Юрий Третьяков - Начало рыбачьего патруля
— А у меня есть маленькая сестренка, — задумчиво сказала Галя, — она один раз бусинку проглотила…
— Ну, маленькие, чего они понимают… У одного моего товарища есть маленький братишка. Два месяца ему. Ерундовый — весь какой-то лысый… Все спит… Только его принесли — он давай спать! Спит и спит. Как только не надоест! Как будто больше делать нечего! Начали мы его будить — он орет. Никакого от него толку!
— У нас кошка может есть водоросли из аквариума. Знаешь, какой у нас большой аквариум, а в нем — золотые рыбки…
Витька немного подумал и спросил:
— А мыши у вас есть?
— Ой, нет! Я их боюсь…
— А у нас есть. Сколько угодно у нас мышей. Как начнут они ночью играть-петь!.. Даже ко мне под одеяло одна залезла, когда я в сарае спал. Такие ручные! Я давно думаю их совсем приручить… А то очень у нас мало разной живности, если не считать кур. А какая от них польза? Хочу я с отцом поговорить, чтоб он вместо этих кур завел павлинов. Я думаю, он согласится. Ведь павлинов держать куда интереснее, чем всяких там кур! Тогда я могу сколько угодно перьев кому-нибудь дать… Тебе нужны павлиньи перья?
— Очень! Ты мне одной дай, а больше никому не давай. Ладно?
— Ладно. Только придется Коське и Котьке по одному дать, потому что я им уже обещал… Сейчас-то мне этим некогда заниматься. Надо два открытия сделать… Маленькое и большое.
— Воображаю! — фыркнула Маруся. Но Витька не обратил на нее внимания.
— Одно мы уже почти сделали. Чуть-чуть не прославились на весь Советский Союз! Выкопали мы с Коськой и Котькой ископаемый череп первобытной коровы. Понесли в музей, чтоб там его положили за стекло и все люди могли видеть, какие в древности водились ужасные громадные коровы. А он возьми да и окажись не первобытным… А то представляешь, какое бы это было ценное открытие!..
— Ты уж много всего наоткрывал. Витамин несчастный! — опять вмешалась Маруся со зла, что не с ней разговаривают.
— Ага, Витамин? — злорадно сказал Витька. — Значит, ты дразниться? Хорошо же… А вот это видела?
Он достал из кармана спичечный коробок, извлек оттуда Попову Собаку и кинул на Марусю.
Маруся завизжала, опрокинула тарелку с супом, суп потек по столу и ей на платье.
Витька быстро подобрал Попову Собаку и спрятал в карман. Потом как ни в чем не бывало смирно уселся на своем стуле. Когда пришла Марина, он ей кротко объяснил:
— Суп пролила и орет. Вот дура!
— Он… на меня… червяка… — всхлипывала Маруся, указывая на Витьку.
— Чего врешь? — обратился к ней Витька. — «Червяка»!
— А ну встань! — сказала Марина. — Какой червяк? Где он?
— Не знаю. Никакой. Его нет.
— Мохнатый, страшный… — заикалась Маруся.
— Врет! — сказал Витька. — Это даже и никакой не червяк, а Попова Собака.
— Все равно! — кричала Марина. — Где она у тебя… эта самая… собака!
— Нету… Уползла… Или, может, спряталась. Я что-то не заметил.
— Она у него в кармане! Я видел! — сказал Петя Сорокин.
Витька, не вынимая рук из карманов, поддал Петяшу ногой.
— Во-от… Посмотрите, Марина… Он всегда так! — заныл Сорокин.
— Витя! — торжественно произнесла Марина. — Всякому терпению бывает конец! Сегодня ты пообедаешь один, а завтра не пойдешь со всеми в поход! Я считаю, что ты поймешь, одумаешься…
— Ничего я не пойму, — нарочно захныкал Витька, делая плаксивое лицо, — и одумываться не буду… Не хотите меня брать, и не надо…
— Впрочем, если ты дашь честное слово, что больше…
— Не буду я давать никаких честных слов… — спохватился Витька.
Он испугался, что его вправду простят.
А остаться завтра в лагере Витьке было необходимо для выполнения своего нового плана.
Витька вербует экипаж
Витька и Колька спали в палатке рядом.
После отбоя Витька улегся на свою раскладушку и принялся сильно моргать, чтобы Колька видел, что он не спит.
— Ты чего моргаешь? — спросил наконец Колька.
— Я не моргаю. Я думаю. План один выдумываю.
Любопытный Колька приподнялся на локте и повернулся к Витьке. Витька лежал тихо.
Колька немного подождал и спросил:
— А какой план? Витька молчал.
— Ну, Витьк, какой план? Ты что, оглох, что ли?
— Обыкновенный. Сильно вы скоро все удивитесь. Да. Некоторым придется всяких пилюль запасать, чтоб с ними разрыв сердца не приключился…
— Почему?
— А так. Очень просто. Не берут меня завтра в поход, и не надо. Я и сам не хочу. Я сам пойду в одно место… Такое место…
Витька отвернулся и засопел, будто спит. Колька долго ворочался, потом тихо позвал;
— Витьк… Колька дернул Витьку за одеяло.
— Ну чего тебе? — сонным голосом спросил Витька.
— А мне не скажешь?
— Нет. Колька помолчал немного и сказал:
— Ладно-ладно… Такой стал? А еще товарищ…
Витька ровно сопел.
— Я ему всегда все говорю…
Витька начал тихонько похрапывать.
— …и никогда не ябедничаю… Когда прошлый раз ночью намазались зубным порошком и стали выть, я никому не сказал…
— Хр-р-р!..
— И когда ты на Марину карикатуру нарисовал…
— Чего врешь! — сразу «проснулся» Витька. — Это Женька нарисовал, а на меня свалил.
— Может, и Женька.
— Вот тебе и «может»… Не знаешь, а говоришь… Ладно. Если пойдешь со мной завтра, тогда и скажу. Очень интересное дело. В поход не ходи. Скажи — заболел, голова болит…
— Так это… соврать?
— Ничего не соврать. Потому что, если сегодня захочешь, она и вправду заболит. Немножко… Так всегда бывает. Захоти — и заболит. У меня сколько раз так было… Ну, спи, хватит разговаривать…
Экспедиция пускается в путь
Сквозь слюдяное окошечко палатки светило яркое солнце. В щелочку под парусиновой дверью виднелась голубая полоска неба. Солнце уже прогрело парусину.
День будет такой же, как вчера и позавчера, — безоблачный и жаркий.
Поэтому весь лагерь сегодня проснулся рано. И как только пропел горн, все мальчишки и девчонки выскочили из палаток и помчались умываться.
Вокруг умывальников царила веселая толкотня.
Витька с зубной щеткой в одной руке и полотенцем — в другой суетился тут же, смотрел, в чей бы зубной порошок окунуть щетку: свой он пожертвовал для того, чтобы намазаться той ночью, «когда выли». Вид у него был высокомерный и снисходительный.
Зато Колька выглядел растерянно и жалко — такой это был безвольный и непредприимчивый человек.
— Не раздумал? — толкнул его в бок Витька.
— Н-нет… — промямлил Колька. — Только вот голова у меня не разбаливается. Старался, старался…
— Это ничего, — бодро сказал Витька. — Зато вид у тебя прямо как у какого-нибудь тифозного.
Когда Колька разговаривал с Мариной, на него и вправду жалко было смотреть.
— Что же у тебя болит? — спрашивала Марина.
— Голова… — печально говорил Колька, держа руку у лба.
Витька, оказавшийся тут как тут, вмешался:
— Верно. Он всю ночь ворочался и кашлял, как какая-нибудь овца!
Забеспокоилась Марина:
— И кашлял? Надо тебя немедленно к врачу! Колька испуганно взглянул на товарища:
— Нет-нет! Не кашлял я вовсе!
— Верно. Это я спутал. Это я сам кашлял. А он не кашлял, а стонал, потому что за ужином манной каши объелся. Две тарелки съел, я даже удивился. Ну, думаю, примется он теперь хворать!.. Но вы за него не беспокойтесь: он полежит, и все пройдет…
Марина подозрительно посмотрела на Витьку:
— А ты чего здесь стараешься? Опять выдумал что-нибудь?
— Ничего я не выдумал… И всегда вы, Марина, во всем меня подозреваете!.. Как будто я какой-нибудь хулиган. Я за товарищей всегда стараюсь…
— Иди в палатку и ляг! — сказала Марина Кольке. — Через час придет врач, обязательно сходи к нему.
И вот наконец все ушли в поход! Кроме Кольки и Витьки, в лагере остался еще один больной — Сорока. У него от вчерашнего купания заболело горло, и он лежал в палатке.
— Айда за мной! — скомандовал Витька, когда стихли голоса ребят. — Чтоб никто не видел.
Он нырнул в кусты и пополз бесшумно, как пантера. Колька послушно пополз следом.
Кусты были густые и колючие, будто кто нарочно посадил шиповник и переплел его колючей ежевикой, а рядом росла мощная крапива, валялись острые сучки, колючки и камушки, только и дожидавшиеся, как бы побольше воткнуться в руку или в коленку.
Витька полз, раздвигая шиповник, ежевику, и бесстрашно подминал крапиву. Колька пыхтел и шепотом ойкал сзади…
Наконец мальчишки выбрались в лощинку, где тек ручей.
Там Витька сразу кувыркнулся в густую траву, покрытую студеной росой, и начал валяться по траве. Колька сделал то же самое….
