Клара Ярункова - Брат Молчаливого Волка
Электричество все мигало и раза два погасло на целую минуту.
Отец кликнул Йожо. Я выскочил в коридор.
— Он уже спит, — сказал я быстро.
— Тогда пойдешь ты. У тебя на ногах что?
Я влез в резиновые сапоги, которые всегда ждут меня в коридоре у дверей.
Мы с отцом шли посмотреть на наше «водохранилище». Он сказал, что динамо уже проверил и оно в порядке. Что-то случилось с резервуаром, а не на электростанции. Электростанцией мы называем сарай, построенный для движка, чтоб его не заливал дождь.
Мы пробирались через лес в гору.
Чтобы крутить динамо, вода должна падать сверху. Отец светил перед собой большим охотничьим фонарем.
Я следовал за ним по пятам. И все равно мне казалось, что вот-вот меня кто-то схватит сзади. Мне нравится так бояться. Я иногда нарочно убеждаю себя, будто слышу за собой шаги или шорох. Я представляю, как на меня кто-то набрасывается, но только это не зверь, а какое-нибудь жуткое чудовище. Кровь застывает у меня в жилах, но я ни за что на свете не прижмусь к папе и не прибавлю шага. Я иду медленно и ровно. Так я вырабатываю характер.
В лесу было сыро. Остро пахло мхом. Дождь прекратился. Отец осветил фонариком лес. В луче света затанцевали разбуженные деревья. Казалось, они в испуге отступают в темноту.
Когда электричество у нас вдруг гаснет, мы знаем, что засорился фильтр и вода через него не может пройти. Обычно водохранилище прикрыто досками, чтоб туда не попадали листья.
Обычно, как я сказал, резервуар с водой прикрыт. Но только на этот раз все доски были разбросаны, у одной даже белел край, как будто от нее откололи большую щепку, и там внутри было полно земли. Вода, правда, проложила себе русло, но фильтр был так засорен, что едва пропускал тонюсенькую струйку.
Мы долго осматривали эти варварские разрушения, а потом отец стал громко браниться:
— Я ноги ему переломаю, этому чертову старику! Я его подкараулю. Ах ты боров старый, негодник ты эдакий!
«Старый негодник и боров» — это старый олень с ветвистыми рогами, личный враг отца. Он и в прошлое воскресенье дразнил его из-за дерева, когда отец бродил по лесу. Этот старик уже несколько раз загораживал отцу дорогу, когда отец ехал на «лимоне» вверх по долине. Олень не боится ни шума мотора, ни света фар. И отступает, лишь когда отец толкает его радиатором; да и то не удирает в лес, а остается стоять на обочине и дерзко посматривает на ползущий потихоньку автомобиль, будто старается разглядеть, что отец везет в кузове.
А сейчас негодник еще разорил наше водохранилище.
Отец еще раз прочесал лес лучом света.
— Ты хоть покажись, бездельник! — крикнул он. Отец был убежден, что олень откуда-то наблюдает за нами и смеется.
Лопату мы не взяли, и мне пришлось разгребать завал голыми руками. Тут и я принялся ругаться. Интересуюсь, кто бы смолчал, когда руки ломит от ледяной воды…
Обратно мы шли медленно. Руки в карманах горели, кое-где на крутых поворотах я спотыкался. Мы беседовали о старике олене. Он — бобыль и может напасть даже на человека, хотя обычно олени людей не трогают. Этот, конечно, тоже не съест, ха-ха-ха! Только забьет рогами, если ему поддаться.
Отец уже в прошлом году подговаривал дядю Рыдзика поохотиться на него. Да только дядя все откладывает охоту на осень для каких-то иностранных охотников. Еще по весне ему прислали от них заявление из Управления лесного хозяйства. И не только от этих, а еще от целой кучи иностранцев.
Когда они приедут, я обойду с Боем и Стражем горы и подучу собак, чтоб они распугали своим лаем все зверье до самого Микулашского хутора. А этих немцев наш старик бобыль пусть затопчет. Мне его жалко. Пуля есть пуля. И одинаково продырявит и трусливое, и отважное сердце. Я лучше спугну старика. Честное слово!
Отцу о своем плане я, конечно, ничего не сказал. Он-то ждет иностранцев. Ведь осенью «мертвый» сезон, и если бы не охотники, то в нашей горной гостинице никто бы не останавливался.
Когда мы подходили к электростанции, то увидали, что все окна в доме светлы, как от ясного солнышка. В светлом кухонном окне видно было, как чистит зубы дядя Ярослав. Он плевался вокруг себя белой пеной, отхлебывал из кружки, плескал себе на спину и подскакивал как сумасшедший.
— Воображает, будто он среди дикарей, — озлился отец. — И ведет себя как дикарь.
У нас в каждой комнате водопровод и умывальник.
— Так что там было, начальник? — затараторил дядя, увидев нас.
— Ничего, — резко ответил отец. А потом добавил уже спокойнее: — Доброй ночи!
Я все рассказал маме и тоже пошел спать. Но потом долго еще ворочался в постели и думал о старике олене. Кто знает, может быть, он и впрямь все понимает, если так потешается над моим отцом. Я бы на его месте тоже не удержался от смеха, если б видел, притаившись среди деревьев, как двое людей голыми руками расчищают засыпанное водохранилище.
* * *До нас дошли слухи, что в Микулаше видали нашего Боя. И действительно, его нет дома уже вторую неделю. Они пропали вместе со Стражем, но Страж через четыре дня вернулся. С их бродяжничеством бороться невозможно. Но чтоб один из псов бросил другого, такого еще не бывало.
Сначала отец пошел к дяде Рыдзику, потому что тот грозился как-то раз, что если наши сенбернары не перестанут распугивать дичь, то он безо всяких яких пошлет им вдогонку полный заряд дроби. Дядя Рыдзик сказал, что нынче смерть Боя пока не на его совести. И отец стал расспрашивать о Бое всех, кто к нам являлся, но не узнал, где его видели в Микулаше. Отец подождал еще два дня — не явится ли Бой сам, а потом решил: пускай Йожо отпросится на один день с работы и они вместе отправятся через горы в Микулаш.
Йожо был таким оборотом дела очень недоволен. Он бы охотно пошел, да только один, и не через горы, а через Рудомберок. Мы с ним стали придумывать разные планы и комбинации, пока окончательно не вывели отца из себя, а это не так-то уж и трудно.
— Сам пойду! — кричал отец. — Полон дом лентяев. Чего не сделаешь сам, не сделает никто!
Дядя Ярослав принял это на свой счет, обиделся и начал предлагать свою кандидатуру. Он обижается часто, но дело всегда кончается только благими намерениями. На этот раз его номер не прошел.
— Приедут туристы, — сказал отец. — Женщинам одним с ними не управиться.
И кивнул головой в знак того, что, мол, в Микулаш может идти дядя Ярослав вместе со мной. Надежды Йожо испарились, как туман в черной чаше вселенной. Я слышал, как Йожо поднимается вверх по лестнице и запирается в пятнадцатой. Значит, скоро появятся новые стихи:
Хочу уйти один в пустыню,Ведь Ружомберок я не увижу ныне.
В кухне начались великие сборы. Дядя Ярослав велел согреть котел воды, чтобы основательно попарить ноги перед походом. Затем принялся примерять обувь — сначала свою, потом папину. Он требовал у мамы носки, менял шнурки и всем морочил голову. Подобрав наконец обувь, он ушел в чулан подобрать и приготовить рюкзаки. Через открытую дверь на весь коридор он диктовал маме, что она должна приготовить нам для утоления голода и жажды, что для освежения, сколько и каких калорий.
— Записывай, Дюро! — покрикивал он на меня. — Ты получаешь спецзадание — взять с собой аптечку.
— Аптечку? — изумился я.
Я, конечно, и не подумал ничего записывать.
— Да, — кричал дядя решительно, — маленькую, но чтоб все в ней было! Понемножку, но абсолютно все. Лейкопластыря же бери побольше про запас для царапин и волдырей, понимаешь?
Иветта испуганно крутилась вокруг отца. А наш папа уже давно ушел из столовой. Мама сначала смеялась, таскала все, что дядя просил, но, вспомнив, что у нее еще куча всяких дел, потеряла терпение и сказала:
— Да успокойся ты, Ярослав. Не отпущу я вас голодными. А насчет аптечки брось, ведь ты же не на войну идешь.
— Что? — повернул дядя голову и строго поглядел на маму. — Без аптечки культурный человек не сделает и шагу!
Он смотрел на маму таким осуждающим взглядом, укоряя ее за бескультурье, что было даже смешно.
— В горах человека подстерегают тысячи опасностей, — поучал он нас.
А Иветта хныкала.
— Не ходи никуда, папочка… Я тебя не пущу… Я напишу мамочке, не ходи-и-и-и…
— Это мой долг, дитя, — изрек он и устремил свой взор вдаль, совсем как артист в телевизоре. — Долг есть долг. И долг мужчины — не сворачивать с пути, как бы этот путь ни был тернист!
Но первое, что мы сделали утром, выйдя из дому, — все-таки свернули с тернистого пути нашего долга. Мы должны были идти через Седло к Демяновой, а оттуда ехать автобусом до Микулаша. Дядя Ярослав вечером по отцовской карте прочертил трассу красным карандашом и долго выспрашивал отца об ориентирах. Утром он велел мне еще раз все повторить. Мы шли ровно двенадцать минут, когда он оглянулся и посмотрел, не виднеются ли трубы нашего дома и не подглядывает ли за нами из какой-нибудь трубы мой отец, а потом сел и сказал:
