Печать русского символизма - Николай Алексеевич Богомолов
Однако не меньшее значение имеет и сторона литературная. Как писала З. Н. Гиппиус, «возрождение литературы, даже как словесное искусство, не входило непосредственно в его задачу. Но при широте взглядов новаторов-создателей журнала не могла остаться в стороне и новая литература»[65]. Литературный отдел в «Мире искусства» появился не с самого основания журнала, а лишь с 1900 г., при этом он был лишен беллетристики и состоял только из статей и рецензий. Во главе его стоял Д. В. Философов, которому, по словам А. Н. Бенуа, «целиком принадлежит честь создания в „Мире искусства“ отдела, посвященного вопросам философического и религиозно-философского порядка; он же всячески стремился этот отдел расширить, что происходило не без сопротивления со стороны прочих членов редакции, включая сюда и Дягилева»[66]. Однако, как подчеркивает тот же Бенуа, вопросы, обсуждавшиеся на страницах литературного отдела, были чрезвычайно существенны и для деятелей отдела художественного, поскольку относились к числу вечных, нуждающихся в постоянном осознании, переживании и в экзистенциальном решении.
Среди главных сотрудников отдела были Д. С. Мережковский и З. Н. Гиппиус, В. В. Розанов, Л. Шестов, Н. М. Минский, Ф. Сологуб, К. Д. Бальмонт, с середины 1901 г. – В. Я. Брюсов, с 1902 – Андрей Белый. Еще до формальной организации отдела дважды в «Мире искусства» выступил Вл. Соловьев. Наиболее принципиальны были объемные публикации: «Лев Толстой и Достоевский» Д. С. Мережковского (книга печаталась на протяжении 1900–1901), «Философия трагедии» Л. Шестова (1902. № 2, 4-10), «Философские разговоры» Н. Минского (печатались в 1901–1903), а также значительное количество статей Розанова (около 30). Примечательны были также обсуждение статьи С. А. Андреевского «Вырождение рифмы» (1901. № 5), публикация которой была сопровождена рядом стихотворений поэтов-символистов (отклики В. Я. Брюсова и Рцы [И. Ф. Романова] см.: Мир искусства. 1901. № 5, 8/9), статья В. Я. Брюсова «Ненужная правда: По поводу Московского Художественного театра» (1902. № 4), а также статьи Белого «Певица» (1902. № 11), «Формы искусства» (1902. № 12) и «Символизм как миропонимание» (1904. № 5). Именно в «Мире искусства» были сформулированы многие основополагающие для символизма вопросы и сделаны первые попытки дать ответы на них.
Однако внутри самой редакции журнала, а также и внутри литературного отдела существовали определенные противоречия. «Художественная» часть редакции видела в постоянном обсуждении религиозных и философских проблем своего рода нецеломудренность, опошление «несказанного» и тем самым вульгаризацию важнейших вопросов бытия; стремление к тенденциозности искусства и неспособность к восприятию художественной красоты во всех ее оттенках отделяло Мережковских, Минского, Розанова как от группы Дягилева, так и от Брюсова, Бальмонта, Сологуба; наконец, усложнение мыслительной ткани многих статей делало их малоприемлемыми даже для журнала, ориентированного на ограниченную аудиторию. Нараставшее напряжение во взаимоотношениях привело к выделению группы Мережковских в отдельный журнал «Новый путь», в 1904 появился журнал «Весы», а финансовые проблемы не позволили продолжать «Мир искусства». К тому же собственно художественные вопросы, ради которых первоначально учреждался журнал, были уже сформулированы, «поэтому дальнейшее явилось бы только повторением, каким-то топтанием на месте»[67].
«НОВЫЙ ПУТЬ» (1903–1904) возник как непосредственное развитие идеи Религиозно-философских собраний[68]. И там, и там главенствовала владевшая в эти годы Мережковскими идея религиозного поиска, как в рамках Церкви, так и за ее пределами. З. Н. Гиппиус так вспоминала о первоначальных импульсах: «Эта идея возникла, конечно, из Собраний – и для Собраний. Ведь все заседания были стенографированы, начиная с первого. А где они могли быть напечатаны? Конечно, нигде… Да и с других сторон – журнал наш нам был нужен. „Мир искусства“ уже перестал совпадать с нашими устремлениями…»[69]. В отличие от прежних опытов, «Новый путь» возникал как собственный орган символистов, и прежде всего группы Мережковских, что давало свободу в выборе типа издания и отборе материала. В то же время, во-первых, редакционная деятельность требовала от главных сотрудников, то есть прежде всего самих Мережковских, отдавать слишком много времени журнальной работе в ущерб творчеству и, во-вторых, журнал был особо уязвим, подвергаясь строгой цензуре (как издание, близко касающееся церковных проблем, «Новый путь» подлежал цензуре не только общегражданской, но и духовной).
Если «Мир искусства» был журналом принципиально нового типа, рассчитанно отказавшимся от беллетристики, с доминирующим художественным отделом, обильно иллюстрированным, то «Новый путь», как прежде «Северный вестник», был построен по образцу классического для России «толстого» журнала со всеми его характерными разделами. Это обязывало редакторов (официально поначалу им был П. П. Перцов, но фактически, конечно, Мережковские – преимущественно З. Н. Гиппиус) следить в равной мере и за беллетристикой, и за стихотворным отделом, и за статьями, и за политическими обозрениями, что было выше их сил. Поэтому наиболее значительный интерес для сегодняшнего читателя и исследователя представляет раздел стихотворный, где доминирующее положение занимали символисты. По подсчетам Д. Е. Максимова, 33 стихотворения в «Новом пути» опубликовал Бальмонт, 31 – Сологуб, 21 – Гиппиус, 9 – Брюсов, 5 – Вяч. Иванов, эпизодически печатали стихи Ю. Балтрушайтис, Мережковский, Минский, Перцов. Особо следует отметить многочисленные публикации начинающих авторов – 19 стихотворений до тех пор почти не печатавшегося Блока, 16 – Л. Д. Семенова, 9 – М. А. Волошина, 6 – А. А. Кондратьева, 5 – Д. Н. Фридберга, 2 – Г. И. Чулкова. При этом стихотворения печатались преимущественно большими подборками, позволявшими дать представление о творческой индивидуальности поэта. В разделе прозаическом были опубликованы «Петр и Алексей» Мережковского (не полностью), ряд рассказов Гиппиус, «Жало смерти» Сологуба, произведения А. М. Ремизова, Семенова, Чулкова, Кондратьева, С. Н. Сергеева-Ценского, Б. К. Зайцева, но они были оттеснены на задний план многочисленными публикациями ниже среднего уровня тогдашней журнальной беллетристики, что вызывало серьезные упреки. При этом, однако, редакторы возлагали надежды на возникновение некоего нового журнального жанра, в котором произошло бы органическое слияние художественного и умозрительного начал: «Быть может, явится какая-нибудь новая форма, бель- но не летристика, или летристика, но не бель, – не знаю…»[70]. Однако надежды на подобную трансформацию не сбылись, и доминировала в журнале именно невыразительная проза, несколько разрежаясь иностранной беллетристикой чуть более высокого качества.
Однако наиболее существенные художественные и идеологические открытия делались в специфических для «Нового пути» рубриках. Прежде всего это относится к «Запискам религиозно-философских собраний» (и примыкающей к ним «Религиозно-философской хронике»), к индивидуальному отделу Розанова «В своем углу», а также к разделу «Из частной переписки». Именно там в наибольшей степени отразилось жанровое новаторство журнала, а также возможность освобождения авторов от довольно жесткой идеологической схемы Мережковских (особенно в двух последних разделах). Среди значительнейших нехудожественных произведений, помещенных в «Новом пути», следует назвать
