Лена (Елена) Макарова - Лето на крыше
Все. Закончил. Тянется к следующему листу.
Одним движением обрисовывает туловище, руки-морковки с пальцами-ботвой, голову, посаженную в плечи, оранжевые глаза с коричневыми точками посередине, горизонтальные черточки под глазами — морщины. И вот перед нами недоуменный, растерянный человек. Два разных рисунка нарисованы подряд:. первый — типично детский, с избытком наделенный фантастическими персонажами, а второй — лаконичный, стремительный. Первый отражает мир детских фантазий, второй выражает настроение.
А если к этим двум рисункам присовокупить тот абстрактный «красивое и непонятное», то мы получим представление Мишином внутреннем мире. Не случайно Миша сочиняет музыку. Он чувствует гармонию и не только чувствует — он стремится ее передать. Миша — на подъеме, он идет в гору, а уставшая мама мечтает об одном — спуститься с горы на лужайку, сесть и отдохнуть, расслабиться. «Красивое» в Мише пока недоступно ей. «Непонятное» раздражает. Понять же что-то, будучи в раздражении, трудно. Нужно отстраниться. Хотя бы на время.
ЖАР-ПТИЦА В ПЯТКАХ
— Душа моя — это вкусность, душа моя — это радуга, — изрекает Аня. Ее распирает радость — и в лесу-то были, грибов-то насобирали, и рисунки-то нарисовали, и теперь вот вкусный обед. И солнце выглянуло.
— Солнышко мое, матушка, как горячо светишь,— обращается она к солнцу.
— Ань, а я — кто? — спрашиваю у Ани.
— Ты — мама, а солнце — матушка,— отвечает не задумываясь.
— Душа — это не вкусность, а невидимость,— вносит коррективы Миша.
— А «душа в пятки ушла» — что это значит? — спрашивает Петя у Ани.
— Значит, она опускается, а у души на пятках жар-птица.
— Нет, не так,— машет руками Миша,— душа в шапке-невидимке. Надели шапку-невидимку, и стал человек как будто в Человеке нет сердца.
«Чудесному», «непонятному» дети умеют находить адекватную словесную форму выражения. Почему у души на пятках жар-птица. А ведь это точно: жар-птица — символ волшебного полета, значит, душа необъятная, больше жар-птицы, раз она умещается на пятках, душа «летуча» — она легкая, бесплотная, прямая ассоциация с полетом птицы. Или почему, когда на душу надели шапку-невидимку, она стала человеком без сердца? Да потому, что раз надели на нее эту шапку, значит, человека-то нет (раз невидим, значит, нет — это детская логика), а раз его нет, то ничего нет, тем более — сердца, ведь оно за двумя печатями.
У детей метафорическое мышление. Они идут от образа. А вот откуда взялся этот образ? Как он зарождается в сознании ребенка?
Говорим о том, что такое дом. Поначалу ответы простые: дом — это где живут, спят, работают. А дальше:
— Дом для мыслей — это голова, дом для столов — столовая, дом для еды — холодильник.
Быстрый переход от передачи реальных признаков к метафоре.
Дети не боятся сослагательного наклонения. Все «если бы да кабы», которых не переносит взрослое ухо,— их реальное смысловое пространство. У них нет страха перед будущим, весело им смотреть вперед, меняя в воображении положения предметов:
Если бы медведь был машиной,Если бы волк был антенной,Гуляла бы антенна в лесу,А волк бы на нашей медвежьей машинеЛовил бы лису.Катя М., 7 летПсихологи исследуют возникновение образа в сознании ребенка. А вот бы узнать, куда все исчезает, когда на смену метафорическому мышлению приходит детерминированное. Как нами утрачивается «детскость»?ВНЕЗАПНОЕ ЗЛО
— Эрик, ты посмотри, все рисуют! — восклицает Лида. Снизу, с плохим зрением, а все-таки разглядела, что мы на крыше рисуем.
— А он пусть не рисует,— говорит Миша.
Эрик наступает ногой на Мишин рисунок. Миша отталкивает Эрика. Эрик дает сдачи. Петя принимается их разнимать. Округлившимися от удивления глазами смотрит Аня на это побоище.
Я ухожу. Не переношу вражды, злобы. И не умею этому противостоять. Блаженный Августин в «Исповеди» писал, что наше представление о детях как об ангелах небесных (имеется в виду кротость, доброта детей, а не наличие у них крылышек) неверно. Дети жестоки и агрессивны по своей природе. Об этой детской жестокости написана книга «Повелитель мух» Уильяма Голдинга.. Но как бороться с этим злом, тем более что оно у детей проявляется спонтанно, как бы ни с того ни с сего.
…Мы гуляем по лесу. Спокойно беседуем. Вдруг Петя изо всех сил ударяет Аню ивовым прутом. На руке и лопатке вздувает красный рубец.
Аня плачет от неожиданной боли.
— Ты что, рехнулся? — кричу я на Петю, прижимая Аню себе.— Вот я тебя сейчас стегну, как тебе, приятно будет?
Аня плачет еще громче, но это уже какой-то иной плач, не боли, скорее от обиды.
— Не надо,— кричит она,— мне его жалко! Оказывается, она так раскричалась не от боли, не от обиды, от жалости… к брату.
— Какая ты жалостливая! — говорит изумленно Петя. Любовь побеждает зло.
— Вот что,— говорю я, возвращаясь в комнату,— сейчас же прекратите. Я ненавижу злых, ненавижу!
Да, такой любовью зла не одолеть! Я смотрю в окно, мне стыдно, но не могу заставить себя обернуться к детям.
— Они больше не будут,— Аня ластится ко мне.
— Не будем,— кивают оба.
МОДЕЛЬ СКРЫТОЙ АГРЕССИВНОСТИ
— Это Змей Горыныч, у него из пасти валит огонь.— Эрик пририсовывает красную полосу одним рывком. Лепит он так: нащиплет цветных кусочков, взгромоздит один на другой, а потом прихлопнет сверху кулаком — все.
Как-то он принес на занятие игрушечный танк и принялся облепливать его пластилином. Я подошла к нему и несколькими движениями превратила танк в слона. Эрик остался недоволен моим вмешательством. Но промолчал. Как только я отошла, оторвал от слона хвост, ноги и продолжил облепливание танка тех пор, пока он не превратился в ком. Увидев это, Лида пришла в ужас:
— Он ничего не понимает. Может он недоразвитый?
Нет, он вполне «доразвитый». В студии он выделяется умением красиво решать задачи, у него быстрый и весьма изворотливый ум. А раз так, надо развивать в нем недостающее звено – образное, чувственное мышление. Так и не так. Так, потому что надо, но не так, потому что никто не оговорил: а когда это надо делать? Сейчас для Эрика наиболее продуктивный путь — через логические игры, занятия конструктором. Лида же хочет – комплексно.
Разумеется, как педагогу и мне стоит подумать: для чего Эрик методично, в течение часа облепливает танк пластилином? Чтобы он стал невидим? Замурованный танк – модель скрытой агрессивности.
КРОШЕЧКА-ХАВРОШЕЧКА
Дети уложены. Все трое. Аня без сказки заснуть не может. Требует Крошечку-Хаврошечку.
— Про Крошечку-Хаврошечку я боюсь,— говорит Миша.
— А я не боюсь,— заявляет Аня. «Жалостливой» Ане не жаль коровы. Пусть Хаврошечка выполнила все заветы коровы — мяса ее не ела, косточки собрала в узелок и закопала, пусть на этом месте выросла яблонька, и королевич, отведав яблоко из Хаврошечкиных рук, женился на трудолюбивой Крошечке-Хаврошечке, но корову-то, Хаврошечкину благодетельницу, убили. Ее нет больше. Этот факт на Аню не производит никакого впечатления.
Подобно сказочной избушке на курьих ножках, сказка поворачивается к каждому ребенку своей стороной. Аня, явно отождествляющая себя с героиней, целиком поглощена перипетиями сюжета. Как и сама Крошечка, она не особенно удручена смертью Коровы — необходимым звеном в цепочке, ведущей к счастливому финалу. Иное дело Миша. Повороты судьбы угнетаемого персонажа, да еще девчонки, да еще знакомой по другим сказкам, не так уж его увлекают. Зато его интригует загадочная вещая корова, огромная, добрая, отдающая свою жизнь за Крошечку. Возможно, сам того не зная, он видит в ней свою мать — тоже большую, сильную, тоже спасающую его, маленького, от враждебного мира. А может, это ранние проблески морального сознания? Так или иначе, Миша жалеет жертвенную корову. Другой пожалел бы и успокоился, он же активно ищет выхода. Он решительно вступает в спор с Крошечкой-Хаврошечкои, а заодно и со всем строем сказки, укатанным многовековой традицией.
— Я бы свою корову убить не дал,— заявляет он наконец.— Увел бы ее из мачехиного дома, поселился бы с ней на свободе.
Для Эрика-воина сказка, в которой нет ни богатырей, ни драк, остается, видимо, чисто декоративной. Он ей не верит, ни в одном из персонажей и ситуаций не ощущает ни себя, ни своих отношений с миром. Как это проявляется? Весьма красноречиво: он попросту засыпает, не дослушав успокоительного «…и стали они жить в счастье и в довольстве».
РЫБАЛКА В ДОЖДЬ
Рыбачить мы условились на Лиелупе, на дамбе, с художником из Еревана, знающим в этом деле толк. Я в жизни ни одной рыбы не поймала, разве что раков в детстве ловили сачками в бурливой речке, но это дело давнее.
Весь вечер Петя готовил рыбацкие снасти: распутывал леску, менял крючки.
