Как я влиял на Севку - Геомар Георгиевич Куликов
— Я к товарищу. На полчасика.
— Ишь ты, чего выдумал, — сказала бабушка. — Его в школу не пустили, а он по приятелям будет разгуливать!
— Ладно, — сказал я, — а в библиотеку я имею право сходить?
— Господи! Что за настырный ребёнок, — сказала бабушка. — Кто ж тебя такого на улицу отпустит? Я из ума ещё не выжила покуда. Ты на себя в зеркало погляди…
Мне нечего было смотреть в зеркало. Я видел себя утром. Когда умывался. Прямо тип из витрины «не проходите мимо!»…
И сколько я ни увивался вокруг бабушки, сколько ни ныл, на улицу она меня не отпустила.
Я потерял всякую надежду вырваться из плена, когда бабушка принялась давать наставления насчёт обеда.
— А разве ты уходишь? — спросил я.
— Ухожу, — сказала бабушка, — до вечера ухожу.
— Жаль, — сказал я и опустил вниз свой единственный зрячий глаз. — Очень жаль. Но ты не беспокойся. Поем и даже посуду вымою. Делать всё равно нечего. А потом, книжку почитаю. Замечательная книжка попалась. Про шпионов. За неё как сядешь — не оторвёшься. Целые сутки будешь читать и не надоест.
Я лёг на диван и раскрыл книжку.
С порога бабушка сказала:
— Чтоб зря дверью не хлопал, я тебя снаружи на ключ запру.
— Да ты что?! — подскочил я. — Вдруг… вдруг срочно нужно будет дверь открыть, а я на замке…
— Какая же такая срочность может быть? — спросила бабушка.
— Мало ли… — сказал я, лихорадочно соображая, что бы такое придумать. — Мало ли что может случиться… Например, пожар… Ну да, самый обыкновенный пожар. Так что ж, прикажешь гореть вместе с диваном и табуретками? Или прыгать без парашюта с пятого этажа?
— Господи! — всплеснула руками бабушка. — И чего только мелет?
Но я видел, видел собственным глазом: сейчас ключ останется по эту сторону двери и тогда…
Мой глаз, наверно, меня и выдал. Бабушка покачала головой:
— Хочешь старуху провести, бесстыдник. Оставлю ключ Ефросинье Кузьминичне. Надо будет, постучишь в стенку, — откроет.
Хлопнула дверь, щёлкнул ключ и я остался, как узник в темнице: один и под замком.
Первым делом я забросил под стол книжку. Мне не хотелось читать про глупых выдуманных шпионов.
Мне хотелось на улицу. К Севке, к капитану, к моей команде.
Но я понимал: сегодня это никак невозможно.
И я принялся мечтать.
Буду тренироваться. Каждый день. Каждый час. Каждую свободную минуту. Слава обо мне пройдёт по всем дворовым командам. Посмотреть на меня будут собираться толпы мальчишек с соседних улиц. Однажды возле хоккейной площадки остановится высокий человек с седеющими висками и весёлыми молодыми глазами. Он долго будет следить за игрой, а когда она кончится, выйдет на лёд и попросит у первого попавшегося мальчишки:
— А ну-ка, дай на минутку клюшку!
Мальчишка пожмёт плечами и отдаст клюшку человеку. А он кивнёт мне и скажет:
— А ну-ка, вставай в ворота!
Я тоже пожму плечами и встану в ворота.
Человек сильным ударом пошлёт в ворота шайбу. Это будет очень трудно, но я её поймаю.
Человек пошлёт ещё раз.
Я поймаю опять.
И так долго-долго.
Потом человек вытрет со лба пот, улыбнётся и скажет:
— Давай знакомиться. Я тренер сборной Советского Союза по хоккею. Во взрослую тебе рановато, по возрасту, конечно. А в молодёжную — приглашаю. Вполне официально.
Все ребята, как один, пораскрывают рты, а я небрежно скажу:
— Что ж, лично у меня возражений нет. Только я буду выступать за свою команду, — я кивну в сторону Севки, капитана и остальных.
— А ты хороший товарищ! — похвалит тренер сборной. — Таким и должен быть настоящий спортсмен.
Я так размечтался, что не сразу услышал, что меня зовут с улицы.
Подбежал к окну — внизу вся команда надрывается в один голос:
— Кос-тя! Кос-тя!
Увидев меня, ребята замахали клюшками и закричали что-то вразнобой.
— Не понимаю! — помотал я головой. — Ничего не понимаю.
Капитан собрал всех ребят в кружок, взмахнул рукой и они хором закричали:
— Вы-хо-ди! Вы-хо-ди!
Я показал на забинтованную голову и заорал что было сил:
— Не мо-гу! За-пер-ли! Зав-тра обя-за-тель-но!!!
В стенку мне сердито постучали соседи. А снизу донеслось:
— Вы-здо-ра-вли-вай! Мы те-бя ждём!!! Вы-здо-рав-ли-вай!!!
Ребята ушли. Я спрыгнул с подоконника. Я не мог больше лежать на диване.
Вместе со всеми мне только что кричал и махал клюшкой Эдик. Я был рад, что он выздоровел. Но где взять теперь коньки и клюшку?
В передней лежали мои старые ботинки с коньками.
Я достал коробку. Стряхнул пыль. Развязал бечёвку.
Через полчаса я легонько цокал коньками, разгуливая по комнате. Я был мокрым, словно вылез из ванны и забыл вытереться, и на каждом шагу морщился от боли. Зато теперь я мог выйти на лёд на собственных коньках.
Оставалась клюшка.
Её я решил сделать сам.
Папа очень любил по вечерам мастерить полочки, шкафчики и вообще всякие вещи для домашнего хозяйства. Я всегда удивлялся: и охота человеку, который строит настоящие большие машины, возиться с такой ерундой?
Под раковиной в кухне у нас был настоящий склад. Чего там только не было: и разные пилы, и отвёртки, и напильники!
Так что насчёт инструментов я не беспокоился.
Вопрос, как делать клюшку, меня тоже особенно не волновал. Семилетний ребёнок знает, что такое клюшка: палка с загогулиной на конце.
А вот из чего сделать клюшку, я не знал. На улице можно было бы найти подходящий материал. А в квартире?
Нужно мне было совсем немного. Палку для ручки и кусок толстой фанеры для крючка.
Я ходил по комнатам и думал: вот положение! Хуже, чем у Робинзона Крузо. Он на своём необитаемом острове дом построил. А я не могу клюшку сделать!
Мне повезло. В передней возле вешалки из-под пальто выглядывала щётка.
Об этой щётке мама с бабушкой спорили давно. «Выбросить её пора, — говорила мама, — и купить новую». — «Зачем же выбрасывать, — говорила бабушка, — щётка совсем хорошая. Она нас с тобой переживёт».
Мне представлялся великолепный случай разрешить спор в мамину пользу. Я отпилю у щётки ручку и тогда, хочешь не хочешь, придётся покупать новую.
Хуже было дело с крючком для клюшки.
Три раза обошёл квартиру — ничего подходящего.
Я сидел на кухне, горевал и продолжал шарить глазами по полу, стенам и даже потолку. И вдруг я увидел: за невысоким белым кухонным шкафчиком гвоздь. А на гвозде…
И как я сразу не сообразил?!
На гвозде висела доска, на которой мама разделывала тесто для
