Печать русского символизма - Николай Алексеевич Богомолов
Именно в этот период нарабатывается запас теоретических идей символизма, которые на долгие годы определят его эстетику и отношение к нему внешних наблюдателей[18]. При этом с одинаковой интенсивностью идут поиски религиозные, философские, оккультно-мистические (в том числе спиритические, теософские, позже – антропософские), историко-культурные и собственно эстетические. Именно в эти годы создается или выходит к читателю большинство наиболее заметных произведений русского символизма: «Мелкий бес» Сологуба, «Будем как Солнце» Бальмонта, «Urbi et orbi», «Stephanos» и «Огненный Ангел» Брюсова, «Стихи о Прекрасной Даме» Блока, три первых симфонии и «Золото в лазури» Белого, «Кормчие звезды» и «Прозрачность» Вяч. Иванова, завершается прозаическая трилогия Мережковского «Христос и Антихрист», он же выпускает итоговое «Собрание стихов», а З. Гиппиус издает первый свой большой сборник стихов, куда входят наиболее знаменитые ее произведения. Вступающие в литературу писатели чаще всего стремятся примкнуть к символизму и печататься в символистских изданиях (М. Волошин, Н. Гумилев, М. Кузмин, Вл. Ходасевич, А. Ремизов, Г. Чулков, С. Городецкий, Эллис и др.). К августу 1907 г. относится статья А. Горнфельда «Торжество победителей» в которой он фиксирует победу моды на символизм[19], тогда же отчетливо антимодернистски настроенный М. Горький констатирует в письме к Н. Д. Телешову: «… публика охотнее читает „модернистов“ ‹…› а реализм – не в чести»[20]. Мнения сторонних наблюдателей фиксируют вершинную точку внешнего успеха символизма вполне точно.
Вместе с тем уже с 1906 г. внутри символизма нарастают разногласия, как принципиальные, так и частные, но выливающиеся в серьезную вражду. В 1906 и в последующие годы возникновение журнала «Золотое руно» повлекло за собой ряд острых конфликтов. Большинство символистов старшего поколения резко враждебно отнеслось к появлению так называемого «мистического анархизма», и полемика вокруг него иногда доходила до прямых оскорблений. Начинается активная борьба с возникающими эпигонами символизма. В 1909–1910 гг. начинают подводить итоги своей литературной деятельности крупнейшие авторы: «Пути и перепутья» Брюсова, собрание сочинений Сологуба, «Полное собрание стихов» Бальмонта. В 1909 г. закрываются «Весы» и «Золотое руно», постепенно сходит на нет деятельность «Скорпиона». Основание петербургского журнала «Аполлон» (1909) стало до определенной степени рубежным, равно как и безвременная смерть И. Ф. Анненского, творческая деятельность которого была оценена в итоговых статьях Вяч. Ивановым и Волошиным[21] как во многом определяющая границы символизма. Появление посмертного «Кипарисового ларца» Анненского (М.: Гриф, 1910) стало одним из стимулов для формирования будущего акмеизма. В 1910 в московском Обществе Свободной эстетики, петербургском Обществе ревнителей художественного слова и на страницах «Аполлона» прошла дискуссия о символизме, которая единогласно считается наиболее отчетливым симптомом кризиса символизма, а иногда даже и датой его «официального роспуска»[22].
Действительно, «Заветы символизма» Вяч. Иванова и «О современном состоянии русского символизма» Блока с одной стороны, и демонстративно ироническая статья Брюсова «О „речи рабской“, в защиту поэзии» (тогдашними читателями и частью критики предвестием полемики считалась статья М. Кузмина «О прекрасной ясности», что не вполне верно по сути) – с другой, определили принципы противостояния, заставлявшие и молодых поэтов консолидироваться вокруг той или иной позиции (ср. высказывание Н. С. Гумилева в письме к Брюсову: «Ваша последняя статья ‹…› очень покорила меня, как, впрочем, и всю редакцию ‹„Аполлона“›. С теоретической частью ее я согласен вполне…»[23]). Эта дискуссия обострила стремление ряда писателей уходить в издания для самой широкой публики (Мережковские, Брюсов, Сологуб, Бальмонт, отчасти Блок и Белый), в то время, как другие пытались продолжать сугубо символистскую, намеренно эзотерическую деятельность (издательство «Мусагет», журнал «Труды и дни») или намечали пути развития вне символизма.
С 1911 г. начинается эпоха постепенного заката и упадка символизма как достаточно четко оформленного литературного направления. На первых порах он воспринимается как одно из направлений в русском модернизме, наряду с постепенно формирующимися эго- и кубофутуризмом, акмеизмом. При этом ведется серьезная работа по теоретическому осмыслению принципов течения в различных изданиях и кружках. Итоги символизма подводятся как в объемистых и сложно построенных собраниях стихов (лирическая трилогия Блока, «Cor ardens» Вяч. Иванова) и собраниях сочинений (Брюсов, Сологуб, Мережковский, Бальмонт), так и в дискуссиях, где принимают участие и сами символисты, и посторонние направлению критики. Уже первая мировая война продемонстрировала решительное размежевание отдельных поэтов, связанных с символизмом[24]. 1917 год разделил символистов еще и политически («скифская» ориентация Блока и Белого, открытая контрреволюционность Мережковских и Сологуба, сервильный большевизм Брюсова, трагическое восприятие событий Вяч. Ивановым, постоянные колебания Бальмонта). Последним существенным волевым усилием объединить тех символистов, которые видели послереволюционную действительность не только в апокалиптических тонах, была деятельность издательства «Алконост» и альманаха (или журнала) «Записки мечтателей». После этого попыток возобновить былое единство символистов не предпринималось. К середине 1920-х гг., после смерти Блока и Брюсова, эмиграции Мережковских, Бальмонта и Иванова, прекращения публикаций Сологуба символизм отодвинулся в историю, что было подтверждено началом его исторического изучения (у истоков его стояла публикация мемуаров Белого, Г. Чулкова, В. Пяста, П. Перцова, издания дневников и писем Блока и Брюсова, первые исследовательские статьи). Даже утверждения Белого, выразившиеся в названии его автобиографического текста 1928 года «Почему я стал символистом и почему я не перестал им быть во всех фазах моего идейного и художественного развития»[25], демонстрируют принципиально иное качество символизма в 1920-е годы, практически ничего общего уже не имеющего с тем символизмом, который сложился в эпоху между серединой 1890-х и 1910-м годами. Как живая реальность литературы символизм перестал существовать, что, конечно, не исключало более или менее активной деятельности авторов, с ним связанных.
Глава вторая
ИЗДАТЕЛЬСТВА[26]
Проблема собственной полиграфической базы для символистов в 1890-е гг. была весьма существенной, однако реальных возможностей ее решения у них почти не существовало. Обыкновенной практикой было издание за собственный счет, о чем писал Брюсов: «… Последние дни в Москве был план об издании „Chefs d’oeuvre“, основанный на закладывании моих золотых часов…»[27]. Большинство книг наиболее «крайних» символистов (Брюсова, А. Добролюбова, Вл. Гиппиуса) издавались именно так[28]. Более респектабельным Мережковскому, З. Гиппиус, Минскому, Сологубу, Бальмонту удавалось находить то ли согласных на некоторый
