Александр Дорофеев - Вещий барабан

Александр Дорофеев

Вещий барабан

Записки сии — труд барабанного старосты Преображенского полка Ивана Хитрого. Описаны самовидные и верно слышанные дела и поступки великого государя Петра Алексеевича, всей Великой и Малой и Белой России самодержца и милостивейшего отца отечества.

Большой капитан

Осенью 1696 года наши полки с триумфом шли по улицам Москвы. В ту пору стояло бабье лето, и у каждого русского жила в сердце воинская радость. Впервые наше оружие взяло верх над турецким. Пала крепость Азов, и отворились врата в море Азовское.

Счастье в Москве после ратного дела!

В небе солнце мягко. Воздухи нежны. А подсолнухи из-за каждой изгороди глядят молодцами. И клонятся яблоневые ветви, как добрые бабы.

Литавры звенят. Трубы играют. И барабаны бьют. Весь народ на улице, и гул до неба. Залпы гремят ружейные и пушечные — заздравная пальба!

И станет вдруг тишина — не боле блошиного скока. Слышно тогда, как гулки оземь спелые яблоки. И воробьи в пыли! И сердце звенит подобно колоколу! Глаза мои видят! Уши мои слышат!

Пленные турки — нога за ногу — плетутся. Гуси битые. Белы их одежды, а на душе, видно, черновато. Печаль ворочается. И взгляды рассеяны и смутны.

А над всем воинством, как облачко легкое, плывет перо на шляпе Большого капитана. Пешим строем идет среди матросов, а видать издали, вроде Ивана Великого. А еще повыше луч горит серебряным голубем на лезвии его протазана.

Ах, как светел был день и наряден!

Триумфальные врата

Подошли полки к Каменному мосту через Москву-реку.

Дивными вратами украшен был сей мост. Воротами-то и назвать стыдно. Только раз ступишь под ними, а память до гроба. Сколько лет минуло, а врата пред очами не меркнут!

Среди многих знамен и копий, пушек да кораблей высился над ними двуглавый орел. Грозный облик! Вот взмахнет крыльями и полетит куда-нибудь к Воробьевым горам, видимым по левую руку. Да не сошлись, верно, головы, куда направиться, — то ли к северу, то ли к югу…

Замедлили полки шаг перед вратами. И раздался вдруг трубный глас небесный:

На море турки поражены,Оставя Москве добычу,Корабли их сожжены!

Задрал, помнится, голову — уж не орел ли провещился? И вижу — на вратах дородный господин с медною трубою. Залп грянул. И господин уже внизу, подле Большого капитана.

— Милости просим, — говорит, — через Триумфальные врата на мост Петровский!

— Любезный Андрей Андреич! — поклонился и Большой капитан. — Хороши твои вирши. Да ответь только, с коих пор Каменный мост зовется Петровским?

— Значение сих слов едино, — притукнул господин трубою по мостовой. — Что Петр, что камень! Но, будучи Петровским, сей мост послужит в назидание потомству…

Насупился Большой капитан:

— Сделать бы тебе окрик, господин Виниус! Думный дьяк, а думаешь, как хряк!

Эдак пошутив, повеселел Большой капитан, смягчился:

— Не моими трудами да помыслами сей мост воздвигнут — вчуже тут мое имя. Вот эти, — кивнул он на триумфальные врата, — по твоим чертежам собраны. Да та печаль, что стоять им недолго. Триумфы скоро минуют. А дела да заботы всегда с нами.

Поднял руку Большой капитан, довольный речью, и голосу добавил вширь:

— Другие врата нас ожидают! И ключи-то к ним не подобраны!

Привстал на цыпочки Андрей Виниус, зашептал прямо в маленькое царственное ухо:

— Не прогневайся, господин капитан! С Триумфальных врат, правду скажу, далеко видать — пометила птичка божья твой державный головной убор.

— И верно, — снял Большой капитан широкополую шляпу. — Велика птица. Не иначе — орел! Ну, по царской голове и птица царская.

Надвинул шляпу и ступил твердо на Каменный мост. Тяжела поступь Большого капитана. Показалось мне тогда, что и Триумфальные врата вздрогнули, и двуглавый орел встрепенулся.

Барабан — инструмент государственный

Не прошло и месяца после триумфа, как призвал государь Петр I — Большой капитан — бояр и палатных людей в село Преображенское.

Покуда не собралась Царская дума, государь меня кликнул.

О, любил Петр Алексеевич барабанную музыку! Сам в малые лета барабанил в потешном полку. Скажет, бывало: «Как гляну на Ивашку Хитрого, так себя же дитем вспомяну. Добрый был, да вот — обозлили. Эх, давай, Ивашка, — под барабан хорошо думается!»

И в тот случай прибежал я с барабаном на царский зов.

— Хороший мастер всегда при инструменте! — одобрил Петр Алексеевич. — Вот что, Ивашка, как бояре начнут спорить и супротив толочь — глуши! Иному гром не гром, а барабан страшен.

Сердце мое радости преисполнилось. Не пойму, где стучит, — в груди иль в барабане.

Тут и Дума собралась.

— Чего молодой царь надумал? — шелестели меж собой князья да бояре. — В какие еще врата полезем?

— Верно, новый поход на турка, — говорил генерал Автомон Головин. — А то, гляди, и в самый Китай двинем.

Думный дьяк Никита Зотов усмехнулся:

— Бог с тобой, Автомон Михалыч! Чай, мы не александромакедонские.

— Что государь прикажет, то исполним! — буркнул генералиссимус Ромодановский.

С ним не спорили — крутого нрава князь Ромодановский. И вида грозного, как монстра. От его голоса и мой барабан охнул.

Но разом стихло, как Петр Алексеич речь начал.

— Хватит, господа, добровать — в покое жить! Надобен России могучий флот, дабы в полную силу войти. Уже достали нам победу под Азовом легкие галеры. А больших кораблей, фрегатов, устрашатся в самом Царьграде, в чертогах султана турецкого.

— Славное дело, — закивала Дума. — Сладим дюжину кораблей за счет царской казны. Попугаем султана!

— Утешили! — фыркнул Петр. — С дюжиной — по рекам да озерам ползать! Пять дюжин — вот флот, приличный России!

— Да ко времени ли такая обуза? — усомнился дьяк Емельян Украинцев. — Разве…

И тут-то я не сплоховал. Понял — мой черед! В барабан дробью — тара-тара-тара-рах!

— Правильно! — подхватил Петр Алексеич. — Разве не пора нам с турецким султаном на равных говорить? Не пора разве утвердиться на Азовском море и в Черное врата распахнуть?! Будет уж на боку лежать, животы растить да бороды!

Обвел я поглядом Царскую думу. И впрямь — толста да бородата. Признаюсь, и у меня была в то время борода знатная — барабанные палочки запутывались.

— Позволь, государь, и мне сказать, — открыл было рот Ромодановский.

Да куда там князьям перед барабанами! Бам-барам-бам-бам-барам!

Но, видно, не в то колесо я палки совал — грозит Петр Алексеич кулаком — знать надо, кого глушить.

— Потом скажешь, Федор Юрьевич! — крикнул государь. — А то у нас от слов до дела сто перегонов. А дело таково — через полтора года чтобы флотилия была! Решайте, господа, не мешкая, где средства приискать.

Долго думные люди переглядывались, вздыхали, сопели, покашливали, плечьми ворочали. Хотелось взбодрить барабанной дробью, но терпел.

— Прости, государь, никак не надумаем, на какие деньги, какими силами поднять такое дело. Огромно и тяжело не в меру.

— Огромно, — согласился Петр Алексеич, — но и Россия не просяное зернышко. На всю страну возложим корабельную повинность. Миром порадеем о благом преображении — время торопит!

И мне подморгнул.

Грянул барабан на все лады — и дятлом, и аистом, и телегой по булыжной мостовой, и шрапнелью пушечной. В честь преображения благого!

Разъезжались из Преображенского думные люди в заботе молчаливой. Велено с каждых десяти тысяч крестьянских дворов представить корабль. А кто к сроку не поспеет, лишится состояния и будет кнутом бит на площади.

Помещики и вотчинники, купцы и монахи, крестьяне, посадский и слободской люд — все пристегнуты к строительству флота. Ясно — кто руками, кто деньгами. Надо всей страной нависла корабельная повинность как тяжелый царский протазан.

Слыхал я, как ворчал Автомон Головин:

— Тьфу, пропасть… Легче б на Китай войною.

А меня государь пожаловал:

— Справился, Ивашка! Произведен с сего дня в барабанные старосты. Береги, ребятко, барабан пуще головы. Это инструмент государственный.

О Пифике

Задержался тогда в Преображенском думный дьяк Никита Зотов.

— Дозволь, государь, басню сказать.

— Говори. Но коротко.

Петр Алексеич и не присел — расхаживал вокруг дьяка. Сейчас, думаю, побежит лесины валить на мачты или в токарную — блоки точить для оснастки. Ох, беспокоен был государь духом!

А Никита Зотов заговорил нараспев, будто колыбельную:

— Некогда Пифик увидел каштаны, лежащие на огне. И захотелось Пифику каштанов. Но как достать? В ту пору шла мимо служивая Кошка. Схватил ее Пифик за лапу и ну каштаны выгребать из жара! Вопит Кошка не своим голосом — лапа горит. «Зачем мучаешь меня?» — вопрошает. А Пифик довольный вкушает каштаны и бурчит: «Что ты орешь? Тебя и не пойму, и слушать не желаю!»