Клара Ярункова - Брат Молчаливого Волка
Мама нахмурилась. Листок бумаги тоже был надушен. Пахло довольно противно. Но я подумал, что теперь ненавижу тетю Тильду чуть меньше.
Бумага была сложена вдвое. Там было написано: «Еще немножко терпения». Потом сложена еще раз, и там снова: «Уже ближе». А на последней страничке печатными буквами крупно: «Уже!»
Из бумаги выпали сто крон.
Мама послала нас на улицу, а сама забралась в комнатку за кухней, и я не поручусь, что она не плакала.
Я подставил Иветте подножку. Она не упала, но с моей стороны это было, конечно, безобразие. Я прямо-таки бесился от злости, что никому не могу ничего сделать. Я пинал все камни по дороге. А потом в сарае разрубил сук, с которым никто не мог справиться. А когда моя злость немножко поутихла, я придумал.
Пусть только эта гнусная баба посмеет явиться к нам! Я поймаю рогулькой змею и не посмотрю, гадюка это или уж, и швырну ее прямо на тетю Тильду. Пусть помрет от страха! Она воображает, что нашу маму можно оскорблять только за то, что она из Бенюша и не окончила четырех классов гимназии, как эта дурища!
Потом я пошел к маме. Она уже хлопотала на кухне, заправляла овощами бульон и делала вид, будто совсем ничего не случилось.
Но отцу я скажу все, что я думаю! Я скажу ему все осенью, когда мы отправимся заготавливать дрова на зиму. Тогда все спокойно, мы там сидим на бревнах, никто никуда не торопится, едим прямо из котелков и беседуем. Там и я могу себе позволить все, что угодно.
Сейчас за большим кухонным столом нас усаживается восемь человек: двое детей (Габулька и Иветта), двое парней (Йожо и я), наши родители, Юля и дядя Ярослав. Все это я установил в понедельник, когда целый день на дворе лил дождь. Старые туристы уехали, а новые еще не приехали. Вот мы и сидели за ужином чинно все вместе. Не так как если за столом собираются одни ребята и пинают друг друга ногами под столом.
Мы отодвинули стол от стены, и дядя Ярослав тут же уселся на главное место. Интересно, он не забыл свой старый трюк?
Когда Юля принесла суп, дядя встал, поклонился маме, как в театре, и принялся декламировать:
— Хоть я среди вас и самый старший, но, полагаю, что это почетное место принадлежит нашей уважаемой кормилице-поилице, милой, дорогой Терезке!
И кинулся целовать маме руку. Значит, не забыл!
Мама, конечно, руку целовать не дала. С минуту они весело возились, а потом мама легонько стукнула дядю по склоненной голове и сказала, как говорила каждый год:
— Не такой уж ты старый, Ярослав. На тебя еще девушки заглядываются.
На самом же деле дядя Ярослав уже совсем не молод. А Иветта еще маленькая.
Я уже думал, что мама забудет про самое главное. Но она не забыла.
— А где ты сейчас работаешь, Ярко? — спросила она.
Она сказала «Ярко», чтобы подсластить неприятный вопрос.
Уж она у нас такая: может задать и неприятный вопрос, но постарается сделать это помягче.
Выяснилось, что нигде. Точно так же, как и в прошлые годы. Только на сей раз у него радикулит и он — бюллетенит. В прошлый раз дядя жаловался на желчный пузырь, а в позапрошлый — на нервы.
— И тебе очень худо? — поинтересовалась мама и сама ответила: — Наверное! Просто так ведь человек не выдержит целые годы без работы. Правда, Ярко?
Мы ели, отец молча обгладывал ребрышко. Он не любит дядю Ярослава, и я знал, о чем он сейчас думает: «Уж если мужчина кого-нибудь ненавидит, то все-таки не позволяет себе подпускать ему шпильки, как баба. Он или съездит дармоеда по физиономии, или промолчит».
Бить его отец не может из-за тети Тильды и поэтому предпочитает молчать.
Что касается меня, я бы скорее отлупил тетю Тильду! А дядю Ярослава — с какой же стати! Но мне очень нравится слушать, как мама подпускает ему шпильки. Хотя она просто говорит то, что думает. Она никого этим не хочет обидеть. И это мне нравится. Я знаю, что она сердится, когда дядя Ярослав приезжает к нам, но также знаю, что будет уговаривать его остаться, когда он соберется уезжать. Ей хочется, чтобы они с Иветтой хотя бы поели досыта, потому что у себя дома целый год не видят приличного обеда.
Все это дядя Ярослав прекрасно знает. И ведет себя по-дурацки, только пока передает поручения своей «драгоценной» супруги (попробовал бы не передать!). А когда все передаст, то всем ясно, что он по-прежнему любит нашу маму. Вот и сейчас, когда мы доели обед, он схватился за поясницу и начал маме объяснять, что такое радикулит и как он мучителен для человека.
Мама его пожалела, принесла папин длинный серый свитер и предложила дяде надеть. Он прикроет его больную поясницу. Дядя с трудом натянул свитер на широкие плечи, поднялся из-за стола, стукнулся головой о лампу, продел руки в рукава и наконец, стараясь не стукнуться еще раз о лампу, просунул голову через ворот и пригладил рукой густые, с проседью волосы. В свете лампы медно блестело его смуглое лицо и сверкали крупные зубы.
— Ну, Ярослав, — оглядела его мама, а Йожо заранее фыркнул, — измучается бедняга радикулит, пока подомнет под себя такого мужика, как ты!
— Ах, дети мои, — выгнул дядя грудь колесом, — нет, не такой я стал, каким был когда-то.
— На работе замучился, — не удержался отец, подпустил все-таки шпильку и поднялся. — Пойду-ка посмотрю, что-то там движок барахлит.
Лампочки в доме уже давно помаргивали. То светили нормально, то вдруг начинали гаснуть, и мы видели, как в лампе над столом алеет раскаленная проволочка. Мы все уже вылезли из-за стола и расположились где попало. А у дяди Ярослава вдруг испортилось настроение. Он притих, оперся локтем о колено и склонил свою большую голову. Мне очень захотелось порасспросить его о серебряном молотке, о копях и руде.
Про это он всегда любил поговорить. Мама собирала со стола. Дядя поднялся и взялся за тряпку, хотя вода для посуды только еще начинала нагреваться.
— Выпьешь кофе, Ярослав? — спросила мама, достала из шкафа кофейную мельницу, отобрала у дяди тряпку и сунула ему мельницу в руки.
Юля плеснула воды из кастрюли в котелок и подложила дров.
Дядя смолол кофе и стоял, осторожно держа в руках мельницу. И вдруг, когда в лампочке осталась лишь тусклая красная проволочка, он сказал просто так, не обращаясь ни к кому и ко всем:
— Я уже всем опостылел, а больше всех самому себе.
— Надо бы тебе на работу идти, Ярко, — ответила мама, и тон у нее был совсем не такой, каким она перепиливает меня пополам, читая нотации про лень и виселицу.
— Сколько раз я пытался, Тереза! Я не виноват, что каждый раз мне попадается начальник дурак или бандит! А один был настоящим преступником. Тот, на складе.
— На это не надо обращать внимания, Ярослав, — сказала мама, подавая ему кофе. — Неполадки на работе всегда были и будут.
— Как это не надо обращать внимания? — У дяди зло сверкнули глаза. — А если такой негодяй на тебя насядет и пойдет швырять из огня да в полымя, словно ты не человек, а бессловесная тварь?!
Дядя повысил голос. Бой вздрогнул, заскулил под столом и начал во сне сучить ногами. Он тяжело дышал, словно бежал по-правдашнему. Это было очень смешно.
— Почему он обязательно должен на тебя насесть? — спросила мама.
— «Почему, почему»! — разозлился дядя. — За правду. Потому что я вижу все его грязные махинации. И не желаю помалкивать! Ты и понятия не имеешь, на что способен примитивный тип, когда он сталкивается с интеллигентом! Бежит в профком, партком и жалуется. А если у тебя нет радикулита или другой хвори, то тебя просто вышвыривают с работы как собаку.
— Это за правду-то? — удивилась мама.
— Конечно, тебе не пишут: «Уволен, потому что говорил правду», но «За отсутствие трудовой дисциплины» или еще какую-нибудь ерунду.
Бою перестал спиться сон. А дядя продолжал, распаляясь все больше и больше. Но мама не поддалась.
— Не надо тут же приходить в отчаяние. Порядочные люди всегда за правду стоят, — сказала она.
О Господи! Дядя так подскочил, что даже кофе пролил, но потом снова уселся.
— «Порядочные люди»! Да где ты их найдешь, порядочных людей! Все фальшивые, подлые, трусливые!
Выскочил Страж и угрожающе зарычал. Девчонки испуганно захлопнули сумочку. Йожо давно уже сидел в нашей пятнадцатой комнате.
Мне уходить не хотелось. Я слушал и думал, что дядя неправ. Я лично знаю многих людей, и вовсе они не фальшивые, и не подлые, и не трусливые. Конечно, среди наших мальчишек, может, найдутся подлые, но таких намного меньше, чем хороших.
Дядя и сам понял, что говорит глупости.
— Сразу видно, Тереза, что ты живешь не среди людей, а среди деревьев, — молвил он.
Он и сам не заметил, как ляпнул глупость во второй раз. Моя мама живет среди людей. А среди деревьев сажает картошку.
Электричество все мигало и раза два погасло на целую минуту.
Отец кликнул Йожо. Я выскочил в коридор.
— Он уже спит, — сказал я быстро.
