Сергей Анисимов - Путешествия П. А. Кропоткина
было прохладно, уютно. Хозяйка накрыла под кедром стол и
принесла самовар. Угощая Кропоткина, она с соболезнованием
спросила:
— Куда же это тебя несет, сердешный?
Слуга Кропоткина, простоватый парень, успел похвастать перед
хозяйкой княжеским званием своего барина и рассказать про его
«глупость», как он оценивал отъезд из Петербурга Петра
Алексеевича, оставившего придворную карьеру.
Кропоткин улыбнулся, поднял глаза к вершинам кедра и
сказал:
— А вот приехал к вам посмотреть этих удивительных
красавцев. Таких нигде не видел, а может быть, и не доведется никогда
увидеть.
— А мы их и не замечаем, — простодушно ответила хозяйка. —
Разве вот осенью, когда приходит время сбивать шишки с орехами,
тогда много хлопот принимаем из-за них. Вот погляди, сколько
шишек, — закинув голову, показала она на крону. — Поди-ка,
достань их!
Петр Алексеевич заинтересовался: в самом деле, как достать
орехи, висевшие на тонких разветвлениях огромных ветвей? Снизу
достать нельзя, по ветке к ним не долезешь — не выдержит,
сломается...
Хозяйка вынесла моток бечевки с подвязанной к концу гирькой
и объяснила, как сбивают кедровые орехи. Оказалось, надо
забросить маленькую гирьку, подвязанную на тонкой веревке, через ка
кую-нибудь из нижних ветвей толщиной в обхват, а то и больше.
Гирька повиснет, спустится, и за нее на веревке подтянут толстый
канат с петлей. По канату поднимаются на кедр, а там, ползая по
горизонтальным толстым ветвям, сбивают орехи длинным шестом
или чурками вроде тех, какими играют в городки. Только успевай
собирать шишки.
— Хлопотная это штука, — говорила хозяйка. — Наши парни
умаются больше, чем на полевой работе. А ведь надо сбить орехов
пудов десять, а то и все двадцать.
— Что же вы с ними делаете, зачем вам так много нужно? —
спросил Кропоткин.
— Как «что»? Грызем, на муку мелем, масло бьем.
— Двадцать пудов одной семьей не сгрызешь.
Хозяйка засмеялась наивности своего гостя:
— Как не сгрызть! Зима долгая, вечера длинные. Вот мы,
бабы, по вечерам из всех пяти дворов соберемся, зажжем лампу,
поставим блюдо с орехами, сколько можно насыпать в него, и играем
на деньги. Ставим по двугривенному, а когда разохотимся, то и
больше. Сидим кругом и грызем. Ядрышки жуем, а скорлупу
каждая на свою тарелку складывает. И так, пока все блюдо не съедим.
Тогда берем весы и взвешиваем скорлупу. У кого скорлупы
больше, тот выигрывает и забирает всю ставку. Иной раз часа два
грызем — кто скорей. А то, в праздник, глядишь — сядем и за второе
блюдо. И тут бывает, что поставим уже на кон по рублю. Это у нас
«сибирский разговор» называется. Уж никто не скажет ни одного
слова, чтоб не отстать. Орешки в рот так и летят, и скорлупу
выбрасываем, как белки.
— И подолгу так «разговариваете»? — спросил Петр
Алексеевич.
— Как случится. Пока мужики не разгонят или пока самим не
надоест.
О «сибирском разговоре» без единого слова Петр Алексеевич
рассказал в письме к брату. Потом ему не раз приходилось этот
«разговор» наблюдать даже среди городских сибирских дам —
в Чите и в Иркутске.
Пять этих кедров-красавцев на пустынных берегах Иртыша
Кропоткин зарисовал к.себе в альбом.
Тогда же ему страстно захотелось посмотреть на нетронутый
кедровник.
Он стал расспрашивать, как туда можно пробраться.
— Ну что же, если охота, сворачивай с пути, — посоветовала
хозяйка, — бросай лошадей, садись в каюк и плыви вниз по
Иртышу. Тут уж не так далеко, всего верст пятьсот до кедровника
будет. Если не спешишь, оставь тут у нас вещи, повозку, а сам
плыви.
Кропоткин так и сделал.
За селом Самаровским, при слиянии Иртыша с Обью, начинался
первобытный кедровник.
Больше чем на сотню квадратных километров простирался этот
замечательный кедровый лес. Стволы во много обхватов, как
колонны дворца, шли вглубь, в необозримое пространство. Под ними
даже в полдень, при солнце, стоял легкий, прозрачный сумрак.
Тишину нарушали только белки, щелкавшие кедровые орехи.
Певчих птиц в кедровнике совсем не было, его населяли тетерева и
глухари.
Под ногами неперегнившим слоем лежала сухая, опавшая хвоя,
как толстый мягкий ковер, в который нога уходила по
щиколотку.
В таком кедровнике вас охватывало ощущение всемогущей
силы природы.
Казалось, вечно стояли здесь кедры и будут так и стоять.
Ничто не сможет нарушить их могущества и величия. Даже самые
сильные бури не проникали в чащу этого старого кедрового леса,
и только по самым верхушкам гигантских деревьев мог играть
ветер.
Спокойствие кедровника нарушали только грозы с ливнями
Гроза проносилась, и в зеленом сумраке кедровника вновь
наступала торжественная тишина.
Все могущество, незабываемую красоту и очарование лесов
Сибири Петр Алексеевич Кропоткин впервые ощутил в этом
первобытном кедровнике.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО МАНЬЧЖУРИИ
Говорят, на ловца и зверь бежит. Для того, кто упорно ищет
случая, он почти всегда оказывается налицо. И Кропоткину такой
случай представился.
Забайкальские казаки из станицы Цурухайтуй, которая
находится в юго-восточной части Забайкалья, не раз обращались к
генерал-губернатору с просьбой установить прямое сообщение с
Благовещенском и со всей средней частью Амура через
Маньчжурию.
Генерал Корсаков, как администратор края, и сам понимал,
какое большое хозяйственное значение могло иметь не только для
них, но и для всего населения на Амуре установление здесь
быстрого и удобного сообщения.
Казаки были особенно заинтересованы в этом, потому что в
Благовещенске, они знали, был спрос на скот, а у них имелись
большие стада рогатого скота и косяки лошадей.
Монгольские купцы обычно покупали у станичников в Цурухай-
туе скот за бесценок и перегоняли его на средний Амур через
горный хребет Большой Хинган. Торговля была широкой и
прибыльной для монголов. От купцов казаки знали, что, двигаясь прямо
на восток от Цурухайтуя, можно было вскоре выйти на старую
китайскую дорогу, которая пересекает Большой Хинган. Эта дорога
приведет в город Мэргень в Маньчжурии, который стоит на реке
Нонни, притоке реки Сунгари. А уж от Мэргеня до Амура шел
хороший, удобный колесный тракт.
Зимой казаки-забайкальцы снова возобновили свои ходатайства
перед генерал-губернатором, но Корсаков колебался принять
решение. Предприятие было опасное: незадолго перед этим русский
топограф Ваганов, направленный в эти места топографическим
отделом штаба Корсакова, был убит. Но Кропоткина неудачи
предшественников не испугали.
Собираясь в это путешествие, он знал, что будет пионером
великого дела, понимал его громадное политическое и экономическое
значение для русского народа. Он чувствовал, что идет
прокладывать трассу для будущей великой магистрали между
Атлантическим и Тихим океанами, хотя тогда, восемьдесят лет назад, о
железной дороге в этих местах еще никто не думал.
Помимо всех трудностей путешествия по неизвестным местам,
экспедиция была рискованная и по политическим причинам.
В Айгуньском договоре 1858 года России с китайскими
богдыханами значилось, что русские могут торговать с Китайской
империей и с Монголией, а Маньчжурия в этом договоре совсем не была
упомянута.
Как это случилось, было неизвестно. На этом основании
китайские власти утверждали, что у русских нет права торговли в
Маньчжурии.
Забайкальских купцов китайские власти пропускали за взятки,
но для официальных лиц, для русских чиновников, въезд в
Маньчжурию был закрыт. Тем рискованнее было проникнуть туда
офицеру казачьих войск, да еще из штаба генерал-губернатора.
И все же, несмотря на сильные колебания Корсакова,
Кропоткин вызвался совершить экспедицию из Цурухайтуя прямым
направлением на Благовещенск, с тем чтобы освоить путь и
исследовать на этом пути Маньчжурию.
Ни один европеец еще не посещал этих мест. Лишь два иезуита
при императоре Кан-Си в конце XVIII века проникли сюда с юга
