Владимир Машков - Между "А" и "Б"
Я пожал плечами.
БОЛЕТЬ — НЕ МОЕ ПРИЗВАНИЕ
Дзинь!
Это к нам позвонили.
— Войдите, — чуть слышно проскрипел я. — Дверь открыта.
— Здравствуйте, к вам можно? — На пороге стояла Ира.
Я слабым движением руки показал: входи, мол, видишь — лежу… еле жив…
— Что с тобой? — бросилась ко мне Ира.
Я лежал на маминой тахте, держался за сердце и тихо стонал.
— Что с тобой? — Ира совсем перепугалась.
— Энцефалит, — сказал я.
— Что-о-о?
— Энцефалит и еще глаукома, — сказал я, и на моих глазах заблестели слезы. Мне и самому вдруг показалось, что я серьезно болен, еле дышу и скоро, наверное, очень скоро умру.
— Я сейчас же сбегаю за врачом. — Ира начала поспешно застегивать пуговицы пальто.
— Не надо! — Я даже приподнялся, но потом быстро опустился и застонал.
— Я знаю, что врач скажет: "Покой, только покой, другого лекарства нет".
— Я даже не знала, что у тебя такие тяжелые болезни, — серьезно сказала Ира.
Я покивал головой.
— Может, тебе книжку почитать?
Я отрицательно замотал головой и жалобно проныл:
— Сколько времени?
Ира посмотрела на часы, которые тикали на тумбочке.
— Половина четвертого.
— Еще часов пять лежать надо.
— Так долго? — удивилась Ира.
— Может, и больше, — печально вздохнул я. — Ты иди домой.
— Но вдруг тебе что-нибудь понадобится, — взволнованно сказала Ира. — Я тебе помогу. Болезни все-таки опасные.
— Спасибо. — Голос мой дребезжал, как старенький трамвай. — Сейчас мама придет. Она знает, что делать. Ты иди. Иди!
— До свидания. — Ира ласково улыбнулась и, пятясь, вышла в коридор. — Я к тебе вечером зайду! — крикнула она.
Когда за ней захлопнулась дверь, я сел на тахте, нашел то место на груди, под которым бьется сердце. Может, я и вправду заболел? Но нет. Сердце билось, как и до сегодня. Еще 100 лет по меньшей мере будет стучать.
Дзинь! Снова к нам.
Я моментально вытягиваюсь на тахте.
— Входите, — жалобно говорю я.
— Валерка, это я. — За дверью слышен Семкин голос.
— Ты один?
— Да, один, а что?
Я спрыгиваю с тахты и в два прыжка достигаю двери. Все-таки болеть — это не мое призвание.
Семка входит, глаза его широко раскрыты — он удивлен. Под мышкой у него торчат лыжи.
— Слушай, что ты выдумал? — говорит Семка. — Встретил Ирку, она сказала, что вызовет "скорую помощь". Ты, мол, чуть ли не при смерти. У нее слезы на глазах были.
Я застонал, как настоящий больной.
— Ах, черт. Как она вызовет "скорую"?
— У нее телефон дома, — сказал Семка.
— Да, — я философски почмокал губами. — Всего не предусмотришь. Так ты говоришь — она рыдала? Впечатлительная девочка.
— Да что с тобой? — недоумевал Семка.
— Ничего, Сема, ничего. Просто я влип. И ничем уже мне не поможешь. Айда лучше кататься на лыжах.
Я не буду рассказывать, как примчалась "скорая помощь", как все потом выяснилось, и что сказала мама, и что подумала Ира. Вы уже хорошо знакомы с моей жизнью и легко все это себе представите.
Я только расскажу, как назавтра ко мне домой снова пришла Ира.
Она разделась в коридоре, я хотел ей помочь повесить пальто, но она твердо отвела мою руку и молча прошла в комнату.
Ира села на стул и резко открыла учебник физики:
— Будем заниматься.
— Будем, — повторил я и придвинул свой стул поближе к Ире.
— Начнем с физики, — строго сказала Ира.
— Начнем, — как эхо, повторил я.
Ира решительно тряхнула головой.
— Ты должен знать, что без физики в наше время очень трудно что-нибудь сделать, даже жить трудно.
— Да, трудно. Мне очень трудно… жить… без физики, — затянул я.
— Если ты сейчас же не прекратишь свои кривлянья, я уйду!
Я никогда не видел Иру такой сердитой, лицо ее пылало, как пирог, вынутый из духовки.
— Я не кривляюсь, — разозлился я. — Я всегда говорю серьезно. Это вам всем кажется, что я кривляюсь. Все привыкли и думают, что я клоун. И как увидят меня, так сразу рты в улыбочку растягивают — ждут, что смешить буду. А я не клоун, я человек. И мне обидно, что меня не понимают.
Ира выслушала мой монолог очень серьезно, глаза ее горели. Она сказала:
— Я верю, что ты хороший человек. Понимаешь?
— Понимаю, — я проглотил слюну. — Если бы все были такие, как ты.
Я улыбнулся Ире. Она тоже улыбнулась.
— Слушай, поедем в воскресенье в Зеленое на лыжах. Там есть такой карьер — одно удовольствие, — выпалил я.
— Поедем, — согласилась Ира. — Я очень люблю кататься с гор.
— Я тоже. И Семку с собой прихватим. Семка — отличный парень.
— Мне Семка нравится. Он очень добрый.
— До-го-во-ри-лись, — я размахивал руками и бегал по комнате.
— А теперь займемся физикой, — Ира была неумолима.
Мои руки еще продолжали барахтаться в воздухе, но их движение стало замедленным. Знаете, как пропеллер останавливается.
Я сел за стол:
— Займемся.
Ира снова раскрыла учебник физики. Я слушал, что она говорила, и смотрел на нее. И все никак не мог понять, как это мне не удалось от нее избавиться. Только потом мне пришло в голову, что я, наверно, не очень хотел от нее избавиться. Мне даже было приятно, что такая девчонка со мной занимается.
А о маме говорить нечего. Когда она увидела меня, склоненного над книгой, и не над какими-нибудь "Тремя мушкетерами", а над солидным учебником физики, мама просто расчувствовалась. Она угощала Иру всякими печеньями-вареньями и приговаривала, чтобы та приходила почаще, что она хорошо влияет на меня, шалопая.
ВОТ ТАК ВСТРЕЧА!
Один раз, когда мы кончили заниматься и моя голова гудела от формул и задачек, Ира предложила:
— Хочешь послушать, как я играю?
— Хочу, — не очень весело ответил я. — Ты изо всех сил побарабань по клавишам, и я все услышу.
Ира жила на четвертом этаже, а я на втором. И если бы она постаралась, я бы услышал, как она играет, сидя у себя дома.
— Ты все шутишь, — обиделась Ира. — А я и правда неплохо играю. Учительница говорит, что у меня хорошие музыкальные данные, — похвалилась она.
Обижать Иру мне не хотелось, и я пошел смотреть, как Ира играет, хотя с большей радостью погонял бы на лыжах.
Нас встретила Ирина мама — высокая, худая женщина в пестром халате.
— Здрасте! — весело сказал я.
— Здравствуй, — строго посмотрела на меня Ирина мама.
— Это тот самый Валерий, о котором я тебе рассказывала, — объяснила Ира.
— Догадываюсь, — ответила Ирина мама и хмуро покосилась на маленькие ручейки, которые вытекали из-под моих ботинок.
Я, конечно, прежде чем пойти к Ире, вылетел во двор и немного побегал туда-сюда. И успел запустить пару снежков высоко, до самой крыши.
— Сейчас, мамочка, — заторопилась Ира.
И мы с ней стали вытирать ноги о коврик. Я не особенно старался, но все-таки, кажется, успел протереть коврик до дыр, а Ирина мама все не впускала нас в комнату. Я хотел было повернуть оглобли, то есть, попросту говоря, удрать на улицу, но тут Ира сказала:
— Хватит.
И потянула меня за рукав в комнату, где среди прочей мебели выделялось массивное, шоколадного цвета пианино, все в завитушках и крендельках. Я на цыпочках пробалансировал по натертому, блестящему паркету и похлопал пианино по крышке.
— Шикарное!
Ира просто расцвела.
— Это очень ценное пианино. Таких теперь нигде нет.
Ирина мама ушла в другую комнату, и я снова обрел дар красноречия.
— И ты на нем можешь все, что захочешь, сыграть? Или только по нотам? — спросил я, развалясь в кресле.
— Пока только по нотам, — ответила Ира.
Она подняла крышку, положила на подставку толстую книгу и начала ее быстро листать. Я пригляделся. На страницах вместо обычных слов, как в нормальных книжках, были сплошные ноты.
— Слушай, — сказала Ира. Она сильно ударила по клавишам. И я чуть не подпрыгнул. Мне показалось, что кто-то хлопнул меня по плечу: "Пошли, парень, с нами". Я не успел и спросить: "Куда?", как музыка мне ответила: "На войну!" "И если ты не трус, — говорила музыка, — если ты не боишься погибнуть за свободу, пойдем с нами".
Я слушал музыку и боялся пошевельнуться.
И как обычно бывает в такие моменты, раздался звонок.
— Ах, Марат, — пропела в коридоре Ирина мама. — Здравствуй, дорогой. А Ириша музицирует.
— Здравствуйте, Олимпиада Петровна, — сказал кто-то. Наверно, этот самый Марат.
— Ах, Марат! — воскликнула Ира и вскочила со стула.
Музыка оборвалась. И меня уже никто никуда не звал. А я даже не узнал, как фамилия композитора, который сочинил эту музыку. Бетховен или Чайковский?..
И тут вошла Ира. С кем вы думаете? С мамой? Ну, конечно, с мамой. Ну, а еще с кем?
С похитителем марок! Да, с тем самым, которого мы с Семкой в один прекрасный морозный день учили быть человеком. Учили очень простым способом: "кормили" его снегом.
