Владислав Крапивин - Колыбельная для брата
Наверно, так скрипач сливается со скрипкой, когда музыка захлестывает его целиком, когда он сам становится музыкой.
Кирилл никогда не пел, стоя за штурвалом, но внутри у него все пело…
Иногда Кирилл "испытывал нервы" у экипажа. На полном ходу он мчался к дощатому пирсу, грозя разнести его в щепки, и лишь у самого причала делал поворот. Паруса тяжело опадали, а "Капитан Грант" мягко подкатывал к мосткам округлым черным бортом с белой полосой.
Несколько раз Валерка и Алик не выдерживали и хватались за штурвал, чтобы отвернуть пораньше. Кирилл злился, а раз даже саданул Валерку локтем: что за манера лезть под руку рулевому! Валерка, к счастью, не обиделся, но Дед сказал:
– Грохнешь ты нас однажды, Кир.
– Не грохнет, – заступился Саня. – Он знает. А тренироваться на таких поворотах надо. Может быть, пригодится…
Потом в самом деле пригодилось.
Глава 7
От Кирилла Женя Черепанова сразу же отправилась в школу, чтобы сообщить, как выполнено задание. Или, вернее, не выполнено, потому что родителей Кирилла она не застала. И хорошо, что не застала. Что она могла им сказать? И как потом смотрела бы на Кирилла?
А с Кириллом разговор получился какой-то странный… и хороший. Вроде бы сердитый, а все равно хороший. И кажется, Кирилл не обиделся на нее всерьез. Значит, понял, что она не по своей воле…
А не все ли равно ей, Женьке, понял он или нет? Очень обиделся или не очень? Он же ей совершенно безразличен. Подумаешь, Кирилл Векшин! И насчет третьего класса она наврала. Почти… Мало ли что бывает в раннем детстве!
Она про него и не думала раньше. Вернее, думала очень просто: "Этот Векшин такой скромный и покладистый". А потом, сегодня: "Этот Векшин стал такой нахальный…"
А он не тихий и не нахальный. Оказывается, он гордый.
Ну, что же, она тоже гордая…
Женя знала, что Еву Петровну следует искать в биологическом кабинете, и поднялась на второй этаж. Школа теперь немного напоминала детский сад. Пестрая, скинувшая форму малышня из продленки мельтешила в коридоре. С лестничной площадки ее успокаивала трубным голосом старший воспитатель Тамара Гавриловна. Но в закутке, где находилась дверь кабинета, было тихо.
Женя поежилась перед дверью. Биологический кабинет она не любила, хотя в нем всегда было светло и зелено. Не любила за многочисленные черепа, которые скалились с витрин. Звериные и человечьи. Особенно неприятной была витрина с шеренгой черепов, которые показывали происхождение человека: череп обезьяны, питекантропа, синантропа и так далее – до современного. И хотя черепа были гипсовые, добродушные и с неизменными самокрутками в желтых зубах (как самокрутки попадали в наглухо завинченную витрину, было многолетней школьной тайной), Женька все равно старалась на них не смотреть.
А через верхнее стекло высокого шкафа улыбался скелет. Он будто говорил Женьке Черепановой: "Они гипсовые, но я-то настоящий. Гы-ы…" Он как бы намекал на ее отдаленное будущее…
Женя проскочила кабинет и оказалась перед закрытой дверью лаборантской комнаты. Ева Петровна обычно сидела там. Женька хотела постучать и в этот момент услышала голоса: один незнакомый мужской, другой – Евы Петровны.
Мужчина говорил быстро и почти весело. А может быть, нервно. В голосе у Евы Петровны звучала вежливо замаскированная досада.
–…Я уже поняла. Вы и директору сказали то же самое.
– И могу повторить, – так же весело откликнулся мужчина.
– Не надо, – сказала Ева Петровна. – Мне все понятно. Но я на вашем месте смотрела бы на вещи не так. Гораздо проще. И случись это с моим сыном, я бы ему…
– Я вас понял, – перебил мужчина. – Хотя, честно говоря, мне это странно слышать от учителя. Я ни разу в жизни сына пальцем не трогал. И, уверен, впредь никогда не трону. Подло это. Если я Кирилла ударю, мы же потом всю жизнь будем глаза прятать друг от друга.
"Отец Кирилла!" – поняла Женька. Можно было, пожалуй, уходить, но она словно приклеилась к месту.
– Вы все же меня не так поняли! – заявила Ева Петровна.
– Неужели? Очень хорошо, если не так. А как я должен был понять?
– Я хотела сказать… ну, одним словом, если ученик виноват, родители вместе со школой должны воздействовать…
– Да, но в чем все-таки виноват? Не могу же я всерьез принять этот бред насчет кошелька! Простите… Виноват, что не дал себя обыскать? Мне жаль тех ребят, которые дали… Виноват в том, что не хочет петь из-под палки?
– Мы готовим хор к районному фестивалю, а ваш сын совершенно не думает о чести школы!
Женька услышала шаги, словно человек быстро ходил из угла в угол.
– О чести? – спросил он. – О чести… А вам не кажется, что честь начинается с любви?
– Простите… с чего? – пролепетала Ева Петровна, а Женькины щеки почему-то стали теплыми.
– С любви, уважаемая Ева Петровна. Не пугайтесь, объясню. Человек болеет за честь того, что ему дорого, что он любит. Я вот на своем заводе с ученика начинал, там меня человеком сделали, там у меня друзья, и я за честь завода – руками, ногами и зубами… А есть у нас на заводе случайные люди: им бы отработать смену – и домой. Работают неплохо, ну а дальше какой с них спрос?
– Так что же получается? Вы хотите сказать, что ваш сын – случайный человек в школе? Он здесь с первого класса…
Отец Кирилла вздохнул и, видимо, сел – скрипнул стул.
– Вы не обижайтесь, Ева Петровна… А впрочем, и обижайтесь – это, может быть, к лучшему… Мне кажется, здесь все у вас какие-то случайные.
– То есть? Я вас совершенно не понимаю.
– Я ведь в школе не первый раз. И с Кириллом говорил… Все у вас на окрике. Не набрал макулатуры – запись в дневник, не пришел на сбор – двойка, пробежал по коридору – хвать за воротник… Вот сейчас по школе шел, а какая-то дама, весьма почтенная, кричит на первоклашек так, что окна, простите, вот-вот лопнут.
– Ну, что же, случаются и у педагогов срывы. Одно дело – красивые слова, а другое – ежедневная работа. И когда кругом тысяча человек, бывает порой не до тонкой педагогики. Вы не представляете наших трудностей.
– Трудности есть везде, – сказал отец Кирилла. – И при одинаковых трудностях одни люди работают хорошо, а другие, простите, не очень.
– Ну, спасибо. Значит, мы работаем "не очень". Почему бы вам не перевести сына в другую школу?
Отец Кирилла с усмешкой ответил:
– Вы так сказали, будто меня к стенке пригвоздили. Видимо, при таких словах многие родители восклицают: "Нет, мы совсем так не думаем, мы совсем не хотели…" Я извиняться не буду. И Кирилла переводить в другую школу не стану. Я ему особой жизни не хочу. Его переведешь, а здесь-то все равно ничего не изменится, в этой школе.
– Кстати, одной из лучших в районе…
– Ну что ж… Одной из лучших. Первое место займете на фестивале – станете еще лучше. Никто ведь не спросит, сколько человек в хоре пели с радостью, а сколько под угрозой двойки.
– Я вижу, мы с вами не нашли пока общего языка, – со сдержанной печалью произнесла Ева Петровна. – Жаль. Всего доброго.
– До свидания.
Женя отпрыгнула от двери и сделала вид, что сию минуту вошла в кабинет. Из лаборантской вышел невысокий кругловатый мужчина, совершенно непохожий на худого, тонколицего Кирилла. Он рассеянно кивнул пробормотавшей "здрасте" Женьке и скрылся за дверью. Появилась Ева Петровна. Лицо у нее было такое, словно она узнала, что ее класс уступил седьмому "А" первенство по сбору металлолома.
– Ева Петровна, я…
– Не надо. Я уже поговорила. Возьми в лаборантской портфель Векшина и унеси ему домой.
Ева Петровна села за стол и, глядя мимо Жени, стала похлопывать ладонью по лакированной крышке.
– Ты слышала, что я сказала про портфель?
Женя влетела в лаборантскую. Обшарпанный портфель Кирилла стоял на подоконнике и ехидно поблескивал замком. Женя взяла его и опять вышла в кабинет. Встретилась глазами с Евой Петровной. Та отвела взгляд и неожиданно произнесла:
– По крайней мере, ясно теперь, откуда у Векшина такие замашки.
– Какие? – неосторожно спросила Женька.
– Ступай, – резко сказала Ева Петровна. Потом добавила помягче:
– Маме я позвоню, что ты задержалась из-за меня.
…Женя шла из школы, сердито помахивая портфелем. Она даже не думала, что обтрепанный мальчишечий портфель совсем не подходит к ее модному платьицу. Она была недовольна классной руководительницей. Если та поругалась с отцом Кирилла, при чем здесь она, Женя? Зачем на нее покрикивать?
На улице Мичурина Женя увидела мальчишку-велосипедиста. Он мчался, низко пригнувшись к рулю, и светлые волосы отлетали назад. Женя не сразу узнала Кирилла – он был уже без школьной формы. Узнала, когда Кирилл лихо, с шумом затормозил в двух шагах от нее.
– Женька, – сказал он, тяжело дыша. – Слушай. Есть дело…
Она широко открыла глаза и чуть не заулыбалась. Ей так понравилось, что Кирилл назвал ее по имени. Пускай "Женька", а не "Женя", но все-таки не "Черепанова".
