Анатолий Мошковский - Двое на одном велосипеде
Он не вытерпел и побежал к Санькиному участку.
Возле калитки стояла его мачеха в синем ворсистом жакете и чёрных брюках со штрипками, прямая, лёгкая, и разговаривала с дедом Демьяном.
Увидев Васю, они разом замолкли. Конечно же, говорили о Саньке. На Васин вопрос, где Санька, тётя Лера сказала, что он неизвестно куда запропастился — впору вызывать милицию. На её красивом лице с узкими дугами бровей не было и следа горечи и досады, которые недавно слышал в её голосе Вася.
Возле колодца он столкнулся с Мариной — в этом году она перешла в десятый класс, — дочерью Санькиной мачехи; она шла из лесу с корзиной на руке, и к её сверкающим ботам и белой спортивной куртке прилипли дубовые и берёзовые листья. На всякий случай Вася спросил у неё о Саньке.
— Ничего, отыщется, — улыбаясь, сказала Марина и очень дружелюбно, даже нежно потрепала Васю по мягким светлым волосам. — Не горюй…
Успокоенный, Вася ушёл к себе.
Укладываясь спать, он вдруг подумал, что успокаиваться-то нечего: Марина, скорее всего, ничего не знает о том разговоре в сарае, и надо было, наверно, обо всём рассказать ей.
Жаль, что самые правильные и нужные мысли приходят в голову с таким опозданием…
Глава 9. «Кис-кис-кис!..»
На рыбалку они вышли рано утром по росистой траве и, конечно же, с Эдькой. Вечером у Васи была слабая надежда, что тот проспит и не придёт так рано, но Эдька не проспал и явился бодрый и улыбающийся. Он был надёжно защищён от утренней прохлады и ветра нейлоновой стёганой курткой, от сырости и грязи — резиновыми сапогами, а сверху был прочно, как крышей, прикрыт от возможного дождя кепкой.
Немного странно было только, что Эдька не захватил ни удочек, ни ведёрка для рыбы.
Он широко шагал рядом с папой, а Вася плёлся сзади, как посторонний. Когда они проходили мимо Санькиного участка, дед Демьян уже старательно ковырялся в земле, слушая тихую музыку, звучавшую из приёмничка. Хорошо, Саньки там не было и он не видел, что с Васей и папой идёт Эдька… Увидел бы — не простил бы Васе, припечатал бы крепким словцом.
Над дальними лесами медленно всходило мглистое, перечёркнутое грязноватыми тучками солнце. Ему, наверно, не хотелось всходить на это нечистое, рябенькое, серовато-грустное небо, и солнце не всходило бы, если бы это было возможно.
Папа с Эдькой и Вася пересекли пустынную, потемневшую от росы бетонку и двинулись через реденький лесок, а потом — через просторное клочковатое поле к Бычьему пруду.
Он так назывался то ли потому, что однажды весной, по рассказам жителей Рябинок, в нём тонул глупый, провалившийся на тонком ледку бычок и его насилу вытащили за хвост, то ли оттого, что в этом пруду любили пить воду и спасаться в зной от назойливых оводов совхозные быки, то ли потому — и это всего вероятней, — что основным населением пруда был прожорливый пресноводный бычок, быстро расселившийся в последние годы во всех подмосковных прудах.
Спотыкаясь на крутых кочках, Эдька бежал перед папой и без умолку трещал, изо всех сил стараясь завоевать его расположение. Судя по добрейшей улыбке на папином лице, Эдьке это великолепно удавалось.
Ну и пусть! И всё-таки было неприятно. Папа давно взрослый, ему уже скоро будет пятьдесят лет, а он не всегда понимает, с кем имеет дело. Эх, если бы хоть на час папа стал таким, как он, Вася…
Вася с каждой минутой всё больше и всё безнадёжней мрачнел. И не только из-за Эдьки. Что будет, если Саньку и вправду отправят на лето к той тётке? Без него будет очень тоскливо.
Вася вспомнил про Андрюшку, про их жизнь у подножия Кара-Дага: охоту за крабиками и тир, нырянье с надувного матраца и тайные экспедиции в горы, к остаткам страшного и отвесного кратера давно потухшего вулкана… Вася решил сегодня же, после возвращения с рыбалки, написать ему, пусть приезжает с отцом. Он столько покажет здесь ему всего! Сводит в лес и на пруды, заберётся с ним на чердак, покажет свой недостроенный корабль и познакомит с Санькой. Вот будет у них тогда жизнь!
Бычий пруд уже был совсем близко, и за ним, возле Рябинок, чётко были видны два других длинных пруда с палаточным лагерем на низком берегу, лагерем того самого ССО — студенческого строительного отряда, о котором столько было говорено. А правей лагеря начиналась сама стройка — уже поднявшийся над землёй свинарник, складские сарай, наспех сколоченная из досок мастерская со станками, штабеля железобетонных панелей и шифера, и над всей стройкой, как длинношеий металлический жираф, возвышался подъёмный кран.
Несмотря на такую рань, студенты уже встали, в лагере слышались голоса и смех; один в тренировочном костюме трусцой бегал вдоль палаток, другой делал стойку возле вкопанного ножками в землю огромного обеденного стола. А над походной кухней неподалёку от стола уже вовсю дымилась труба. По берегу расхаживали длинноволосые парни и девушки с полотенцами. В Бычьем пруду, у дальнего берега, купались две студентки — хлопали руками по воде и брызгались.
Заметив, что рыбаки подошли к пруду и начали разматывать лески, студентки вылезли на берег и принялись резво прыгать по траве, вытряхивая из ушей воду. Около них появился студент в баскетбольных трусах с белыми лампасами, он что-то поднёс — не лягушку ли? — к лицу студентки в фиолетовом купальнике, но она отскочила в сторону и, как из пистолета-автомата, пустила в студента такую очередь визга, что Эдька весь перекосился:
— Какой уж тут лов… Правда, дядь Саш?
— Сейчас увидим. — Папа наживил червяка и забросил.
Рядом с ним забросил Эдька — его поплавок лёг в полуметре от папиного, а Вася расположился с удочкой в десяти шагах от них.
Клёв начался немедленно. Пришла пора завтракать, и бычки были неимоверно голодны. Первым выбросил на берег громадного зеленовато-коричневого головастого бычка папа — кончик бамбукового удилища согнулся дугой, — и лицо его, а особенно очки прямо-таки засверкали от счастья. Папа попросил Васю набрать в пластмассовое ведёрко воды и пустил в него своего великолепного бычка. Тот ошалело закрутился, запрыгал в ведёрке, выплёскивая воду на траву.
— Отлично! — засмеялся папа, поправляя на крючке ещё живого червяка. — Десятка два таких, и мы порадуем нашу маму и бабушек ушицей! А то и поджарить можно…
Папа опять забросил. Вася с Эдькой тоже выхватили из пруда по бычку: Вася — среднего, а Эдька — совсем крошечного, чуть побольше крючка. Как только взялся…
— Дядь Саш, можно мне кинуть своего бычка в ваше ведёрко? Я его приметил… — спросил Эдька.
— Кидай… Да лучше брось-ка ты его в пруд, пусть подрастёт…
Эдька ничего не ответил. Сжав малька в кулаке, да так, что он хрустнул, Эдька отцепил крючок и швырнул рыбку в ведёрко. Тот, вяло двигая хвостиком, плавал беловатым брюшком кверху.
За какой-нибудь час они натаскали уйму бычков. Эдьке попадалась в основном мелкота. Пять-шесть — средних. Наверно, ни один приличный, уважающий себя бычок не хотел набрасываться на Эдькину наживку. Чуяли, что за тип! Зато папа вытащил ещё штук пять громадных бычков. Вода от них прямо бурлила в ведёрке.
Васе, в общем, было не до бычков. Он сидел в сторонке, ловил, но думал о своём.
Вон к пруду спикировала белогрудая ласточка, с шуршаньем коснулась воды и стремительно взвилась вверх, унося что-то в клюве. Наверно, какого-нибудь жучка, а не рыбку. Ласточка не чайка, которых так много было на море и которые с утра до вечера охотятся за рыбёшками. Ласточки их не едят.
Вон в сторонке слабо заколыхалась вода. Вася посмотрел туда и притих. Подняв, как собачка, маленькую острую мордочку, по пруду осторожными толчками плыл какой-то зверёк, толкая перед собой длинный пучок травы… Кто это?
Вася повернул к папе голову, но между ним, Васей, и папой сидел Эдька, и Вася ничего не спросил. И подумал, что, скорей всего, это водяная крыса. Наверно, эта трава нужна была ей для подземной квартиры — норы в крутом берегу, где жила она со своим выводком.
Никто, кроме Васи, кажется, не заметил зверька, и ему от этого было и грустно, и приятно.
Крыса исчезла в своей норе, вода замерла, и Вася опять стал вертеть головой. Чтобы ещё что-нибудь увидеть.
Бычки по-прежнему хорошо шли на крючок, но лов их уже не доставлял Васе удовольствия.
Папа, отцепив очередного бычка, отряхнул с рук воду и спросил:
— Ребятки, хотите по яблоку?
— Ещё как! — закричал Эдька, первым схватил на лету брошенное папой большое румяное яблоко и так вонзил в него свои мелкие острые зубы, что прямо-таки сок закипел.
Вася не поймал своё — яблоко покатилось по отвесному берегу, — и он едва успел ухватить его у самой воды.
— Какой неловкий, — заметил папа и ещё больше испортил Васино настроение, начавшее было выравниваться.
Вася отёр с яблока землю и стал неторопливо жевать.
