Владислав Крапивин - Колыбельная для брата
Под самым клотиком грот-стеньги трепетал оранжевый флаг с двумя косицами. На флаге – ладошка в солнышке. Все как на парусе, только цвета наоборот: флаг – огненный, будто заря или походный костер, а ладонь и солнце – белые, как парус…
На зеленом дворе, под мелькающим веселым ветряком и похожим на огонек флагом, жило маленькое морское братство.
Спокойный и улыбчивый получился экипаж. Может быть, это вышло само собой, а может быть, в экипаже не случайно собрались люди, которым было хорошо друг с другом. Ведь приходили и другие – зимой, весной, в начале лета. Но, поработав денек-другой, они появлялись потом все реже и наконец исчезали с горизонта. А эти остались: семеро и Дед ("Волк и семеро козлят", – сказал однажды Валерка Карпов, когда Дед ходил хмурый и ворчал на всех). И наверно, уже не только любовь к судну и мечта о походах держали их вместе.
Наверно, не только это… Потому что не куда-нибудь, а в экипаж принес Алик Ветлугин свой длинный фантастический роман про звезду Лучинор – об этом романе не знали ни Алькины родители, ни его приятели-семиклассники. И не где-нибудь, а именно здесь Кирилл запел наконец не стесняясь, так же, как дома, любимые песни – старые песни, которые не разучивали в хоре и не пели в школе: "В далекий край товарищ улетает…", "Плещут холодные волны", "Море шумит…". Он драил тогда наждачной бумагой рубку и пел, а остальные примолкли, и только Валерка произнес шепотом, на этот раз без шутки: "Во артист…"
Потом, когда Кирилл кончил петь о парусах "Крузенштерна", Дед сказал:
– Хоть бы у тебя голос подольше не ломался, Кир…
– Я еще маленький, – откликнулся Кирилл. – Мне только в августе будет тринадцать…
– У, младенец, – сказал Валерка, которому не было и двенадцати.
Валерка все время подшучивал над другими, и это ему прощали. А Сане Матюхину прощали излишнюю солидность и то, что он иногда любил покомандовать (он был самый старший после Деда, окончил восьмой класс). Здесь понимали друг друга.
Понимали неразлучных Юрок и не обижались, что у них есть свои, им двоим только известные секреты. Понимали и Митьку-Мауса, который боялся привидений, но без страха взлетал по вантам на стеньгу, когда заедало блок у топсель-фала (никого другого, более тяжелого, Дед не пускал на восьмиметровую высоту)…
Здесь, среди "детей "Капитана Гранта", у Кирилла словно сняли с души ограничители.
Раньше, в школе и во дворе, в пионерском лагере и когда гостил у бабушки, он знакомился с ребятами, играл, иногда ссорился, иногда бывал у них в гостях и звал к себе, но никогда не мог подружиться по-настоящему. Сначала стеснялся заикания (хотя никто над ним не смеялся), потом боялся своей стеснительности. В четвертом классе он вроде бы сошелся с Климовым, но летом Климов уехал, а после каникул стал каким-то слишком взрослым, и Кириллу было с ним неловко.
А в экипаже все оказалось иначе.
По правде говоря, друга, без которого жить не можешь, у Кирилла и здесь пока не нашлось. Но что поделаешь? Такой друг встречается, может быть, раз в жизни, да и то не каждому. А товарищи в экипаже были надежные: поймут, помогут, выручат и защитят…
Об этом Кирилл и думал, когда возился с деталями штурвала. Он устроился на ступенях крыльца, зажал чурбак между колен, укрепил в тисках деревянную дугу и начал обрабатывать ее рашпилем. Розоватая буковая пыль сыпалась на ноги, и казалось, что сквозь загар проступает новая, еще не обожженная солнцем кожа.
Штурвал собрали на шипах, шурупах и казеиновом клее.
– Ну, как получился наш малыш? – спросил Дед и поднял маленькое рулевое колесо на вытянутых руках.
Он и в самом деле был как новорожденный малыш, этот никогда еще не работавший штурвальчик. Буковые выпуклые спицы и обод были такого же беззащитного цвета, как ручки, ножки и плечи ребенка. Прямо хоть закутывай в пеленку, чтоб не простудился.
Но штурвал недолго оставался новорожденным. Дерево покрыли светло-коричневым лаком, и рулевое колесо сделалось одного цвета с экипажем "Капитана Гранта".
Его надели на четырехгранную ось, торчащую из белой переборки рубки слева от двери.
Кирилл не выдержал.
– Можно мне? – прошептал он умоляюще. Он просто не мог ждать, пока все покрутят штурвал.
– Ну, поверти, – сказал Дед.
Кирилл виновато улыбнулся и нажал на коричневые рукоятки. Он почувствовал, как натянулись, будто живые нервы, и прижались к блокам крученые стальные штуртросы. Он нажал чуть сильнее. Штурвал повернулся неожиданно легко, но в этой легкости чувствовалась работа. Живая работа корабля. "Капитан Грант" словно проснулся, ощутил напряжение в жилах, слегка попробовал силу мускулов…
– Ходит, ходит! – закричали из-под кормы Митька-Маус и Валерка. Это означало, что у ахтерштевня шевельнулась и начала поворачиваться туда-сюда красная тяжелая пластина руля.
…Потом штурвал долго вертели все по очереди. Но наконец это надоело. Даже Митьке. И тогда Кирилл опять взял теплые выпуклые рукояти (их иногда называют шпагами)…
Потом он часто так делал: вставал к штурвалу и крутил его потихоньку. Ему нравилось ощущать, как по стальным жилам штуртросов передается в ладони послушная тяжесть руля. Он предугадывал каждый щелчок блоков, каждый короткий скрип оси. Он начинал чувствовать корабль.
Конечно, все это пока было на суше. Но каждую ночь Кириллу снилось озеро, и ветер, и округло натянутая дрожащая парусина. Он совершенно как наяву видел отход "Капитана Гранта" от причала. Ветер дует с бушприта, вдоль пирса; Дед, стоя на носу, отталкивается шестом; кливер и стаксель, хлопнув последний раз, выгибаются и встают неподвижно. Кирилл слегка поворачивает под ветер штурвал, нос идет все быстрее, "Капитан Грант" неохотно отрывает от пирса корму. Натянулись все паруса. Накренившись, кораблик набирает ход.
– Прямо руль…
– Есть прямо руль…
Начинает журчать, потом шумно вскипает струя за кормой. Через тросы, через твердые шпаги штурвала передается рукам еле заметная и чуть щекочущая вибрация руля…
А ветер, налетая сбоку, откидывает волосы и бьет в щеку водяной пылью…
Честное слово, Кирилл все это знал и чувствовал раньше, чем испытал на самом деле!
"Капитана Гранта" увезли в Ольховку на берег Андреевского озера (Дед попросил на заводе МАЗ и автокран). В Ольховке, у самой воды, жил отставной егерь, давний приятель Дедовой семьи. Если бы не это, пожалуй, не стоило бы браться за постройку: ведь не оставишь парусник на берегу без всякого присмотра. А тут все получилось замечательно: "Капитан Грант" встал у мостков рядом с рыбачьими лодками, как раз напротив окон егерской избушки.
Деревенские ребята сбежались поглазеть на корабль, будто приплывший из романа "Робинзон Крузо". Хорошие оказались ребята. Они помогли спустить "Капитана Гранта" и пообещали охранять его не хуже егеря, если им разрешат нырять с палубы и покатают. Дед разрешил и обещал покатать. После ходовых испытаний…
Затем все было в точности как в тех снах, которые видел Кирилл. Ветер дул вдоль пирса. Поставили паруса…
– Можно мне? – жалобно сказал Кирилл. – Можно, Дед? Я знаю, как…
– Ну, давай, – сказал Дед.
…Потом наступил месяц плаваний. Экипаж постигал хитрости парусной науки. У Деда были права командира шлюпки (он раньше занимался в спортклубе ДОСААФ), но и он с такими парусами имел дело впервые. А остальные до этого плавали только на весельных лодках. Но время шло, к матросам приходило умение. Все реже "Капитан Грант" зависал носом к ветру на повороте оверштаг. Митька-Маус научился лихо выносить на ветер стаксель, помогая судну лечь на новый галс. Валерка освоил работу на бизани – маленьком кормовом парусе, который очень важен для маневренности корабля. Стал послушен ребятам тяжелый парус – грот…
Сначала ходили вдоль берегов и не решались ставить верхние паруса. Потом осмелели и стали чертить озеро вдоль и поперек, не убирая топсель и летучий кливер даже при четырех баллах…
У штурвала стояли все по очереди. Но Кирилл стоял чаще других. Он не лез без спросу и безропотно уступал место, если кто-то просил, но при первой возможности опять хватался за рукояти рулевого колеса. А если такой возможности долго не было, он смотрел так жалобно, что Дед говорил:
– Не мучайте вы человека, пустите к рулю. Сохнет ведь…
Ребята добродушно смеялись и пускали. А потом уже и не смеялись…
"Капитан Грант" был в меру послушен и в меру капризен. Но Кирилл знал, когда и как закапризничает корабль. Он научился угадывать каждый его рывок, каждое шевеление. Знал, что можно требовать от "Капитана Гранта", а чего нельзя. Он чувствовал его, как живого.
Бывали моменты полного торжества, когда при хорошем ветре, кренясь и вздрагивая, "Капитан Грант" набирал скорость и делался послушен самому маленькому шевелению пальцев Кирилла. Тогда Кирилл сливался с парусником в одно существо. Нервы его будто врастали в штуртросы и натянутые шкоты. И словно по нему самому, а не по черной лаковой обшивке била тугая вода…
