Карен Арутюнянц - Я плюс все
Я понял.
– Ты знаешь, – сказал я, – тогда я не смогу играть в твоей пьесе.
Гоша насупился.
– Ладно! – Гоша хлопнул меня по плечу. – Играй Юношу в очках! А Баран будет Спившимся продавцом! А он вообще согласен? Ты ему говорил?
– Нет, – сказал я. – Но он не откажется. – Ну, смотри, – Гоша кивнул и убежал на физику.
Я тоже хочу сочинять
После уроков я сразу же пошёл домой.
Мне ужасно захотелось что-нибудь написать! Самому! Какую-нибудь пьесу. Но не здесь, в школе.
Здесь шумно. Невозможно сосредоточиться.
Поэтому я спешу домой.
Правда, я задерживаюсь у наших футбольных ворот.
Они потемнели.
Они одиноко стоят на пустыре. Ждут нового футбольного сезона.
Кто-то предложил играть в хоккей. Но снега всё равно нет. Да и не люблю я махать клюшкой…
Я прикасаюсь к шершавой штанге.
Я слышу наши вопли, удары по мячу… и бегу домой.
– Как дела? – спрашивает мама.
– Хорошо! – говорю я.
– Иди ужинать, – зовёт мама.
– Мам, я потом, – отвечаю я.
– Ну как хочешь…
Я достаю чистую тетрадь, беру ручку и вывожу первое слово: «Я…»
Время идёт, а мне больше ничего не приходит в голову.
Возвращается с работы папа.
Заглядывает в комнату:
– Как дела? – спрашивает он.
– Нормально! – отвечаю я.
– Ел? – спрашивает папа.
– Я потом, – говорю я.
– Ну-ну… – папа исчезает.
«Я люблю море, – вдруг пишу я. – Я люблю, когда кричат чайки. Гудит пароход. Что там, за горизонтом?
Ещё я люблю летящий мяч. Вот он сейчас упадёт, и я по нему ударю. Куда он полетит?
Я люблю деревья. Как они раскачиваются. Дует ветер. А вдруг однажды деревья возьмут и улетят?
Конец».
Я закрыл тетрадь и подошёл к телефону.
Баран взял трубку.
– Боря, – спросил я, – ты хочешь стать актёром?
– Чего-о? – удивился Баран.
– Один человек, – сказал я, – создал театр, и он приглашает нас играть в своём театре.
– Чего-о? – не поверил Баран.
– Да, – сказал я. – Это очень хороший театр. А пьеса называется «Серый пиджак без рукавов».
– Не… – прохрипел Баран. – Я не смогу…
– Сможешь, – сказал я.
– Да ну… – просипел Баран. – Смеяться будут…
– Кто? – спросил я.
– Народ, – ответил Баран.
– А ты наплюй! – сказал я.
– Не… не могу… – повторил Баран.
– Да чего ты заладил, как баран?! – вдруг заорал я и бросил трубку.
Я разозлился на Барана, на себя, на Гошу с его театром, на море, на пароход, на чаек, на деревья.
Я только на штангу не разозлился, потому что она и без того мокнет под дождём.
Потом позвонил Баран и сказал:
– Да ладно… Чего ты бесишься? Буду я играть в вашем театре… А кого?
Три товарища
Через неделю, после седьмой репетиции, Баран спросил:
– А чего это я… того?
– Ты про что? – дёрнулся Гоша.
– Чего это я «спившийся»?
– Ты что, до сих пор не понял? – занервничал Гоша.
– Ну не понял, – напрягся Баран. – А ты объясни.
– Что объяснить? – Гоша повернулся ко мне. – Что я должен ему объяснить?!
– Объясни, – упрямо повторил Баран.
– Он пил, пил и спился! – повысил голос Гоша.
– А чего он пил?
– Слушай, – Гоша выпучил глаза. – Вот он – Юноша в очках! Давай спросим у него: «Почему ты в очках?!»
– Ну? – не понял Баран.
– Что «ну»? Ты же не спрашиваешь у него, почему он надел очки? Это же тебе и так ясно! Верно?
– Ну?
– Ты же не спрашиваешь у меня, почему я Мужчина неопределённого возраста?
– А почему? – спросил Баран.
Гоша беспомощно взглянул на меня и как-то даже осунулся:
– Где ты его нашёл?
– Не! Ты объясни! – Баран встал со стула и зашагал по комнате.
Комната у Гоши очень уютная. Она мне сразу понравилась.
Комната почти пустая: только кровать, небольшой стол, два старых деревянных скрипучих стула и шкаф для одежды, где, кроме одежды, хранится Гошина библиотека.
По стенам Гошиной комнаты развешаны плакаты: с музыкантами и актёром Бельмондо. Над кроватью висит портрет писателя Антона Павловича Чехова. В тоненькой красной рамочке. Баран в первый день увидел Чехова и сказал:
– Я этого мужика по телику видел. Он про кенгуру рассказывал.
Гоша схватился за голову и выбежал на кухню. Я подумал, холодной воды попить, чтобы успокоиться, а он вернулся с тортом.
Мы с Бараном очень удивились и засмущались. Гоша сказал:
– Надо же отпраздновать! Это такое знаменательное событие – создание собственного театра!
Мы заулыбались.
– Ну! – согласился Баран. – Событие!
– А как мы его назовём? – спросил я.
Гоша задумался.
– ГГБ! – вдруг выпалил Баран. – Гоша, Гоша, Боря!
Мы с Гошей переглянулись.
– Это первый вариант, – дипломатично заметил Гоша. – А я предлагаю название «Комната»!
– А чего? – важно заметил Баран. – Тоже нормально!
– А ты? – спросил у меня Гоша.
– Папа однажды приносил книгу из библиотеки, – вспомнил я. – Она называлась «Три товарища».
– Хорошее название, – сказал Баран. – Культурное.
– Да, – потёр подбородок Гоша. – В этом что-то есть… Проголосуем?
– А чего голосовать? – сказал Баран. – Мне больше Гошана название нравится – Три товарища».
– Ну что ж, – согласился Гоша. – Значит, «Три товарища»! Итак, за «Трёх товарищей»!
Мы «чокнулись» кусками торта…
Это было неделю тому назад.
А сейчас Баран, по-бараньи пригнув свою большую голову, шагает по Гошиной комнате и талдычит своё:
– Объясни! Объясни!..
– Да не буду я тебе ничего объяснять! – горячится Гоша. – Хочешь, играй, не хочешь, скатертью дорога!
– Ну и вали! – говорит Баран. – Мы сами разберёмся!
– Кто – я?! – Гоша зеленеет.
Мне смешно. Я встаю между ними и тихо так говорю:
– Ринг! К бою!
– Чего?! – рычит Баран.
– Что?! – вопит Гоша.
– К бою, – повторяю я.
Внезапно они хватают меня и начинают щекотать.
– Ай! – визжу я. – Нет! Нет! Только не это!
Мир восстановлен. Репетиция продолжается.
– Небо! Я давно не видел тебя! – завывает Гоша.
– Чего ты орёшь? – перебивает его Баран. – Чего ты бесишься?!
А я думаю: «Надо же, Баран прямо как режиссёр… Во всём хочет разобраться… А анекдоты не понимает…»
Увлекающиеся натуры
Алика пересадили. Уж очень он азартно играет в крестики-нолики! Что же поделать! Баскетболист, нападающий. Да и я футболист. Хоть и любитель. Игроки! Увлекающиеся натуры…
Наша классная сказала:
– Алик, на тебя жалуются учителя! И на тебя, Гоша, тоже! Я понимаю, вы дружите! И если я разлучу вас, вы сделаете из этого трагедию! Но это жизнь, мои хорошие! Поэтому… ты, Алик, посиди с Ирочкой. Нет-нет, не с Демьяненко! А с Ирочкой Второй… А ты, Жанна, пожалуйста, пересядь на место Алика…
– Ты не переживай! – вздохнул Алик, расставаясь со мной.
– Не волнуйся! Я не переживаю, – ответил я. – Ты же всё равно рядом! Подумаешь! В метре от меня.
Сдружились мы…
Жанка шумно плюхается рядом.
– Привет… – шепчет она.
– Привет, – киваю я. – Давно не виделись.
Жанка хихикает.
Вообще-то, она серьёзная. К ней не подступишься. Поэтому её хихиканье меня слегка удивляет. Даже настораживает.
– Угощайся, – снова шепчет Жанка.
Она открывает под партой жестяную коробочку с леденцами и кладёт её на краешек своего стула.
– Спасибо, – вежливо отказываюсь я. – Сладкое не ем.
Вроде бы отстала.
Вдруг шепчет:
– У тебя есть красная ручка?
– Нет, – шепчу я. – Только зелёная. И то не пишет…
– Вообще не пишет?
– Вообще.
– Хочешь, я тебе подарю? – шепчет Жанка. – У меня есть!
– Спасибо. Не нужно, – шепчу я.
Замолчала. Но, чувствую кожей правого уха, не успокоилась.
– Ладно, – шепчу я, – давай свою ручку!
Жанка радостно подмигивает:
– У меня их много! И все зелёные!
Она протягивает мне маленькую изящную шариковую ручку длиной с полпальца.
– Откуда? – спрашиваю я.
– Дядя подарил. Мамин брат, – Жанка забавно морщит нос.
Я разглядываю ручку. Красивая. Только выскальзывает из пальцев. Слишком миниатюрная.
– Она с ароматом ананаса, – шепчет Жанка. – Индийская.
Я пишу в тетрадке этой самой ручкой с ароматом ананаса и чувствую резкий запах. Я с трудом сдерживаю чих.
Странный запах у индийских ананасов.
– Мне этот аромат ужасно нравится, – шепчет Жанка. – У меня от него голова кружится… А у тебя?
Я шепчу:
– Тише! Ракетка смотрит!
Ракеткой мы называем нашу классную. Она тощая и играет в теннис. И всё время рассказывает про какие-то кремлёвские шлемы. Я особенно не прислушиваюсь, но при чём тут география, не пойму.
Ракетка преподаёт нам географию.
Оригинально преподаёт.
