Эжен Мюллер - Робинзонетта
– Вот счастье! – радостно воскликнул Пьер. – Наконец-то я услышал хоть одно доброе слово. Благодарю тебя, Мари, благодарю!.. Но знаешь, только одна ты говоришь так. Все, все против меня, даже моя мать! Она мне недавно сказала, что если я сделал ошибку, то надо раскаяться в ней и больше ее не повторять. Но я ничего дурного не сделал и не понимаю, как это все случилось… А когда я говорю это, надо мной смеются!.. Впрочем, нет, только не ты! Ты славная девочка, ты…
– Да, да, тем лучше, – с улыбкой перебила его девочка и продолжала: – Видишь ли, вначале, когда я поступила к господину Гюро, красивее и милее меня для барышни никого не было; она видела и слышала только меня и хотела быть только со мной. За всякие пустяки, что бы я ни делала – рассказывала или пела, она мне давала серебряные монеты и говорила при этом: «На это ты можешь купить себе красивое платье к Рождеству, отложи их». Она не спрашивала, куда я их прятала. И таким образом я собрала приличную сумму… Но вдруг все изменилось: она возненавидела меня, все, что я говорила, что я делала, не нравилось ей, и один Бог знает, что мне приходилось выносить. Она мне больше ничего не давала, даже хотела взять назад все, что я получила от нее, но я сказала, что потеряла. Она меня била, чтобы узнать, куда я спрятала деньги. Я продолжала говорить, что потеряла, хотя это и приводило к новым побоям… Но Бог с ней! Я спрятала деньги в щель в наружной стене дома… Я знала, что они когда-нибудь мне пригодятся. Я их уже вынула оттуда, они при мне. Мне этого надолго хватит!.. Подумай, пожалуйста, если я каждый день буду есть только хлеб, как тебе кажется, на сколько времени хватит мне денег?
– Право, не знаю! Трудно сказать… – нерешительно ответил Пьер.
– Так я тебе скажу. Мне хватит больше чем на десять недель. И если бы я могла питаться одним картофелем, то совсем не ела бы хлеба. Таким образом, ты видишь…
– Да, но ведь картофель сырой.
– Но его можно поджарить на углях. А чтобы развести огонь, надо всего только набрать немного сучьев, а это совсем не трудно… Вот как я сделаю: по будням буду есть картофель, а по воскресеньям – хлеб.
– Один хлеб?
– Ах, если бы я могла питаться им всегда!
– Но если у тебя выйдут все деньги? – спросил Пьер, который глубоко задумался, слушая эти планы.
– О, не беспокойся, к тому времени я уже буду зарабатывать другие. Я об этом подумала, и хорошенько подумала. Есть так много способов, если только хочешь работать.
– Много способов? – повторил мальчик. – Если только хочешь?..
– Да, – с полной уверенностью ответила девочка. – Ну, а ты что собираешься предпринять?
– Я? Я хочу уйти.
– Уйти? Куда?
– Почем я знаю!
– Что же ты будешь делать?
– Почем я знаю!
– Значит, ты ничего не знаешь, и это все твои резоны?
– Видишь ли, Мари, мои резоны – это то, что все здесь против меня, что мне надоело считаться злодеем, даже вором, тогда как во мне нет ничего преступного и я ничего не украл. Я служил и старался изо всех сил, но мои хозяева почему-то не были мной довольны и выставили меня за дверь, а другие не хотят брать меня к себе. Это все нехорошие люди.
– Они били тебя?
– Били? Интересно было бы посмотреть, как бы им это удалось!
– Или они тебя плохо кормили и заставляли спать на полу?
– Нет, содержание мое было всегда хорошее, а на ночь я всегда приходил домой.
– И ты жалуешься? – с улыбкой спросила девочка.
– Но они все говорили, что я работаю недостаточно.
– А ты действительно изо всех сил старался угодить им? – вкрадчивым тоном продолжала Мари.
– Нельзя же себя убивать, – ответил Пьер, – они никогда не бывают довольны. Надо постоянно сидеть за работой, как будто нельзя и повеселиться немного, в особенности, если находишься в моем возрасте.
– В твоем возрасте, – повторила девочка, – это в каком же?
– Кроме того, – продолжал мальчик, не обращая внимания на вопрос, который вызвал у него затруднение, – Грибью еще вчера сказал мне, что…
– Грибью? – с изумленным видом прервала его Мари. – Ты имеешь дело с Грибью?
– Да, с тех пор, как он оказал мне большую услугу, я забыл все прошлое.
– Ты уверен, что он больше не питает к тебе злобы?
– Совершенно уверен! Представь себе – это было вскоре после моего поступления к бочару, – Рош послал меня на ферму отнести изготовленные для хозяина ведра; мне заплатили сколько следовало; деньги я положил в карман моего жилета. Возвращаясь назад, я увидел в вереске куропатку и попробовал ее поймать. Мне это не удалось… Но пройдя несколько шагов, я заметил, что потерял деньги. Я пошел назад, стал искать… И ты думаешь, я нашел их в вереске?.. Как бы не так!.. Я не осмеливался вернуться к Рошу, я думал, что он меня убьет. И он был бы прав, потому что я потерял его деньги и не был в состоянии заменить их своими. Не зная, что делать, я сел на краю дороги. Тут подошел Грибью. Он заметил мое беспокойство и ласково спросил, что случилось. Я все ему рассказал. Он сказал мне, что я напрасно отчаиваюсь из-за таких пустяков и что он даст мне денег в долг, чтобы меня не бранили…
– И ты взял?
– Сперва я не хотел брать, потому что не знал, каким образом смогу отдать. Но он почти насильно всунул деньги мне в руку и сказал, что я их могу вернуть, когда захочу, и что не стоит из-за этого беспокоиться.
– И ты взял?
– Боже мой, он же от души дал их мне в долг.
– Так. И с тех пор вы сделались друзьями, не так ли?
– Да, он же мне оказал услугу…
– Бьюсь об заклад, – уверенно сказала Мари, – что с этого времени жизнь у хозяев стала тебе казаться трудной, ты заметил, что тебя заставляют слишком много работать, что скучно сидеть за работой, а не проводить время в забавах. Бьюсь об заклад, что каждый раз, когда он тебя видел… А вы, между прочим, часто виделись?
– Почти каждый вечер, в местах, которые он сам назначал для свиданий.
– Да, понятно, – втихомолку! И каждый раз он говорил тебе: «Эх ты, простофиля, работаешь как проклятый; разве в твои годы надо так много работать? Разве ты не можешь хоть немного освободиться?»
– Удивительно! – озадаченно сказал Пьер. – Откуда ты это знаешь?
– Видишь, – улыбнулась девочка, – я умею угадывать. Потом он еще говорил тебе: «Когда они будут тебя ругать, скажи, что ты работаешь вполне достаточно за то, что получаешь».
– Откуда ты все это знаешь, Мари? – снова спросил Пьер. – Как будто ты была при этом…
– Погоди, я тебе еще больше скажу. Он заставлял тебя подробно рассказывать все, что говорил Рош и другие хозяева; а потом он все это переворачивал в дурную сторону, так, что это должно было раздражать тебя и внушать тебе ненависть к твоим хозяевам. Не так ли?
– Как странно, что ты все это знаешь, – повторил мальчик. – Может, он и тебе говорил то же самое?
– В том-то и дело, что он мне часто говорил то же самое, поэтому я сразу и угадала; но есть разница: я слушала его слова, но не обращала на них внимания. А когда он с тобой говорил таким образом, ты думал про себя: «Он прав!», и раздражался, не хотел больше работать, а на любое слово хозяина отвечал грубостью. Скажи, разве не так?
Пьер помолчал немного, а потом откровенно сказал:
– Да, так…
– Я это знала, но…
– Но это не из-за него, – прервал Пьер, – меня обвинили в краже.
– Ну, кто знает? – возразила девочка. – Если бы я не была предусмотрительна, он не раз подстроил бы мне такую вещь, и мне кажется, если припомнить все… Знаешь, Пьер, – серьезно продолжала она, – этот Грибью – злой, плохой мальчик. Он злится на нас за приключение в лесу и никогда нам его не простит. Когда он понял, что не в состоянии подставить меня, он изменил свое поведение, стал подталкивать барышню мучить меня… Ты его послушался и переменил свое поведение, а теперь у тебя неприятности, и ты хочешь уйти… Это он навел тебя на эту прекрасную мысль, не правда ли?
– Да, наверное, – признался Пьер.
– Ах, разве это тебе поможет! Знаешь, что скажут, когда ты уйдешь? Что ты кругом виноват, что тебе стало стыдно и что ты проявил свой дурной характер, покинув свой дом, оставив мать… А Грибью будет потирать руки от удовольствия, радуясь удачной мести… А что будет с тобой? Ты сам говоришь, что не знаешь, куда пойдешь и что будешь делать… Так ведь?
– Ты права, – сказал Пьер, – но все эти люди, которые говорят…
– Пусть их! – перебила его девочка. – Пусть говорят, если твоя совесть чиста! Надо им показать, что они сами не знают, что болтают. Слушай, Пьер! – продолжала она серьезным тоном, как уже несколько раз случалось в продолжение этого разговора. – Я сама в затруднительном положении, и ты должен помочь мне выбраться из него; ты это сделаешь?
– А что?
– Обещай мне, что сделаешь, – настаивала она.
– Да, даю тебе слово, – послушно сказал мальчик.
– Мне неприятно, что из-за Грибью тебя считают скверным мальчиком. Обещай мне, что никогда больше не будешь разговаривать с ним, слышишь, никогда!..
