну сейчас. Я же обуть тебя хочу. Где твои эти… как их… гусарики? — Витя ворошил подушки на диване, разбрасывал игрушки. — Да перестань! Для тебя же стараюсь, — и сам чуть не плакал. — Где гусарики!! — крикнул он наконец что есть мочи.
Раздался звонок. Может, мама? Нет, это Юрка.
— Что это у вас? Я со второго этажа шум услышал. Это ботинки — гусарики? Так они на кухне висят, сохнут. Я проходил, видел.
— Ну вот, сохнут! Все сохнут и сохнут. Сидел бы в коляске, раз сохнут.
Лешка протягивал руки, просился на пол и даже сам попытался вылезти.
Юрка предложил обуть его в Витины сандалии.
— Что ты, они сразу свалятся. Ой! — вдруг обрадовался Витя. — Валенки мои! Они хоть и велики, но не свалятся! Ура!
Лешка стоял среди комнаты и удивленно смотрел себе на ноги.
— Кот в сапогах! Кот Котофеич! — кричали Витя с Юркой. — Шагай, шагай. Вот, во-от.
— Фу, наконец рев прекратился, а то хоть беги! Ой, я с этим Алехой и пистолет забыл показать. Подожди.
Витя сунул что-то в карман и побежал на кухню. Он скоро вернулся.
— Во! — и стрельнул в Юру водяной струей. — Во! — и пустил вверх фонтанчик.
Лешка неуклюже подошел к ним.
— У-у! — и показал пальцем на пистолет.
— Вот смотри, — Витя брызнул братцу в лицо.
Тот сразу заплакал.
— Ну, опять! Никаких шуток не понимает.
— А ты не дразни, — серьезно заметил Юра. — Его надо заинтересовать. Какое у него любимое занятие?
— Да никакого занятия.
— Ну что он любит делать?
— Реветь. Да в ванну что-нибудь кидать. Когда я глиссер пускаю, он всегда лезет, мешает. Вот и все занятие.
— Ну и хорошее занятие! Отведем его в ванную. Пусть один забавляется.
Налили половину ванны. Лешка ухватился за край и заглянул. Потом взял погремушку и кинул в воду.
— Вот-вот. Сейчас начнет все туда бросать. Он всегда так: бросит и показывает: у-у!
— Вот и пусть. Пойдем теперь стрелять.
Одного пистолета на двоих мало. Отстреливаться нечем. Юрка сбегал домой и принес велосипедный насос. Вот когда пошла война! Лешка несколько раз приходил в комнату, брал свои игрушки и, конечно, бросал их в воду. А ведь он ничего, этот Алеха. С ним жить можно!
— Огонь! — кричал Юрка, выпуская из насоса мощную струю. Витька не дурак, сразу закрылся вышитой подушечкой. Дзынь! — звонок. Мама. Ой, оказывается, в комнате все перевернуто, залито. На полу целые лужи.
— Лешку веди. Закрой дверь в ванной, — быстро сказал Витя Юрке и побежал открывать.
— Спит еще? — спросила мама вполголоса.
— Да, спит! Проснулся сразу, и начался страшный рев! Мы еле уняли.
— Молодцы.
Мама вошла в комнату и сразу тихонько охнула. Она хотела присесть на стул, но не села, потому что в середине его было круглое озерцо.
— Это вот… Лешку забавляли… — пробормотал Витя.
Лешка уже ковылял к маме. Он стал дергать ее за платье и тянуть к двери: у-уу! Мама глянула на валенки, на большие мокрые следы и решительно направилась в ванную. На пороге она повернулась:
— Что это?
Действительно, что это? В мутно-белой воде плавало белье, два мяча, погремушка, ботик. Вот дурной Алешка, чего только не набросал. Но вода-то почему белая? И мама спрашивала об этом, а Витя сам удивляется.
Когда спустили воду, все объяснилось. На дне лежала открытая банка с мыльной стружкой и размокшая коробка зубного порошка. Еще достали оттуда совок для мусора, сапожную щетку, мамину лакированную туфлю и Витин дневник.
День рождения
— Мам, я придумал хорошую вещь.
— Неужели?
— Давай праздновать мое рождение во дворе.
— Ну что ты, Вадик, мы же не на даче.
— Пускай не на даче. Дава-ай.
— И я на работу ухожу.
— Пускай уходишь. Дава-ай. Ну, ма-ам! Поставим стол под деревом. Вовка сказал: «Хорошая вещь!»
Вадик стал ходить за мамой и все тянул: «Ну, ма-ам, а, ма-ам» — до тех пор, пока мама махнула рукой. Согласна.
Столик поставили под деревом. Расселись на маленьких стульчиках и на скамейках. Вадик держал пакеты, а мама быстро брала из них сладости и раскладывала на пластмассовые тарелки. Потом она увела Вадика домой и надела на него чистый костюмчик.
— Вот сын уже и без мамы обходится. — Ну, беги, празднуй. Ключ не потеряй. — И ушла на работу.
Все ждали Вадика.
— Садись скорее!
А садиться и не на что. Вадик подумал и придумал:
— Сейчас принесу санки.
А ведь неплохо. Посидеть летом на санках на своем празднике. Вадик с санками на голове вышел из кладовой и — толк! — в дверь. Закрыто. Еще — опять закрыто. И ключа не видно. Тогда он крикнул в окно:
— Вовка! Открой меня! Я закрылся, понимаешь?
