Казис Сая - Гадание на яблочных семечках
Пока Угнюс привел водителя, парень со своей «кошечкой» успели пересесть на другое место. Кое-кто из пассажиров это, безусловно, видели, однако все молчали, когда «Маршал» и его девчонка без зазрения совести врали, что никогда не сидели на изрезанном кресле. (Они нарочно говорили в единственном числе, словно не знали-не ведали, что обивка порезана на двух креслах, а не на одном).
— А ты, сопляк, протри глаза! — с перекошенным лицом кричал Угнюсу «Маршал», — ты же дрыхнул все время! Мы сказали ему — жми отсюда, не порти воздух, поэтому он и нагородил всякой чепухи. А может, еще и сам изрезал — откуда нам знать…
— Объясняться будете в милиции, — оборвал водитель. — Час назад эти кресла были целёхонькие, как с фабрики.
Он записал фамилию Угнюса, спросил, где тот живет. Угнюс ответил и предупредил водителя, чтобы в случае надобности искал его у дяди Пятраса. Потом вернулся на свое место. Его сосед теперь сосредоточенно вычищал грязь из-под ногтей. Для этого он опять использовал спички, вокруг было порядком намусорено.
— Храбрец!.. — непонятно — похвалил или поизмывался он. — Храбрец!..
Угнюс задумался: где он уже слышал эту похвалу?
— Будь я твой отец, посоветовал бы помалкивать. Молчи как рыба — и все дела.
— Вы, наверно, рыбак? — спросил Угнюс.
— Как ты угадал?
Угнюс поглядел на его руки.
— Ага, червей копал…
Мальчику вспомнился сон. Этот добытчик червей был явно оттуда… Однако удивляться уже не было времени: автобус подкатил к конечной станции. Вон и Рамунас, и дядя Пятрас уже стоят… Выходя, Угнюс взглянул на «Маршала». Тот возился с окном: если повезет опустить пониже стекло, он ускользнет через окошко.
— Эй, — окликнул его водитель. — Не утруждайся… Вместе выйдем.
Заперев дверцу автобуса, водитель вылез и открыл багажное отделение. Пока дядя Пятрас помогал Угнюсу доставать чемодан и велосипед, двоюродный брат заметил в автобусе запертых пленников. Рамунас был знаком с ними:
— Дарюс! — позвал он. — А ты чего не выходишь?
Тот ткнул пальцем в сторону Угнюса и, выставив зубы, погрозил кулаком.
— Кто это такой? — осведомился Угнюс.
— Дарюс Диндерис, — ответил Рамунас. — Что ты ему сделал? Почему он тебе погрозил?
— Потом расскажу.
Водитель привел с собой милиционера.
— Вот этот мальчик, — он показал на Угнюса, — видел, как они изрезали.
— Резал только он один, — уточнил Угнюс и продемонстрировал, как парень держал монету наточенным краем между согнутыми пальцами.
Двоюродный брат наступил Угнюсу на ногу, чтобы тот не распространялся. Дядя Пятрас отчего-то то и дело беспокойно озирался.
— Лучше вам больше не встречаться, — проговорил он, подхватывая чемодан и направляясь к автоцистерне.
— Как тут не встретиться… — невесело отозвался Рамунас. — В нашем городке не спрячешься.
— Диндерис как-никак мой начальник, — пояснил дядя Пятрас. — А я, как видишь, до сих пор воду вожу. Договорились, что на обратном пути тебя прихвачу. Вот только цистерна у меня еще пустая. Сначала наполним, а тогда уж домой.
Угнюс знал, что в колхозе имеется разливочная станция минеральной воды. Неужели дядя поедет сейчас с ними прямо до Друскининкай?
Они привязали велосипед к автоцистерне, а чемодан взяли с собой в кабину. Выехав за город, дядя Пятрас свернул на узкую дорожку и остановился возле поливочной установки. Здесь он присоединил толстый шланг и стал наполнять цистерну.
— Пойдем прогуляемся, — предложил Рамунас Угнюсу. — Побалакаем заодно…
— Разве здесь минеральная вода? — удивился тот.
— Она еще чище, если хочешь знать, — ответил Рамунас. — Смешают, пропустят газ, и сам черт не разберет, откуда она. Только ты, конечно, не проболтайся. И так уже заварил кашу.
Когда Угнюс подробнее рассказал ему, что произошло в автобусе, двоюродный брат сплюнул и произнес:
— Можешь поздравить… Мы оба влипли.
— А ты что натворил?
— Понимаешь… Дома у нас сейчас осадное положение. Мать откопала бинокль, часы, ну и еще кое-какую мелочь… Кастуте, может, и сама толком не помнит — она мне их раньше обещала, если помогу огород вскопать…
Угнюс сразу усек, что Рамунас привирает.
— Она же не отдала их тебе, — на всякий случай уточнил он, — ты ведь самовольно взял, правда?
— Ай, не будем теперь мелочиться. Плевать… Я могу и вернуть, коли потребуется. Но если ты хочешь, чтобы я тебя защищал от Диндериса, ты тоже мне помоги.
— Как?
— А ты скажи моей маме, что Кастуте тогда, ну, у вас на дне рождения, когда уже уезжала, вдруг вспомнила… И сказала…
— Что сказала?
— Ты что — не выспался, совсем ничего не соображаешь? Сказала, что бинокль, часы и портсигар отдала мне… Скажи — стояла вот так, протирала очки, вспомнила и сказала… Извинилась и пообещала вам что-нибудь другое подыскать… Подтверди моей мамане, а?
— Кто его знает, вряд ли она меня станет спрашивать.
— Да я же ей сам говорил, чтобы у тебя узнала. Сказал, что ты подтвердишь, понял?
Угнюс нерешительно покачал головой:
— Я, наверно, не смогу, Рамунас… Может, что-нибудь другое вместе придумаем.
— А ты знаешь, что Дарюс через окошко нам показал?
— Что?
— Вот так двумя пальцами сделал… А тебе хоть известно, что это означает? Крышка тебе, крышка!
Дядя Пятрас им посигналил. Цистерна была наполнена.
Дядя Тант
В купе плацкартного вагона, где расположился Аудрюс, на верхней полке спал старик, подстелив спальный мешок. Аудрюс все поглядывал на него и никак не мог сообразить, кого тот ему напоминает. Загорелое лицо, седые, ровно зачесанные от макушки по всей голове волосы, длинные белые усы, острая бородка…
Наконец он вспомнил — да ведь старик похож на режиссера Мильтиниса! Мама о нем не раз рассказывала и отцу, и гостям. Аудрюс даже листал как-то книгу о Мильтинисе, там было много фотографий, потом видел его еще по телевизору… Вот повезло, так повезло, если это и впрямь он! Может, нарочно оделся попроще… Внизу на полу старые разбитые башмаки, рюкзак… Колесит себе по всей Литве и поглядывает одним глазом на людей.
Старик повернулся на другой бок и вдруг спросил:
— Парень, а где я тебя мог видеть?
Аудрюс пожал плечами.
— Ты так уставился… Что, знаешь меня?
— Нет, — ответил мальчик. — Просто вы очень похожи на одного режиссера.
— На режиссера, говоришь? Все может быть… Хотя в театре — не припомню — навряд ли бывал. А ты куда путь держишь?
— В Лелюнай.
— В Лелюнай?.. Вроде доводилось слышать. Только сдается мне, где-то я тебя уже видел, — повторил старик и опять улегся на спину. Подложил под голову руки и закрыл глаза.
Из соседнего купе к Аудрюсу опять прибежала маленькая девочка в спущенных белых гольфиках. Постояла, засунув в рот палец, посверкала темно-синими глазами и как только Аудрюс собрался протянуть руку, топнула ногой и умчалась к маме с папой. Пристроив на коленях чемодан, они играли с попутчиками в карты. Девчушка побегала по вагону и, не найдя для себя подходящего друга, тоже вздумала вскарабкаться на верхнюю полку, уцепившись за нее двумя руками.
— Мама, мотли! Видис, где я!..
Тут послышался грохот, затем вопль. Аудрюс бросился посмотреть, что случилось. Девочка разбила лоб, ушибла себе локоть, но особенно громко принималась кричать тогда, когда мама дотрагивалась до ее ноги. Соседи предлагали пройтись по вагонам и поспрашивать, нет ли врача. Но в этот момент к девочке подошел тот самый седобородый старик.
— Ой-ой, да какие же у тебя белые волосики! — он погладил по голове плачущую девочку. — Совсем как мои! А, может, я и есть твой дедушка? Как тебя зовут?
— Билуте.
— Бируте. А ножку мне свою покажешь?
Девочка неуверенно покачала головой, но больше не противилась. Старик осторожно ощупал ее крохотную ступню, похвалил красивые гольфики, постукал и, крепко обхватив, дернул ногу. Бируте опять закричала. Но уже по одному тому, что, хныча, она раскачивала ногой, было видно, девчушка вот-вот сорвется с места и побежит.
Пассажиры потеснились, предлагая старику присесть.
— Вы, наверно, врач? Хирург? — расспрашивали они, с удивлением оглядывая его скромную одежду.
— Да я толком и сам не знаю, — ответил тот. — Вот этот мальчик утверждает, что я похож на режиссера… На станции я прибил одной барышне сломанный каблук. Она сказала — вы, небось, бывший сапожник. Вчера какому-то пареньку помог отремонтировать мотоцикл. А откуда все это умею — сам не знаю. Дилетант, одним словом…
— Дядя Тант, — повторила проказница Бируте.
— И все-таки позвольте хоть как-то отблагодарить вас…
Дядя Тант, возможно, сделал вид, или и впрямь не обратил внимания, как отец девочки сунул ему в кармашек десятирублевку. Старику, по-видимому, очень уж хотелось выговориться. Да и в слушателях теперь недостатка не было. Кто-то принес чистый стакан и предложил дяде Танту пива. Тот не заставил себя долго упрашивать. Смахнув пену с усов, он громко и многозначительно произнес:
