Костик из Солнечного переулка. Истории о самом важном для маленьких взрослых и огромных детей - Елизавета Николаевна Арзамасова
Несмотря на то что про маму папа таких же слов никогда не говорил, я точно знаю, что и она бы свою жизнь отдала и за меня, и за папу.
Что же я за человек такой? Жадный или трусливый? Я очень люблю своих родителей. Готов помогать им во всём, слушаться готов, на скрипке играть, но жизнь мне очень жалко. Нет. Если вдруг это очень сильно понадобится для папы или мамы, отдам, конечно, но очень надеюсь, что не понадобится.
Я совсем недавно живу. Со мной ещё многого не произошло, и я очень многого не видел. Я ещё даже не нашёл настоящих друзей. Родители не считаются. Они же родители.
Думаю, что, когда я стану постарше, мы сможем с ними подружиться, а пока они меня любят, конечно, но совершенно несерьёзно ко мне относятся. У них не хватает терпения внимательно меня выслушать. Они совсем не верят в то, что у меня могут быть серьёзные рассуждения и умные мысли. А мне кажется, что мысли, которыми с ними нужно поделиться, у меня накопились. Некоторые из них даже могли бы быть им полезны. Я уверен.
В садике у меня был шанс подружиться с интересным человеком. Вместе со мной в группе был очень умный мальчик. У него тоже были серьёзные мысли. Конечно, всякий раз, когда он их высказывал, взрослые смеялись. Я уже к этому давно привык, но многие дети делают вывод, что лучше помолчать.
Так вот. Мне нравились мысли того мальчика. Я никогда не смеялся, когда он говорил. Но мальчику, к сожалению, было неинтересно слушать меня. Как говорит моя мама: произошло несовпадение.
Ничего страшного. Друга я обязательно себе верного найду. Для этого нужно повзрослеть и узнать побольше людей. Пока у меня только школа и наш двор.
В школе не получается дружить. Я не знаю почему. Пацаны думают, что я скучный. Я думал про это и решил, что они правы. Даже папа говорит, что я зануда. Мне надо дождаться того времени, когда повезёт познакомиться ещё с каким-нибудь занудой. У нас будет шанс стать друзьями. И мы с ним точно договоримся, как себя вести, чтобы жизнями не пришлось разбрасываться.
Моя одноклассница Оля не считает меня скучным, но дружить с девчонкой я не готов. Это очень неправильно. Я уверен, что пацаны будут смеяться и придумывать глупые шутки про «любовь-морковь» и «жениха и невесту», и девчонки будут смеяться, что мы влюбились друг в друга. Только этого мне не хватало!
Я за Олей понаблюдал немного: может, правда она влюбилась в меня чуток? Но потом почему-то понял, что нет. Оля считает меня интересным и задумчивым человеком. Вот как с ней можно дружить, если она делает такие странные выводы? Одним словом – девчонка. Я, конечно, интересный, но как она догадалась об этом, если мы с ней почти не разговаривали?
Оля меня всегда хочет защитить, даже от учительницы. Она громкая и смелая и сразу начинает воевать и нападать, если чувствует несправедливость. Хорошо, что она пока ещё не разбирается в политике. С ней на эту тему было бы очень страшно говорить. А во всём остальном девчонка хорошая.
Иногда мы с Олей вместе идём из школы, потому что она живёт на улице, параллельной нашей. Я её не провожаю. Мы просто молча доходим до развилки. Потом я говорю ей «пока», а она мне говорит «до завтра, Костя», и мы расходимся. Утром мы в школу вместе не ходим. Оля всегда опаздывает, а я люблю приходить заранее.
В конце прошлого учебного года я из-за Оли подрался. Ну как подрался? Двинул одному мальчишке один раз, а потом уже Оля сама его побила портфелем, а портфель у неё тяжелый. Она с собой много всякой ерунды, кроме учебников и тетрадей, в школу носит.
За нами увязался пацан из параллельного класса. Чего-то шёл, бормотал, я даже сначала не понял, что ему надо. А он всё громче, громче. Видимо, чтобы больше людей услышали, чтобы обиднее было. Он Олю жирной называл.
Вот тут я не выдержал. Когда он почти вплотную к нам подбежал со словом «жиропупина», я не смог ничего с собой поделать. Так само получилось. Я развернулся и врезал ему кулаком в грудь. Он сначала поперхнулся, удивился немного – все же думают, что я слабак, – а Оля без всяких разговоров так настучала ему портфелем по голове, что он убежал.
Ну а мы дальше пошли. Молча сначала. Потом Оля сказала: «Костя, не дерись. Я сама могу. Я на дураков внимания не обращаю. Мне мама сказала, что, когда я вырасту, я стану очень красивая».
Потом мы с Олей встретились как-то летом у магазина. Она с бабушкой была, а я с мамой, конечно. Я хотел её сначала не заметить, но она сама ко мне подошла, сказала «привет», а потом ещё и бабушке своей заявила: «Бабуль, это мой друг Костя. Я тебе рассказывала, как он меня защитил».
Пока моя мама с её бабушкой разговаривали про то, «какие жестокие стали дети», я вспоминал, как Оля сама себя ещё лучше меня защитила, но мне всё равно было приятно, что она так сказала. Даже если бы я захотел объяснить её бабушке, как было на самом деле, у меня бы не вышло. Иногда при Оле слова вставить невозможно.
Вот и в тот день она сразу затараторила про то, что бабушка за ней приехала, чтобы её за город увезти, и про то, что там у бабушки есть куры, смородиновые кусты и что-то ещё.
У меня с собой в рюкзаке был бластер. Синий такой, красивый, с желтыми поролоновыми пульками. Я специально его с собой взял, хотел во дворе после магазина остаться, популять в дерево. Ну… Не знаю, зачем так поступил, как-то само вышло. Я Оле этот бластер отдал.
«На», – говорю. А она обрадовалась: «Ух ты! Классная штука! Ты мне его даришь?» Я сказал: «Нет, по-дружески даю на лето поиграть. Вернёшься от бабушки, отдашь».
Это была самая длинная фраза, которую я ей вообще за всё время сказал. И мне было очень приятно.
