Как игрушки пошли учиться - Дитрих Александр Кириллович
Владик закричал, замахал руками, упал, снова вскочил... Корабль, провалившись между высокими валами, исчез, но, когда мальчик протер мокрые от слез глаза, судно показалось вновь и гораздо ближе.
— Это за мной! — ликовал Владик. Но тут же радость сменилась отчаянным страхом: «А вдруг не за мной? Вдруг корабль пройдет мимо?»
Однако белое судно, то поднимаясь, то зарываясь носом в клокочущие волны, упрямо двигалось к прибрежным скалам.
— Что они делают?! — забеспокоился мальчик.— Неужели хотят пристать? Тут же рифы, надо немедленно дать задний ход!
Не разбирая дороги, Владик бросился вниз, к берегу. На бегу он сорвал рубашку. Судно находилось уже так близко, что стали отчетливо видны сломанная мачта, погнутые поручни, последняя болтающаяся на тросах разбитая шлюпка.
Размахивая рубашкой, как флагом, Владик закричал: «Эй, на корабле! Поворачивайте, полный назад! Наза-ад!!
Но за ревом ветра его никто не слышал, а если бы и услыхали, это уже ничего не изменило — судно, по-видимому, было неуправляемым.
Пенная волна с шипением кинулась на берег, едва не захлестнув Владика, а судно вдруг вздрогнуло, словно натолкнувшись на невидимую стену, накренилось, и тотчас огромный, как гора, вал поднял корабль и со страшным треском ударил о черные скалы. Через минуту только обломки кружились в клокочущей меж камней воде.
Потрясенный Владик медленно брел по песку, не замечая ни ветра, ни брызг.
Вновь волна подкатилась к ногам, отхлынула, и тут Владпк заметил на мокром песке нечто странное и... знакомое. Он шагнул, наклонился и не поверил своим глазам: на песке валялись игрушки. Его игрушки!
— Неваляшка...— прошептал Владик,— бычок... И солдатик, и волчок. Мои игрушки!!! Как же вы здесь очутились, бедняги?
Владик протянул руки и тотчас отдернул их: песок исчез — игрушки лежали на самом настоящем паркетном полу.
Владик ошеломленно поднял голову: он находился в своей собственной комнате.
— Ну, Робинзон, считай, что тебе повезло,— раздался чей-то насмешливый голос. Рядом с Владиком стояла фея игрушек.— Крупно повезло! — повторила фея. — Твои игрушки забыли обиду и отдали твое время обратно. Что ж, получай его.
— Карр!..— закричал вороненок, сидевший на лампе.— Карр... Ваше карр-ролевское величество, означает ли это, что я должен снова пустить ходики?
— Пускай,— милостиво кивнула фея.— Все равно сказочное время уже кончается.
Вороненок подлетел к ходикам, качнул маятник и камнем повалился на папин письменный стол.
Тик-так, тик-так,— заговорили часы.
Фея подмигнула Владику и стала уменьшаться, словно из нее, как из мяча, выпустили воздух. Миг — и она стала куклой.
Что было дальше?
Дальше Владик пришел в себя, почесал в затылке и, чтобы выяснить, какое все-таки сегодня число, какой месяц, год, побежал на кухню, где висел календарь. Оказалось, год, месяц, число все те же, что были, и завтра Владику предстояло идти в школу.
Ну, а игрушки? Владик их аккуратно собрал, поставил перед собой и сказал:
— Я знаю, вы только притворяетесь простыми, а на самом деле вы ужасно умные. Жаль только, говорить не умеете, а то сколько бы вы еще рассказали! И вы не думайте, я вас никогда не брошу. Даже когда стану совсем большим.
* * *
...Весна уже выгнала на улицы поливальные машины, и солнце, мячиком катясь за ними по мокрому асфальту, устраивало в шипящих струях маленькие радуги; уже вылупились из тополиных почек клювики будущих листьев, и скверы закутались в прозрачно-зеленоватую кисею, а я все никак не мог встретиться с Владиком. Сначала мешали мои дела, потом Владик взялся за подготовку к экзаменам. Кончились экзамены, и он с отцом сразу же уехал на далекую стройку. И вышло так, что встретились мы, лишь когда я сам вернулся из отпуска, уже в сентябре.
Владик вытянулся, загорел и весь как-то подобрался. Шапка волос, немалыми стараниями парикмахера, приняла вполне современную форму.
Мы говорили о лете, о том, кто где бывал, но в разговоре этом что-то было не так: все слова были кстати, хорошие, интересные, но не хватало того неслышного и очень важного, что, заполняя промежутки между словами, заставляет понимать и чувствовать их совсем иначе. Когда разговор сам собой выдохся, я спросил:
— Ну, а новые истории? Ты, наверно, накопил их на всю зиму, будет, что рассказать твоей малышне?
— Истории...— Владик почесал нос, прищурился, глядя куда-то мимо меня, и усмехнулся.— С этим всё. Надо за дело браться. Я прицелился в институт. Сами знаете, как нужно учиться, чтобы пройти конкурс. Да и вообще... детство все это.
И я понял: пришло к Владику то важное время, когда люди расстаются с детством, а затем очень скоро становятся взрослыми. Теперь каждый день будет все быстрее отдалять его от игр, заставлявших позабыть обо всем на свете, от чудес, от славных воображаемых битв и путешествий.
— Жалко,— коротко вздохнув, сказал вдруг Владик.— Жалко, что никогда уже не вернуться назад. Иногда хочется, но ужо не могу. И чувствую, что никогда не смогу.
Я хлопнул его по плечу и протянул руку:
— Прощай. И доброго тебе пути! Со временем ты еще встретишься со своим детством, поверь, так уж устроены взрослые: им иногда ужасно хочется хоть на минуту почувствовать себя маленькими, и они отправляются в свое прошлое.
...Я уходил и думал о том, что когда-нибудь снова вернусь сюда, и еще о том, какое новое детство встречу я тогда в своем дворе, в своем старом доме.
