Станислав Романовский - Рассказы

Станислав Романовский

Рассказы

Красный бакен

В этом месте у зарослей шиповника, усыпанных крупными алыми розами, Кама-река текла по галечнику, по окатным разного цвета камушкам. И катала она их, и гладила, и перебирала, сколько лет — не сосчитаешь, и все равно среди них попадались острые, как стекла. О такую вострину Леонтий порезал ступню, на одной ножке припрыгал на песок, посмотрел — крови не было, была на ноге белая полоса, и только.

На Леонтия накатились волны — их поднял большой теплоход. Мальчуган едва успел зажмуриться, как холодная зеленая волна, просвечиваясь насквозь, окатила его от макушки до пят. Мальчуган счастливо замотал головой, стряхивая влагу с лица, а вторая волна, ниже и теплее первой, оплеснула его по пояс и, убегая обратно, гремя галькой, попыталась потащить мальчугана с собой — в Каму-реку.

Это движение волны Леонтий понял как приглашение немедленно искупаться. Подался вслед за волной, и его подхватило течение и понесло вдоль берега, и берег быстро побежал от него.

Леонтий лег на бок и поплыл вразрез течению. Так веселее, так лучше чувствовать свою силу и ловкость, будто борешься с кем-то большим, добродушным и не столь ловким, как ты.

Мальчуган устал не скоро, а когда устал, то обнаружил, что ни того, ни этого берега не видно, и перепугался. Никогда в жизни ему не приходилось заплывать так далеко.

У самых глаз катилась выпуклая, в солнечных рябинах, вода, сверху прохладная, а снизу, стоило опустить ноги, студеная, как лед, и Леонтий ждал, что его всего сведет судорога и он утонет.

Течение несло его на красный бакен. Обеими руками мальчуган поймался за его шершавую железную шею, нагретую солнцем, обнял ее — бакен глубоко притонул, тут же выметнулся из воды и опять притонул, успокаиваясь.

— Мама, — горячо, как молитву, зашептал Леонтий, — сними меня отсюда.

Низ бакена, погруженный в воду, был как бы обшит пушистыми бархатными зелеными водорослями, скользкими и холодными, и течение постоянно шевелило их.

Из воды вынырнуло круглое лицо девочки с моргающими глазами. Отфыркиваясь, девочка схватилась за бакен, — он заходил ходуном и не сразу успокоился — и, тяжело дыша, улыбнулась Леонтию.

— Ты… с той стороны? — спросила она.

Стараясь не разреветься, он кивнул.

— Я… тоже! — обрадовалась девочка.

Она отдышалась и с удовольствием сказала про бакен, про его водоросли:

— Медуза Горгона! — И, не спрашивая согласия Леонтия, обеими руками резко оттолкнулась от бакена, отчего тот чуть не опрокинулся, и крикнула: — Поплыли обратно!

Леонтий погибельно плюхнулся в воду, поплыл вслед за девочкой и скоро потерял ее из виду. «Утону, вот сейчас утону», — не успел подумать он, как рядом увидел лицо девочки.

— Устал, так ложись на спину. И я лягу.

Он покорно перевернулся на спину, раскинул руки и ноги, сразу погрузился в воду, но не утонул, не задохнулся. Он дышал и слышал, как судорожно колотится сердце. Над ним плыло небо с холодным косматым солнцем в вышине.

Рядом всплескивало. Это плыла девочка и рассказывала далеким голосом:

— Я на спинке два часа могу плыть… Только неохота!.. Приспособление бы какое сделать, чтобы можно книги читать, когда плывешь на спинке! Сколько бы я книг перечитала!.. Говорят, лежа читать вредно… Вода как шелковая… Сколько с меня кож сошло? Три! Эта кожа уже не слезет… Вставай, здесь мелко.

Леонтий встал на твердое ребристое дно, вышел вслед за девочкой на берег, и тут — будто кто-то палкой ударил его по подколенкам — ноги его подогнулись, он упал на песок и безутешно заплакал.

Он плакал до икоты, а девочка гладила его по мокрым волосам и что-то говорила.

Икота отпустила Леонтия. Он сел на песок, сквозь спутанные волосы посмотрел на девочку и засмеялся.

Она засмеялась ответно и сказала:

— Давай вместе посмеемся!

Он ждал, что она, как мама, скажет еще что-нибудь утешительное, но девочка воскликнула:

— Юноши нынче такие слабые пошли! Где ты одежду оставил?

Леонтий слабо махнул рукой:

— Там…

— Принести?

— Сам дойду.

— Я провожу тебя.

Он встал, покачнулся. Девочка придержала его обеими руками и спросила:

— Куришь? Смотри, не надо.

— Нет, не курю.

— И правильно! У нас один мальчишка курит, так он сто метров не проплывет.

Некоторое время она вела его под руку, а потом он пошел самостоятельно. До одежды идти было далеко, и, удивляясь, куда его отнесло, Леонтий шел рядом с девочкой, подальше от воды, и с радостью обнаружил, что солнце и песок опять стали горячими, а из лугов тянет сеном и чайным тончайшим запахом роз — шиповник цветет.

Конфузясь, он спросил девочку:

— Вы в каком классе учитесь?

— В пятом.

— А я в седьмом, — сказал Леонтий с некоторым превосходством в голосе.

Вот и пришли. Его одежда темным узелком лежала под берегом, и ее, как снежной пылью, припорошило песком.

— И откуда он взялся? — удивился Леонтий, стряхивая песок с одежды. — Ветра не было, а ему обязательно надо насыпаться.

Он вдруг застеснялся своей худобы, своих ребрышек, торопливо оделся и сказал девочке, которая увиделась ему маленькой, ненужной свидетельницей его слабости:

— Вот и мы!

— Вы бы еще умылись, — ласково попросила она.

Леонтий вспомнил пословицу, которую слышал от бабушки, и сказал с вызовом:

— Медведь корову съест и не умывается!

Девочка постояла около Леонтия, стала еще меньше ростом и тихо сказала:

— К своим пойду…

— Мне-то что, — рассмеялся Леонтий.

Что ему тут делать с пятиклашкой? Что было, то было, а может, и не было ничего. Он бы и один без нее добрался до берега, а то она больно раскомандовалась: «провожу тебя», «умойся да умойся» — не ее это дело.

Она пошла вдоль воды, маленькая, загорелая, как негритянка, с белыми выгоревшими полукружьями косичек на затылке, и спина ее словно озябла под взглядом Леонтия. Она уходила по самой кромке воды, и следы ее маленьких ступней смывались ленивыми наплесками Камы. А впереди у поворота реки качался красный бакен.

— Что я наделал-то? — спохватился Леонтий. У него защипало в горле, и он подался было к воде, чтобы умыться, но умываться не стал, а кинулся к зарослям шиповника, с ходу выбрал самую крупную розу, схватился за стебель, чтобы сорвать ее. Стебель не поддался, шипы впились в ладонь, и, превозмогая боль, Леонтий с силой вырвал розу из куста и побежал за девочкой.

Он догнал ее у поворота реки, забежал вперед, подал розу на колючем стебле и, высасывая кровь из ладони, сказал:

— Осторожно, тут колючки…

Глаза у девочки были испуганные.

— Как ты меня напугал! — Взяла цветок, понюхала и сказала уверенно: — Чаем пахнет!

— Есть немного, — согласился Леонтий.

Что делать дальше, он не представлял. После молчания мальчуган пробормотал:

— Спасибо тебе… До свидания!

И пошел обратно.

А потом побежал…

Певчая гора

В сентябре школьники выбирали картошку из-под плуга.

Ходил по полю легкий трактор, и вслед за ним, за лемехами, высыпалась крепкая на удивление, чистая, белая картошка.

Дети собирали ее в груды, и была она как вымытая, оттого что земля сама осыпалась с нее и грязи нигде не было — дни стояли погожие.

Земля под руками Алеши была пуховой и теплой. Но чуть поглубже прошаривал он борозду, не осталась ли где картофелина, руки его чуяли сырой предзимний холод земли, и от этого было зябко.

А день был с припеком, будто воротилось лето, и виделось далеко. Куда ни глянь — везде груды картошки и люди на изголуба-серой, будто спина голубя, теплой земле…

— Эй!

Позади стоял его одноклассник Никита. Тучные щеки его засмуглило солнце. Глазами он показывал на свой рукав, где сидела бабочка. Сидела она и дремала, сложив два крыла в одно красное крылышко.

— Это тебе, — сказал Никита. — А себе я еще поймаю…

Только он это сказал — бабочка взмахнула крыльями и полетела, да быстро-быстро. Алеша с Никитой кинулись за ней, скоро потеряли ее из виду, но они все бежали невесть куда, и Никита отстал.

— Эй! — кричал он. — Погоди-ииии…

Алеша бежал и сам себе удивлялся, как долго и легко может он бежать. И даже когда бежать стало невмоготу, он все равно бежал и удивлялся, пока не добежал до высокого обрыва и не лег отдышаться на краю его.

Теперь он тоже удивлялся, но с испугом, оттого что никак не может отдышаться и сердце колотится, аж все прыгает перед глазами.

— Все, что ли? — спросил он неизвестно кого, может, свое колотящееся сердце, и забыл обо всем на свете.

Отсюда, с обрыва, широко открывалась земля — зеленая, в озерах, больших и малых. Птицы летели ниже его, и Алеша подумал, что он падает с немыслимой высоты, вцепился в траву, закрыл глаза и услышал совсем близко протяжный гул.