Литература родного края - Ася Борисовна Горская
Но случилось событие, которое отвлекло нас от привычных игр.
Я доставал из колодца воду, выбирая длинный шест, закреплённый на конце журавля, когда на изгороди, что разделяла дворы, появился Яшка.
— Есть новость, — сказал он.
Я отнёс в избу вёдра и вернулся во двор.
— Слыхал? — спросил Яшка. — У сельмага фотографы-китайцы появились. Карточки делают. Бежим туда!
В нашем затерянном далеко в горах посёлке это было необыкновенным событием не только для нас, мальчишек, но и для взрослых. В центре посёлка, под навесом, где раньше хранилась пустая тара, стоял на треноге похожий на гармошку большой фотоаппарат и был отгорожен чёрной тканью закуток. Возле аппарата мы с Яшкой увидели толпу мальчишек и очередь взрослых. Но самое прямо-таки невероятное было то, что через несколько минут фотограф уже вручал готовые, ещё мокрые фотографии заказчику.
Вечером, когда мы возвращались домой, Яшка мечтательно сказал:
— Вот это да! Нам бы вот так...
Я промолчал, но в глубине души уже загорелся желанием обзавестись таким же аппаратом и творить это чудо — переносить на листочки бумаги лица людей и красивейшие виды мест возле нашего посёлка. Однако осуществление мечты было невозможно по двум причинам: фотоаппаратов в нашем магазине не было, а если бы и были, на что бы я купил?
Загоревали мы с Яшкой, даже в лес перестали ходить. Всё время вертелись возле фотографов, хотя уже наизусть знали каждое их движение. И тут не помню кто подсказал мне, будто у нашего приятеля Илюшки без дела валяется старый фотоаппарат. Я и пристал к нему:
— Продай!
Поглядел Илюшка на мои залатанные штаны и криво усмехнулся:
— Тоже мне, миллионер нашёлся! На что купишь-то?
Что я мог ему ответить?
Вдруг я вспомнил, что у мамки в сундучке хранится машинка для стрижки волос. Вот бы уговорить мамку, чтобы разрешила поменять её у Илюшки на аппарат.
Выслушала она меня, помолчала и спросила:
— Чем же я стричь тебя буду?
— Ножницами, — не задумываясь, ответил я.
— Ну, смотри... — сказала она и вздохнула.
На этот раз уговаривать Илюшку не понадобилось — хромированная блестящая машинка сделала своё дело.
От Илюшки мы помчались в сельмаг. Продавец, пожилой щеголеватый дядька, насмешливо сказал:
— Пластинки? Да я их уже года два не получал. Вот фотобумага и реактивы есть.
Нас это не обескуражило. Стали снимать на бумагу. Получалось негативное изображение, но мы были рады и ему.
Как-то в самый разгар лета прибежал ко мне Яшка и говорит:
— Пошли к деду на пасеку. Мёду поедим.
Когда не часто перепадает сладкое, разве откажешься? Я засунул в авоську фотоаппарат, написал мамке записку, и мы отправились в путь.
До пасеки километров пять. Она расположена в распадке, за мысом горы Благодать, в том месте, где сливаются две речушки.
Сквозь густой черёмушник мы ещё издали увидели рубленый дом. Правей его, за жердяной изгородью, — ульи. А в углу двора — конюшня и сеновал.
Бабка сидела на крыльце и чистила чугунок. Увидела нас, радостно вскрикнула:
— Яшенька! Пришёл! — она обняла его за плечи и, пока мы шли к дому, не умолкая, говорила: — А я вас таким душистым мёдом угощу — отродясь не едали!
Она усадила нас за стол, поставила перед нами по чашке с сотами, положила по деревянной ложке.
Добрая у Яшки бабка, хоть и некрасивая. О ней говорят, будто наготавливает за лето уйму всяких варений, а потом всё раздаёт. Узнает, что кто-то заболел — и бежит с туеском. Но и другое говорили о ней люди. Зная наперечёт все ягодные места, она ни разу никого с собой не взяла. В тайгу уходила затемно, чтобы никто не выследил или, хуже того, не увязался.
Когда мы уже кончали лакомиться, появился дед. Он поставил на лавку дымарь, на стену повесил шляпу с защитной сеткой, присел к столу и, лукаво сощурясь, спросил:
— Ну, что, медведята? Как медок?
— Во! — Яшка поднял большой палец.
— Старуха! — повернулся к бабке дед. — Есть у нас свободные туески?
— Куда им деваться? Найду.
— Вот и нальёшь мальчишкам, как пойдут домой. Да полнее!
Когда с мёдом было покончено, Яшка потащил стариков во двор — фотографироваться.
— А меня-то зачем? — изумилась бабка. — Страхолюдину этакую!
Но Яшка и слушать не стал: пошли и всё!
Усадили мы их на солнышко, сфотографировали, а потом полезли в подпол, проявлять. И вот на столе мокрые снимки.
Старики долго разглядывали их, молчали. Наконец дед поскрёб в затылке и сказал:
— Чегой-то не пойму. Тут всё у вас шиворот-навыворот. Небо чёрное, а лес белый.
— Экий ты пентюх! — возмутилась бабка. — Погляди получше. Вишь, как ладно вышло! И мы с тобой похожи.
— Только малость будто сажей измазаны.
— Не придирайся! — прикрикнула бабка. Яшка вздохнул и печально сказал:
— Деда прав. Пока на снимках всё наоборот. Вот были бы пластинки...
— Ага! — смекнула бабка, и к деду: — Слышь? Выстругай им чего надобно! Пусть мальчишки порадуются.
— Нет, бабушка, — сказал Яшка. — Нам нужны фотографические, а не деревянные. А в продаже их нет. В город надо.
— Ах, в город, — разочарованно проговорила бабка и покачала головой. — Вот кто-нибудь туда поедет — мы и закажем.
Утром мы отправились на гору Маяк. Тропинка, карабкаясь в зарослях, уходила всё выше, пока лог не раздвоился.
