Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном - Алекс Белл
В начале 1600-х ситуация в Англии оставалась крайне напряженной: королевская казна была хронически пуста, положение бедняков еще сильнее усугубилось из-за политики «огораживания» огромных площадей лордами, сгонявшими крестьян с их земель ради развития нового, более выгодного, чем земледелие, бизнеса – овцеводства. То и дело вспыхивали конфликты протестантов с католиками; отношения с могущественной Францией, ближайшим соседом через пролив, балансировали на грани новой войны. Тем временем английская знать не заботилась ни о чем, кроме собственного обогащения, а король Яков I проводил жизнь в основном в разнообразных развлечениях.
И все же во многом это была уже другая, новая страна. Английский парламент, ограничивавший власть короля в интересах активно рождавшейся буржуазии, создавал более широкие по сравнению с другими странами Европы возможности для экономического роста. Поразившая мир разгромная победа маневренной эскадры английских кораблей над огромной, но неповоротливой испанской Непобедимой Армадой (и несколько подобных побед в дальнейшем) сделала Британию владычицей морей, что в эпоху географических открытий имело громадное значение. Благодаря флоту Англия теперь стремительно вытесняла из Индии португальцев, а у испанцев отвоевывала одну территорию за другой на новооткрытом американском материке.
Примерно за год до описываемого времени произошло скромное и практически не замеченное современниками событие. Из Англии отплыл торговый галеон «Мейфлауэр» с сотней переселенцев на борту. К побережью Америки они причалили намного севернее остальных и основали первую европейскую колонию в Плимуте. Через столетия из этой маленькой колонии вырастет самая могущественная в мире держава с английскими корнями. В сфере искусства, в которой до недавнего времени «примитивные» британцы безнадежно отставали, также произошли важные события. Они были связаны со скромным небольшим лондонским театром «Глобус» на берегу Темзы, поставившим на своей сцене ряд новых превосходных пьес, написанных сначала простым актером, а позднее сценаристом и режиссером по имени Уильям Шекспир.
Мой экипаж прибыл к богатому поместью, когда серый вечер уже почти перешел в промозглую ночь. Начался моросящий дождь, который то ненадолго усиливался, превращаясь в неприятный, резкий и плотный ледяной ливень, то вдруг затихал до редких, почти неощутимых капель, и так без конца, раз за разом. Английская осенне-зимняя погода во все века была характерной и узнаваемой.
Меня встретили несколько слуг в ливреях и лично хозяин поместья, который приветствовал меня как дорогого гостя, но, в то же время, без показного радушия, со сдержанностью и достоинством джентльмена. Многие годы его положение в обществе было столь высоким, что только король и несколько приближенных к монарху персон считались более влиятельными людьми, чем он. А уж в отношении образования, ораторского искусства, широты взглядов и эрудиции на всем острове не нашлось бы человека, который бы чувствовал себя с ним на равных.
Этого джентльмена звали Фрэнсис Бэкон. Он был уже немолод по меркам эпохи – ему было около шестидесяти, но, в отличие от многих ровесников, для него этот возраст был не старостью, а самым расцветом зрелости. Достаточно высокий, представительный, крепкого телосложения, энергичный брюнет с тщательно ухоженной модной бородкой, живыми глазами, в роскошном темном камзоле, щедро расшитом серебром. Примерно так я представлял себе государственных деятелей романтической эпохи мушкетеров Дюма. Эта ассоциация вовсе не была случайной: злейшим врагом Бэкона, его конкурентом за внимание и милости короля, являлся молодой, но уже влиятельнейший Джордж Вильерс, он же – герцог Бэкингем.
Я был недавно принят в члены Палаты общин – нижней палаты парламента. Именно потому, что я ранее не был лично знаком с Бэконом, мне поручили столь важную и щекотливую миссию. Чтобы выполнить ее, я не должен был быть ни другом хозяина поместья, ни его врагом.
Я знал вкратце биографию Бэкона и даже читал кое-что из его популярных работ. Он родился в одной из благородных семей Англии, получил отличное образование, с молодых лет с успехом вращался в высшем свете. Но суровая нравом королева Елизавета I хоть и ценила его ум, тем не менее, считала его характер чересчур легковесным и ненадежным для высоких постов. Все изменилось при новом короле Якове I. Бэкону удалось сблизиться с ним, стать одним из его доверенных лиц, после чего его карьера резко пошла в гору. Он стал самым ярким спикером Парламента, в последние годы – председателем Правительства, Лордом-канцлером, главным чиновником Англии. Но несколько месяцев назад его звезда стремительно закатилась. Король, разозленный тем, что казна государства вечно была пуста – в отличие от министерских поместий – начал крупное дело против коррупции.
Одной из главных жертв разбирательства стал Бэкон. Его обвинили в получении огромных взяток. Бэкон все отрицал, но, когда свидетельства перевесили, признал вину с оговоркой, что он помогал обходить законы только в тех делах, которые «шли исключительно во благо стране и лично королю». Как ни странно, это утверждение было недалеко от истины. В те годы Англия жила по архаичному средневековому законодательству; Бэкон помогал предпринимателям с получением разрешений на строительство новых фабрик и расчистку полей для обустройства ферм – не без пользы для себя, разумеется. В те времена крупных взяточников без особых церемоний отправляли на костер или четвертовали. Но Бэкон был столь крупной и влиятельной фигурой, что его просто сняли с должности, наложили штраф и отправили под домашний арест. Окончательный вердикт короля и парламента я и привез в виде гербовой бумаги с указом.
Проводив меня в свой дом, скорее похожий на небольшой, но уютный и обставленный со вкусом дворец, хозяин дал указание слугам принести нам горячий пунш – в те времена для знати его делали на основе крепкого темного эля с добавлением гвоздики и других весьма дорогих пряностей. Пунш мне понравился: он был обжигающим, немного переперченным, по вкусу отдаленно напоминал современный глинтвейн, но крепче, с характерным сильным ароматом и привкусом ячменного солода. Бэкон нарочито не торопился выслушать свой приговор, словно был выше этого. Сделав несколько глотков, он предложил мне присесть на диван, а сам занял место напротив, в широком дубовом кресле. Он начал разговор, спросив о последних назначениях во власти. Лишь спустя некоторое время мы
