Оскар Хавкин - Всегда вместе
Он вспомнил кабинет Владимирского, похожий скорее на музей минералов. Вспомнил, с какой влюбленностью рассказывал ему Брынов о богатствах Загочинской тайги… Мысли его перекинулись к дому Бурдинской.
В сущности, что плохого в том, что Бурдинская учит ребят танцам, музыке, рукоделию, прививает культуру поведения! Плохо другое: она занимается вслепую, без связи с другими задачами воспитания, оторвана от школы.
Спустя день или два Хромов спросил у Кеши:
— Ты бываешь у Альбертины Михайловны?
— Да, я там с Семеном Степановичем в шахматы играю, — ответил юноша.
— Нравится тебе у них?
— Нравится. Они хорошие. Только…
— Что «только»?
— Иногда стеснительно у них.
— Почему?
— Очень уж строга Альбертина Михайловна. Не так скажешь — выговор, не так вижу возьмешь — выговор… А потом — танцы, пение, музыка… Это хорошо, интересно, а нам иногда и другого хочется: поспорить, о книге поговорить, о жизни… Семен Степанович — тот не против. Но при Альбертине Михайловне мы стесняемся.
Хромов не нашелся, что ответить своему воспитаннику. Но ученик и не догадывался, какое новое и ясное направление дал он мыслям учителя.
С кем посоветоваться? Хорошо бы с Кухтенковым. Что он думает о Бурдинской? Может быть, то же, что и Варвара Ивановна?
Но директор сам положил конец колебаниям учителя. Он вызвал Хромова к себе.
Был безветренный морозный вечер — один из тех, какие бывают обычно в забайкальском декабре. Застыли в дремоте зеленовато-синие звезды. Недвижимые, боясь шевельнуться, вытянулись у школьной ограды припорошенные снегом сосны. С Джалинды доносилось ломкое похрустывание льдов — казалось, природа покряхтывала, сдавливаемая обручами декабря.
В школе уже давно отшумел хлопотливый день. Только дед Боровиков ходил по затихшим классам, шуруя в топках, подкладывая в них вперемешку сырой листвянки и березового сушника. Дед к печам никого не подпускал. «Сам клал голанки, — говорил он, — сам топить буду. Они мой характер понимают».
— Что, Андрей Аркадьевич, пристыли? — посочувствовал старик, видя, как учитель растирает уши и щеки. — Это еще что! Вот в рождество, видать, не менее шестидесяти грохнет.
Кухтенков сидел у раскрытой топки. Огонь из нее играл на его худощавом лице. Директор пододвинул к печке табурет. Хромов сел рядом и рассказал ему все, о чем передумал за эти дни.
Кухтенков слушал его, положив на колени длинные руки, временами протягивая их к огню.
— Ого! — пошутил наконец директор. — Можно подумать, что вы подслушали мои мысли… Теперь-то я и в самом деле вижу, что вы человек беспокойный…
Кухтенков задумчиво пошевелил бесцветными губами.
— Знаете, Андрей Аркадьевич, — пошутил он, — руки у меня хотя и длинные, но до всего не доходят… Про директора школы обычно говорят, что у него голова учителя, а моги завхоза. Самый распрекрасный директор ничего не сделает без коллектива. Мало иметь хороших учителей — надо, чтобы они составили хороший коллектив. И еще: сколько у нас интересных людей на руднике — Владимирский, Брынов, Бурдинские… Они далеки от школы. И в этом наша вина. Вот и Бурдинская. По собственной инициативе занимается с школьниками, детей чужих воспитывает. Но мне кажется, что она увлекается внешним, показным. «Изящное» для нее — превыше всего. Детей воспитывает придирчиво, но не сурово. Но она честная и умная — может понять, если ей указать на ошибки. Надо поправить. А поправить некому! Мы — в сторонке… Варвара Ивановна и Геннадий Васильевич даже с предубеждением к ней относятся. Плохое видят, а хорошего не замечают. А Татьяна Яковлевна, напротив, растаяла от восторга. Неправильно мы поступаем. Как вы думаете?
— Вы хотите, — спросил Хромов, — примирить обе точки зрения?
— Нет, я не любитель компромиссов. Надо вышибать у людей старое и поднимать у них новое. Почему бы Бурдинской или, например, Брынову не поручить кружковую работу? Тут только есть одна опасность, мы должны ее избежать: не превратить все это дело в самоцель, а подчинить главному — учебе…
Они долго говорили о том, что школа должна вечером жить такой же жизнью, как и днем, и как это может поднять успеваемость, пробудить интерес к знаниям.
— Давайте, Андрей Аркадьевич, будоражить и учителей и ребят, — сказал на прощанье Кухтенков. — Сплав школьной программы с жизнью — это хороший сплав советской марки! Будем учить ребят мечтать и дерзать!
Он закрыл печную дверцу, будто подводя итог разговору, крепко встряхнул руку Хромову и пересел к своему письменному столу.
«Загляну-ка в первую очередь к Брынову, — решил Хромов, расставшись с директором школы, — с ним, наверное, легче договориться».
Хромов уже хорошо знал рудник. Он легко, несмотря на позднее время, разыскал маленький, в два оконца, домик геолога.
Брынов встретил его приветливо. Он ввел учителя в маленькую, чистенькую, по-спартански обставленную комнату. Над походной койкой крест-накрест висели два ружья, патронташ, ягдташ. С медвежьей шкуры на полу поднялась огромная белая собака, деловито обнюхала Хромова и улеглась на прежнее место.
Брынов работал. Единственная лампа, под зеленым абажуром, низко свисала над чертежной доской. На нее булавками был наколот лист ватмана со схематическим изображением района. Остро отточенные цветные карандаши лежали рядом.
Хромов продолжал осматривать комнату. Брынов перехватил его взгляд.
— Что же вы думаете, — сердито сказал он, — если человек на холостяцком положении, то обязательно в углу пустые бутылки и банки из-под консервов?
И добавил с горькой откровенностью:
— Моей доблести тут нет. Жена к порядку приучила.
Он подошел к этажерке. На верхней полке была прислонена какая-то фотография.
— Посмотрите. — Брынов протянул гостю снимок.
Так вот она какая — жена геолога! Молодая, с решительным и открытым взглядом и мягким очерком губ. И рядышком, прижавшись, смышленое худенькое личико мальчугана.
Хромов не знал, что делать: то ли расспрашивать, то ли молча положить снимок.
— Тоже геолог, способная очень! И железная выдержка, — пояснял Брынов. — Бродит в Баргузинской тайге с геологической партией.
— А сын?
— У родных в Иркутске. Стосковался — сил нет!
Брынов вертел снимок, медля расстаться с ним.
Они стояли близко друг к другу; Хромов пристально смотрел на геолога: «Какие у него хорошие глаза!»
— Ну ладно, зачем в этакий мороз пожаловали? — отводя взгляд, спросил Брынов.
Хромов поинтересовался его работой.
— Обрабатываем результаты летних поисков. Я да еще полтора человека…
Брынов попал на своего конька.
— Вот, Хромов, полюбуйтесь. — Он подвел учителя к чертежной доске: — Здесь, за хребтом, к юго-востоку от Олекмы, должна быть чортова уйма металлов… — Он водил остроконечным карандашом по карте района. — По моим расчетам — а я здесь рыскаю без малого три года, — мы должны в районе Голубой пади найти редчайшие руды. Это же металлы, укрепляющие могущество нашей страны! Там, на Западе, гарью пахнет, а наши бюрократы из треста не верят мне, жалеют денег на поиски. Какой-то профессор несогласен с моими теориями и, не выходя из кабинета, опровергает их. А чинуши на моих докладных пишут: «обождать», «несвоевременно», «включить в план на будущее». Будто наше государство может ждать!
Хромов нагнулся над чертежной доской.
— А если бы я вам дал помощников? — спросил он и снизу, повернув голову, взглянул на геолога.
Брынов, в свою очередь, вопросительно посмотрел на учителя.
Тогда Хромов без обиняков рассказал о своем замысле Брынову.
Брынов пересел на койку и, пропуская меж пальцев мягкие, вислые уши собаки, заговорил с ней:
— Ну вот, Сервис, мы с тобой уже и педагоги. Не знаю, как ты, а я отказываюсь. Не по силам. Не по вкусу.
— Кузьма Савельевич, — сказал Хромов, — давайте начистоту. Меня, конечно, не может не волновать вопрос, найдете ли вы с ребятами ископаемые или не найдете. Если найдете — понятное дело, хорошо. Я верю вам, но важно иное: у ребят появится коллективная задача. Вы приходили когда-нибудь к учителю насчет своего сына? Посоветоваться, попросить помощи? А я пришел к вам потому, что нас, учителей, беспокоит судьба не одного, а двадцати, пятидесяти, ста… Вы же коммунист, Брынов. Что же вы упрямитесь, чорт вас побери!
Геолог смотрел на Хромова веселыми глазами и отрицательно качал головой.
— За вами и другие потянутся: врачи, инженеры, хозяйственники… — продолжал Хромов. — Надо, чтобы школьные окна вечером светились. Надо ребят вести вперед!
Брынов качал головой и посмеивался:
— Слушайте, учитель, экий вы, право, горячий. Все равно не соглашусь. Давайте-ка лучше пить чай с брусничным вареньем.
