Мальчик-наоборот - Ганна Ожоговская
— Постановили, чтобы двоек не было.
— Подумаешь, — говорю, — тоже мне новость! У нас после каждой четверти классный руководитель беседует с учениками, уговаривает. Кое-кто каждый раз принимает решение, чтобы лучше учиться и чтоб двоек не было.
— Такие решения у нас в школе ученики уже миллион лет принимают, — отвечает Кася. — Я не про то. Я про решение учителей.
— Учителей?! — Я сразу навострил уши.
— Учителей! — повторяет Кася. — На прошлом педсовете в честь майского праздника они постановили искоренить все двойки в своих классах. И чтоб никто на второй год не остался.
— Наконец-то! — обрадовался я. — Здорово придумано! Да о таком решении надо в газетах объявить, чтобы все учителя всех школ могли перенять этот передовой опыт.
— А может, и у вас был такой же педагогический совет, а ты просто ничего не знаешь? — говорит Кася. — Я лично слышала от моей двоюродной сестры, что у них в школе учителя то же самое постановили.
— Кася, милая, это ведь очень важно, что ты рассказываешь! Должно быть, это приказ министра, вот в чём дело! Всё-таки школьный министр, наверно, очень умный человек и вполне мог такое придумать. Сам, наверно, школу кончал, или у него дети есть и он видит, как эти дети мучаются, как они худеют с каждым днём, теряют аппетит и уже настолько ослабели, что их ветерок с ног валит, как меня, например.
— Ну, тебя, пожалуй, даже ураганом не сдунешь, — смеётся Кася. — И отсутствием аппетита ты, кажется, не страдаешь.
— Это только сверху так кажется! А вообще-то я от этой учёбы совсем зачах. Впрочем, теперь, когда сам министр вспомнил о детях, всё пойдёт по-иному. Завтра же разузнаю, что у нас говорят об этом в школе. Наверно, никто ещё ничего не знает, а то вся школа в пляс бы пустилась.
— У нас никакой пляски не было. Обыкновенное постановление, и всё тут.
— Это потому, что у вас такой скучный народ учится, — говорю я. — А наши ребята наверняка обрадуются.
На другой день я попросил Зосю Яскульскую, чтобы она разузнала обо всём у своей тётки, которая работает учительницей в нашей школе. За это я пообещал Зосе пару цветных стёклышек для игры в классики.
После обеда Зося прибежала к нам во двор. Оказывается, педагогический совет учителей нашей школы состоится завтра. Что они постановят — неизвестно; тётка Зоси заранее ничего сказать не могла.
Я отдал Зосе целых три стёклышка. Два зелёных и одно синее. Очень счастливые стёклышки, это точно. Сам пробовал.
Да, интересно, какие обязательства примут наши учителя! Уроков я на всякий случай не приготовил. А то вдруг завтра примут подходящее решение? Только зря промучаешься.
На другой день я рассказал обо всём Томеку. Мы расспросили уборщицу и узнали, что совет состоится во второй половине дня. Значит, что же, ждать до завтра, пока нам всё объявят? Нет, так долго терпеть мы не могли и потому решили спрятаться в учительской и всё услышать своими ушами.
После уроков мы быстро побежали обедать.
— На голодный желудок прятаться опасно, — сказал Томек. — А то кишки марш заиграют, и сразу все услышат, что под столом кто-то сидит.
— Под столом вообще не спрячешься, — говорю я. — Сукно не достаёт до пола, и нас сразу кто-нибудь заметит.
— Да, ты прав… Но где же прятаться, если не под столом?
— На месте посмотрим, — ответил я.
Томек со мной согласился.
В школу мы пробрались незаметно. Уборщица подметала классы, и мы проскочили за её спиной. Осторожно заглянули в учительскую. Ага, уже убрано и пока пусто. Осмотрелись. Сукно на столе действительно оказалось слишком коротким. Шкаф заперт. Второй шкаф — тоже. Куда бы спрятаться?..
Я велел Томеку залезть под стол и загородил его стулом. Конечно, если никто не сдвинет стул, всё обойдётся, но какая может быть в этом уверенность? А рисковать Томек не привык.
Возле печки стоял шкафчик для географических карт. Пожалуй, можно спрятаться. Часть карт мы вынули, я влез внутрь, а Томек прикрыл меня сверху какой-то диаграммой.
— Прекрасно! — сказал он. — Никому даже в голову не придёт.
— Ну, положим, я бы не сказал, что здесь прекрасно, — возразил я. — Тесно, не шелохнёшься.
— Вот это и хорошо, — говорит Томек. — Значит, ты будешь знать: если двинешься, можешь перевернуть шкафчик.
— А сколько может продлиться такое совещание?
— Начнётся часа в четыре, а кончится часов в восемь, самое позднее — в двенадцать. Ведь учителя тоже должны выспаться, у них ведь тоже завтра с утра уроки.
— О господи! — говорю я. — А если я не выдержу?
— Тогда сразу вылезай, — говорит Томек. — Я вместо тебя влезу. Я-то выдержу, будь уверен, и всё услышу, что будут о каждом ученике говорить. Случай-то какой! Да тут любой не знаю что даст, только бы не упустить такую возможность. Ну как, вылезаешь?
— Погоди ты, ишь какой шустрый. Ну, вылезу я отсюда, а куда спрячусь?
— Никуда, — говорит Томек. — Сам знаешь, больше спрятаться некуда. Значит, только один из нас может здесь остаться. Ну, выбирай!
Томек говорил таким уверенным голосом, что я даже удивился.
— Если ты выдержишь, значит, и я выдержу. Иди, иди, а то нас здесь заметят.
Томек вышел, и как раз вовремя, потому что тут начали собираться учителя.
Разговаривали они как совершенно обычные люди. О разных хозяйственных делах. О последнем футбольном матче. О каком-то интересном кинофильме. А наша учительница (я её по голосу узнал) сказала, что собирается на воскресенье укатить во Вроцла́век.
Ноги у меня уже затекли, но я вспомнил Томека: он бы выдержал! И я стиснул зубы.
Наконец директор сказал:
— Начинаем!
Я услышал, что учителя придвигают стулья к столу.
Действительно, началось — потому что я долго ничего не мог понять. Какие-то всё трудные слова, и всё о старших классах.
Но вот слышу голос директора:
— …А я считаю, к ученику надо найти подход.
И через секунду ещё раз то же самое:
— К ученику надо подходить осторожно…
Кто-то отодвинул стул, а я в этом шкафчике с картами чуть сознания не лишился. «Обо мне речь идёт, — думаю, — сейчас ко мне подойдут. Другого-то ученика здесь нет!» Испугался я, сначала холодные мурашки у меня забегали по спине, потом, наоборот, жарко сделалось.
Но никто к шкафчику не подошёл. Может, я не так понял? Или недослышал?..
Но я так разволновался, что даже голова разболелась. Стало душно, в горле у меня пересохло, а от папиросного дыма — я и не знал, что учительницы
