Юлия Кузнецова - Где папа?
Кьяра
Я люблю в детских книгах, когда кто-то мучается-мучается, а потом попадает в неведомую страну. За шкаф. В нору. Куда угодно. Туда, где все его любят. И нуждаются в его помощи.
А тут получилось наоборот — кто-то вышел из такой страны в наш мир… Вышел, и… Стало легче дышать.
Это была девочка лет трёх. Сначала я увидела её глаза. Карие, как у Андрюши. Но без слёз. Очень серьёзные.
Потом — крошечный нос и ярко-красные щёки. Она была в футболке и колготках, длинных, спущенных, в рубчик. У нас такие дома хранятся, ещё с моего детского сада. Мама отказывается пустить их на тряпки для пыли, говорит — на память.
Я снова посмотрела ей в глаза. А потом на ладошки. Маленькие пальцы сжимали пластилин.
— Привет, — сказала я чуть хрипло и откашлялась, — Андрюша, это сестра твоя?
— Бабушка, — буркнул Андрей и ушёл на кухню.
Мы остались вдвоём. Мне надо было уходить, но я не могла отвести от девочки глаз. Давно я не видела маленьких детей так близко. На площадке — да, в садике за сеткой — тоже. Они носятся, лупят друг друга, орут.
А эта девочка словно и не принадлежала к всеобщей малышовой ораве. У неё был взрослый взгляд. Серьёзный. А ладошки и сандалии — маленькие.
Она тоже смотрела на меня. Разглядывала мои сапоги, пуховик. Наверное, удивлялась тому, какая я огромная — на голову выше её брата.
Я сняла пуховик, положила его на табуретку и села на корточки. Она подумала, взяла кошелёк со столика и протянула мне:
— На!
Я взяла кошелёк. Тогда она схватила щётку для волос. И тоже протянула мне. Потом взяла пачку сигарет. Но я тут же выхватила пачку у неё из рук. Не знаю, что у них за порядки, но я не могу видеть такую малышку с сигаретами в руках.
Она посмотрела на меня с обидой. Мол, ничего себе гостья! Пришла и игрушки отбирает.
— Дай мне шарф, — попросила я, указав на него.
Она улыбнулась и с радостью протянула мне серый шарфик с вытянутыми петлями. Немного грязный. Андрюшин, наверное.
Потом она взяла ложку для обуви. Но мне не отдала. Видно было, что ей и самой нравится такая штука.
— Дай мне, я покажу кое-что и верну, — попросила я.
Она подумала и отдала мне ложку. Я нацепила её на палец и стала крутить. Девочка заулыбалась. Я вернула ложку, и теперь девочка смотрела на неё с удвоенным восхищением. Ничего себе, какая оказалась штукенция!
Если честно, я и сама удивилась, как эта ложка здорово может крутиться на пальце и не слетать. Может, у них какая-то необычная ложка? Наша бы слетела.
Девочка тоже попыталась покрутить ложку на пальце, но уронила. Нахмурилась, надулась.
— Давай ещё раз покажу, — начала я, но тут из ванной раздался звук фена.
Нижняя губа девочки задрожала и выгнулась. Глаза стали мутными от набежавших слёз. Она вдруг бросилась ко мне, и мне пришлось схватить её на руки и подняться. Она уткнулась мне в шею.
— Стасьно… стасьно… — прошептала она.
— Ну что ты, — пробормотала я, поглаживая её по спине, — совсем не страшно. Это же фен. Мама волосы сушит. Они у неё мокрые.
Она схватила мою руку, прижала её к своей груди. Ладошки у неё оказались горячие-прегорячие. А сердце колотилось как бешеное. Бум-бум-бум-бум-бум.
У меня внутри всё закрутилось. Как будто пустили какую-то бешеную юлу. Я зажмурилась и уткнулась в шею девочки. От неё пахло печеньем. А кожа нежная, как у меня на веках… Нет, ещё нежнее!
Щёлк! Фен выключили. А мы всё стояли. Появилась Андрюшина мама.
— Кьяра! — с весёлым удивлением сказала она. — Ты что себе позволяешь?
— Она испугалась, — тихо сказала я, пытаясь понять, как зовут девочку. Что за странное имя?
Но она уже отстранилась. И с улыбкой смотрела на меня. А потом сунула мне в рот палец. Он оказался солёным.
— Тьфу! — сказала я делано сердито, и она расхохоталась.
— Молодец, — похвалила мама Андрюши, расчёсываясь перед зеркалом, — у тебя есть младшие братья-сёстры?
— К сожалению, нет…
— Вот, Андрюшка! Слышал! К со-жа-ле-ни-ю!
Она улыбнулась и ушла в комнату. Оттуда послышалось пшиканье, запахло духами.
Я спустила девочку на пол. Снова села на корточки. А она вдруг подняла мою кофту и ткнула пальцем в живот.
— Пу!
И снова засмеялась.
— Она у тебя пупок нашла, — сказал Андрюша, выходя из кухни.
Я немного смутилась, потому что Андрюша увидел мой голый живот. Я втянула его, как могла, но он всё равно нависал над поясом джинсов.
— Пу! Пу! — повторила Кьяра, тыкая в мой живот пальчиком.
И опять расхохоталась, показав ровные белые зубы, которых был что снизу, что сверху неполный ряд.
И мне вдруг стало наплевать, видит Андрюша мой живот или нет. Лишь бы она вот так запрокидывала голову и звенел золотыми бубенчиками её смех, от которого внутри становится легко и прозрачно и хочется летать!
Звонок
— Я помню, что ты мне сказала больше не звонить, — пробубнил Андрюша в трубку.
— Убери трубку от лица, — попросила я, — тебя не слышно.
— Что? Повесить трубку?
— Нет! Убери её от лица! Плохо слышно!
— Я просто хотел сказать спасибо. За зайца и вообще…
— А где Кьяра?
— Спит. Еле укатал. Заколебала.
— Зачем ты так про ребёнка? Она же маленькая!
— Посиди с ней — узнаешь. Я, между прочим, ей и за памперсами хожу, и за пюрешками. Мама деньги оставляет на подзеркальнике. И кровь вожу сдавать. И эти… как их… тефтели… делаю. Паровые, прикинь? Сегодня вон обжёгся нафиг этим паром.
— А мама где?
— Ушла себе итальянца искать.
— В смысле?
— Ну, она хочет замуж за итальянца выйти. Вот и ходит по кафе и клубам ночным. Ищет себе итальянца, чтобы нас увезти отсюда. Она поэтому и Кьяру так назвала. Чтобы будущему мужу понравилось. Это же итальянское имя.
— А папа был не против?
— У нас с ней разные отцы, — отчеканил Андрей.
Я ощутила, как мороз пробежал по коже. И сама удивилась. Вот так вот живёшь-живёшь рядом с одноклассниками и не знаешь, что у них такие странные истории в жизни происходят. Хотя я, наверное, была бы победителем конкурса странных историй. Куда уж страннее того, что случилось с папой.
Я подумала о папе и вдруг неожиданно для себя спросила:
— Можно я буду иногда приходить к вам? Ну, поиграть с ней… Не знаю. Мне она правда понравилась.
— Давай, — обрадовался Андрюшка, — супер! Хоть каждый день! Я же с ней всё время один сижу. Заколебался, честно сказать, горшки выносить. Маме плевать, что у меня дела.
— Испытания? — поддела его я.
— Если ты будешь…
— Ладно. Сам поймёшь, что они дураки.
— Я и так понимаю, — печально сказал Андрю-ха, — но мне, понимаешь, надо быть с кем-то… Я так, один, не могу.
— У тебя же Кьяра есть!
— Прикалываешься? При чём тут Кьяра?!
— Была бы она у меня…
— У тебя есть сестра!
— Ага, старшая.
— Ну и что? Видишь, тебе тоже надо то, чего у тебя нет. Так что не лезь в мои отношения с пацанами. А к Кьярке приходи. Ты ей понравилась.
Я ей понравилась! Кто-то запел у меня внутри, загорланил дурным голосом весёлую песню. Понравиться самому прекрасному человеку на свете! Это же счастье на год вперёд!
Папа, папа, папа…
Но счастья на год вперёд не вышло. Пришла мама. Не с бледным, а просто с серым лицом. И сказала, что апелляцию отклонили. И что папу перевели в колонию. Увезли. Ночью на поезде.
И теперь у него в жизни будет такое пятно. Его признали виновным. В том, чего он вообще не совершал! И теперь его везут как бы наказывать. За то, в чём он не виноват. И наказание будет долгим… Даже если половина срока. Всё равно — долго.
Я заплакала.
— Костя сказал, в колонии условия лучше, чем тут, — бесцветным голосом сказала мама.
— Гад он, — буркнула я, утирая слёзы, — тут горе, а он умничает. У нас есть апельсины?
— Зачем?
Но я уже встала и подошла к пластиковой этажерке, на которой мы храним фрукты. Пошуршала пакетами. Вытащила лимон, вернулась с ним за стол, начала резать.
— Лиза, перестань!
Но я резала и резала, тоненько, дольку за долькой.
— Перестань, я сказала!
Я тогда схватила горсть этих долек и сунула в рот. Кислота опалила горло, и я зажмурилась. Зажмурилась и заревела.
— Ну, ну, — мама пересела ко мне и стала гладить по плечу.
Когда она притронулась ко мне, я вдруг вспомнила, как засмеялась Кьяра, когда я выплюнула её палец. Это было дико странно — плакать, но слышать смех.
— Знаешь, — сказала мама задумчиво, — а колония недалеко… Можно ездить на машине. И даже оставаться на ночь. Там специальные комнаты. С кроватью и даже с телевизором. Так что, в общем-то, прав Костя. Условия там лучше. И есть какие-то занятия. А то он тут сидит целыми днями, в потолок смотрит. Просто мы-то хотели, чтобы его оправдали… не вышло.
