Лена (Елена) Макарова - Лето на крыше
— А теперь покажем, как мы умеем пить лекасики!
«Лекасики» — это, по их словам, лекарство.
— Постой,— отстраняю я Лидину руку с таблеткой триоксазина – зачем это ему?
Лида взглядом, весьма выразительным, дает мне понять, что это не подлежит обсуждению, но я не сдаюсь.
— Нам врач назначил,— шепчет Лида мне на ухо.
— Эрик, сунь пока в рот картошку, раз уж ты его раскрыл,— говорю я ему,— запей кефиром. Считай, что ты принял дневную дозу.
— Зачем ты это с-сделала? — заикается Лида от возмущения. Ей точно нужно принимать успокоительное. Но Эрик-то тут причем? Абсолютно нормальный ребенок. Если любого ребенка в возрасте четырех лет ежедневно после детского сада возить в студию, на фигурное катание и на музыку, да к тому же к педагогу с весьма экстравагантной методикой (о ней я расскажу отдельно), и если ребенок выдержит такую нагрузку, то его надо зачислить в исполины.
— И сколько ты ему споила?
— Две упаковки. А без триоксазина он не может заниматься музыкой.
Это, конечно, веский аргумент!
И все-таки мне удалось уговорить Лиду отказаться от триоксазина. Если бы еще убедить ее оставить ребенка в покое, хоть летом не загружать его музыкой, науками и искусствами! Лида — это типичная «образованная» мама, она помешана на обучении. Когда Эрик наконец вырывается на свободу, он носится как угорелый, размахивает мечом, кричит и не может притормозиться. Естественная реакция живого существа, так ведут себя звери, выпущенные из клетки.
— Ты считаешь, что он сам всему научится? — спрашивает роскошная Лида, одетая не во что-нибудь, а в красное сари.
— Положись на природу.
— По-моему, ты хочешь, чтобы из моего Эрика вышел Маугли!
Глупость — это болезнь.
УМЕЙ ПЕРЕДАТЬ РИТМ
«Дорогой папа! Как ты поживаешь? Как цветы? (Петя выращивает цветы и очень беспокоится, поливает их папа или нет.) Мы очень довольны. Скучаем по тебе, ждем, когда приедешь. К великому сожалению, я не делаю зарядки (лень проклятая!!!), хотя недавно утром обливался холодной водой (два раза за два дня, далеких, как числа 5 и 20), на следующий день на море делал гимнастику, нравилось, но сейчас трудно, так как у меня обгорели плечи и грудь, купаемся в море, в основном я, хотя вода не превышает +14°. Пожалуйста, когда приедешь к нам, захвати мой «Дневник наблюдений» и список внеклассного чтения. Я помогаю маме: выношу мусор, набираю воду. Мама ездит на уколы, уже чувствует себя лучше, даже ходит в магазин, конечно, в секрете от нас. Сейчас погода понижается. Утром летают чайки, а проклятые сороки все время, когда мама ложится спать, начинают, как назло, трещать и будить маму. Извини, что мало написал. Посылаю картины».
За окном хлещет дождь, косыми полосами рассекает воду в бассейне, она пузырится, пенится по краям. Бассейн достраивался при мне, мы с хозяйкой возили с моря песок для раствора в большой тачке, вместе размышляли, как пристроить большие пористые камни к наружной стене. Айне хотелось, чтобы бассейн как бы вырастал из земли, и камни делали бы переход от земли к цементной поверхности плавным, естественным. Мы ворочали эти глыбы, прикладывали одну к другой и, когда получалось красиво, скрепляли их раствором. Прежде я никогда ничего не строила и не задумывалась над тем, как строится дом или сарай. Теперь же, проходя мимо стройки, я останавливаюсь и подолгу смотрю, как ловко это получается у тех, кто умеет. Так что, хвалясь нашим домом и садом, я не забываю упомянуть о бассейне как о главной достопримечательности. Он и вправду красивый, к тому же в нем доля моего труда. Вокруг бассейна маленькие цветочки: маргаритки, анютины глазки, карликовые розы, между ними те же пористые камни, кое-где позеленевшие от плесени. В обрамлении ярких мелких цветов они кажутся драгоценными.
«Располагай камни и цветы так, чтобы малая композиция походила на картину, в большом же плане умей передать ритм». Этим советом Шэнь Фу (китайский писатель XVIII века) мы воспользовались, строя бассейн.
Дома тепло, уютно, горит красная спираль рефлектора, сушатся на стульях наши вещи, мурлыкает Лиза – Аня чешет ей за ухом, разговаривает с ней вкрадчиво, ласково, как взрослые с новорожденными детьми.
Петя рисует. Что же он рисует? Лес? Нет. Грибы? Нет. Он рисует людей. Скрипача в черном котелке с занесенным над головой смычком, роскошную даму с букетом цветов, девушку под пестрым зонтом. Рисунки мелкие, ажурные, как полевые цветы, что растут на лужайках и пестрым ковром устилают луг. Четкий контур, верно найденные позы. Такое «непрямое отражение» нашло в рисунках лесное путешествие. Скрипач – воплощение Петиных мыслей о музыке, букет цветов в руках дамы – тот самый букет, который был мне вручен при выходе из леса, но я, конечно, не та самая роскошная дама (скорее на нее похожа Лида), и девушка с зонтом — тоже персонаж не случайный: я сетовала на то, что не взяла с собой зонт и промокла до нитки
Детские рисунки напрямую связаны с реальными событиями, по ним можно многое узнать о внутреннем мире «художника», потому что они непринужденные – они рождаются от потребности высказаться, выразить то, что подчас не выразимо словами. Рисунок позволяет развертывать картину увиденного на простран-^ппТ^^^^я»0^1111' стве листа, он воплощается сразу, и ребенок получает результат, впемя когл^маТло^ рядное изображение. Это наиболее доступный способ высказывания. Ребенку необходимо высказаться, отреагировать. Нам же, взрослым, дается возможность узнать о своем ребенке что-то новое. Вот я, например, сейчас узнала, насколько значима для Пети музыка, он музыкален по природе, и это не потому, что его персонаж — скрипач, а потому, что эти маленькие рисунки ритмичны, музыкальны по цвету и движению. Ему впервые удалось передать динамику движения, и это связано именно со слушанием в лесу птичьего концерта, именно в переливах птичьих трелей он уловил тот ритм и движение, которое передал в рисунках.
МОРЕ ПЛАЧЕТ. НЕБО ПЛАЧЕТ. МАМА ПЛАЧЕТ
Магазин — на берегу. Для взрослого путь к морю недолог и мало чем примечателен. А для детей это целое путешествие. Первый пункт их остановки — корявый ствол старого вяза, у подножия которого— муравейник. Затем они сбегают с песчаной горы и замирают у диковинного сада за высоким забором. В этом саду нет ни одного дерева, только цветы, но какие! Высокие лиловые и фиолетовые колокольчики, наверное, детям они кажутся фонарями — они вровень с их ростом, и каждый колокольчик, как светильник; ромашки с головками величиной с подсолнух, нежные ирисы тончайших расцветок, стрелы гладиолусов, похожие на готические шпили, — сад-видение. Затем дорога с мелкими камушками, по преимуществу «драгоценными», так что у дороги мы задерживаемся надолго.
Невероятный, огромный мир! Как запечатлевается он в детской памяти? Литература, к счастью, сохранила для нас бесценные поэтические воспоминания. Вот как писал об этом мой любимец, уже упоминаемый здесь Шэнь Фу: «Помнится, ребенком я мог подолгу смотреть на солнце не мигая, мог отчетливо различать тончайшие линии и видеть самые мелкие предметы; подмечая их формы и узоры, я ощущал их неизъяснимую прелесть.
…Иной раз, устроившись возле щербатой глинобитной стены или на террасе с цветочными горшками, а то и среди травы, я садился на корточки и замирал, внимательно вглядываясь в травы; тоненькие стебельки становились для меня деревьями, букашки и муравьи — дикими зверями, земляные комья и камешки — горами, а ямки превращались в долины; мой дух вольно странствовал среди них. Этот мир доставлял мне истинное счастье».
К морю ведет песчаная тропинка, с обеих, сторон поросшая длинными острыми листьями осоки, – наверное, эти листья детям тоже кажутся деревьями.
Берег пустынен, дождь разогнал всех по домам. Совсем недавно все это было красочным, а сейчас похоже на пейзаж, выполненный тушью с размывкой: белые чайки раскачиваются на светло-серых волнах, на горизонте море свинцово-серое, а небо почти черное, над головой сизые тучи, вдоль берега моря – темные ивы с серебристо-серыми листьями.
Но стоит свернуть с моря к магазину, как все снова насыщается цветом — густая июньская зелень, красный магазин, желтая будка телефона-автомата. Кажется, что ты из строгого черно-белого фильма попал в цветной. В магазине пестро от всевозможных наклеек и цветных упаковок. Народу мало. Я сразу узнаю знакомых — Мишу и его маму. Они стоят у прилавка со сладостями, а вид у них кислый.
Мы выходим из магазина. Миша припускается к качелям.
— Не смей, все мокрое! — кричит Мишина мама, но он взгромоздился на сиденье, раскачивается.
— И вот так решительно во всем,— вздыхает Мишина мама. Она подбегает к сыну, стаскивает его с качелей.
— Все, никаких гостей! Как мы пойдем в гости в таком виде?! И тем не менее они идут к нам. Тривиальный случай нашей взрослой непоследовательности.
