Жанъ Гравъ - Удивительныя приключенія Ноно
Толстая служанка приготовляла супъ; старый дѣдъ сидѣлъ передъ очагомъ; сынъ со своей семьей былѣ занятъ чѣмъ-то во дворѣ, а одинъ изъ работниковъ у окна исправлялъ рукоятку заступа.
Работникъ и служанка разговаривали между собой, не обращая вниманія ни на музыкантовъ, ни на дѣда, который отъ старости сталъ глухъ. Работникъ жаловался на хозяевъ, заставлявшихъ его съ утра до ночи работать и отказывавшихъ ему даже въ маленькой прибавкѣ.
— Ну, что жъ, надо быть справедливымъ, — говорила служанка, — у хозяина тоже не мало расходовъ. Вѣдь одному тебѣ онъ платитъ тридцать золотыхъ въ годъ. Да за эту цѣну у него никогда не будетъ недостатка въ работникахъ. Тутъ каждый день приходитъ нѣсколько, которые не отказались бы наняться и за меньшее.
— Да, только дѣлали ли бы они все то, что я дѣлаю?
— Что правда, то правда, — ты не спишь за работой. Да и дѣло свое знаешь. Потому и держится за тебя хозяинъ. Но прибавить два золотыхъ, знаешь ли, — это большая сумма.
— Два золотыхъ — для него это ничто! Но онъ скупъ. И умѣетъ же онъ прикопить! Вотъ отнялъ же онъ поле у этого бѣдняка Жана Биду, стоитъ оно въ два раза дороже, чѣмъ Биду взялъ у него въ долгъ. А поле возлѣ розовой рощи, — не мой развѣ трудъ поднялъ на него цѣну? Почему же ему одному идутъ барыши съ него?
— Не даетъ тебѣ это покоя съ тѣхъ поръ, какъ прошелъ здѣсь этотъ «блаженный».
Гансъ и Мабъ насторожили уши.
— Блаженный! — возразилъ работникъ, — не такой ужъ онъ блаженный по-моему. Въ томъ, что онъ намъ говорилъ, была доля правды. Видишь ли, меня ничему не учили, я и читать не умѣю. Но у меня есть смѣкалка, и она говоритъ мнѣ, что если бъ у хозяина не работали такіе дураки, какъ мы съ тобой, если бъ онъ былъ одинъ съ своей семьей, онъ не могъ бы воздѣлывать всей своей земли. Значитъ всѣ деньги, которыя онъ съ нея получаетъ, — это нашъ трудъ, — мой, твой, Петра, Клавдіи и всѣхъ тѣхъ, кого онъ себѣ нанимаетъ, когда ему нужно. Ну, вотъ!
— О! о! выдумалъ же, — сказала служанка. — Но вѣдь хозяинъ же объяснилъ тебѣ, что если бъ раздѣлили землю между всѣми поровну, то найдутся и тогда такіе, что не захотятъ работать и продадутъ свою часть работающимъ, и все пойдетъ по-старому.
— Да, да, хорошо это хозяевамъ такъ говорить! Но вѣдь я работаю какую работу на него? Почему бы мнѣ не работать такъ же на себя? Нѣтъ, Жанна, не все идетъ здѣсь такъ, какъ должно было бы итти. Я очень теперь жалѣю, что не спросилъ тогда у малыша, гдѣ лежитъ та страна, о которой онъ намъ говорилъ. Я думаю, что она гдѣ-нибудь да есть, и мнѣ хочется туда пойти.
Въ эту минуту Гансъ вмѣшался въ разговоръ. Онъ сказалъ, что Автономія дѣйствительно существуетъ, и сталъ разспрашивать о путникѣ, котораго онъ, Гансъ, и Мабъ знаютъ и хотятъ скорѣй отыскать.
Служанка и работникъ могли сообщить имъ лишь очень немногое о Ноно. Они знали только, что мальчикъ говорилъ, что идетъ въ городъ, и что онъ дѣйствительно пошелъ по дорогѣ въ городъ.
Потомъ работникъ сталъ разспрашивать Ганса объ Автономіи, что это за земля, и гдѣ она.
Но наши друзья не могли указать туда дорогу. Они такъ много блуждали по Плутократіи, что теперь не могли точно указать дорогу, да и та дорога, по которой они пришли, закрылась за ними. Они могли дать лишь очень неопредѣленныя, далеко не точныя свѣдѣнія.
И эти неполныя указанія не могли помочь работнику.
Служанка, увидя приближеніе фермера, предложила дѣтямъ не говорить больше объ Автономіи. Она замѣтила, что когда говорили объ этой странѣ и ея нравахъ, хозяинъ начиналъ сердиться.
Мало-по-малу, одинъ за другимъ собрались всѣ обитатели фермы, пришла невѣстка, ходившая на деревню со своими двумя дѣтьми, которыя сейчасъ же свели знакомство съ Пенмокъ.
Сѣли, наконецъ, за столъ. Гансъ, Мабъ и Пенмокъ получили по мискѣ супу и ломтю хлѣба.
Затѣмъ, когда ѣда была окончена и все убрано по мѣстамъ, наши артисты сыграли нѣсколько пѣсенъ, чтобъ доставить удовольствіе дѣтямъ, а Пенмокъ опять протанцовала. Когда настало время ложиться спать, нашихъ путешественниковъ отвели въ сарай, гдѣ они и забились въ солому, счастливые, что не потеряли слѣда того, кого искали.
XXIV
Печальныя вѣсти
Прежде чѣмъ распроститься съ семьей фермера, Гансъ, зная, что придется еще не мало итти, купилъ себѣ ѣды на дорогу, и наши три артиста пустились снова въ путь, предшествуемые ласточкой, которая ждала ихъ на воротахъ фермы.
Они шли бодрымъ шагомъ, надѣясь скоро отыскать своего товарища.
Пройдя нѣсколько миль и проголодавшись, они остановились у ручья позавтракать. Во время завтрака они говорили о своихъ надеждахъ, какъ вдругъ изъ своей норы высунулся черный звѣрокъ съ лоснящейся шерстью и, щуря глазки, сказалъ:
— Тотъ, о комъ вы говорите, спасъ мнѣ жизнь. Я думаю, что, можетъ-быть, я могу быть вамъ полезенъ въ вашихъ поискахъ. Если я и не вижу хорошо, то зато мое обоняніе и слухъ очень хороши, и зрѣніе мнѣ не нужно. Возьмите меня съ собой. Только обѣщайте мнѣ не бросать меня въ городѣ.
Гансъ и Мабъ съ удовольствіемъ взяли новаго помощника.
— Это союзникъ, посланный намъ Солидаріей, — сказала Мабъ. — Возьмемъ его съ собой, намъ отъ этого худа не будетъ.
Гансъ устроилъ кроту мѣсто въ своей сумкѣ, и он вмѣстѣ продолжали путь въ Монайю, куда и пришли на слѣдующее утро.
По старому обычаю, каждый музыкантъ, каждый фигляръ, входившій въ городъ, долженъ былъ сыграть что-нибудь передъ стражей и заставить своихъ ученыхъ звѣрей продѣлать разные фокусы. Гансъ тоже принужденъ былъ сыграть не одну пѣсенку, прежде чѣмъ войти въ ворота города. Пенмокъ показала свое искусство подъ взрывы хохота всего сбѣжавшагося гарнизона.
Когда Гансъ и Мабъ вошли въ Монайю и потерялись въ ея безконечныхъ улицахъ и переулкахъ, они пришли въ уныніе. «Нѣтъ, намъ не такъ-то легко будетъ найти Ноно въ этой безконечной суетѣ и толпѣ», — подумалъ каждый изъ нихъ.
И, дѣйствительно, они пробродили по улицамъ города до глубокой ночи и никакъ не могли напасть на слѣдъ Ноно.
Съ наступленіемъ вечера они наняли комнатку на чердакѣ въ отдаленномъ кварталѣ, въ домѣ, населенномъ бродячими музыкантами, уличными пѣвцами и фокусниками. Ихъ сосѣди были одинъ бѣднѣе другого. Много горя, несчастій и жестокостей увидали среди нихъ Гансъ и Мабъ. У нихъ сердце сжималось отъ жалости къ этимъ людямъ. Ихъ ближайшій сосѣдъ нанималъ нѣсколько мальчугановъ и дѣвочекъ и посылалъ ихъ выпрашивать милостыню. Если дѣти приносили мало, онъ билъ ихъ, и они ложились спать на кучу лохмотьевъ даже безъ того скуднаго ужина, который имъ давали въ болѣе счастливые дни.
Немного дальше жила женщина, которая брала напрокатъ маленькихъ дѣтей, — лѣтъ двухъ, трехъ или грудного, — и обходила съ ними городъ, несмотря ни на какую погоду. Она вымаливала милостыню у прохожихъ, и чтобъ разжалобить ихъ, щипала дѣтей, чтобъ они начали плакать.
Гансъ и Мабъ въ своей комнаткѣ слышали все, что дѣлалось въ сосѣднихъ каморкахъ, и не знали, чѣмъ бы они могли помочь этимъ несчастнымъ. Они изо дня въ день выходили по утрамъ и играли то въ одной, то въ другой части города и вездѣ старались поразузнать что-нибудь о Ноно. Ласточка, которая поселилась на крышѣ около ихъ чердака, помогала, сколько могла, въ ихъ поискахъ. Но и она долго ничего не могла узнать.
Однажды вечеромъ ласточка, сильно взволнованная, прилетѣла сообщить имъ, что сегодня она видѣла ребенка, который игралъ съ своимъ товарищемъ тѣ же пѣсни, какія такъ часто играли Гансъ и Мабъ.
Наши друзья вспомнили гармонику, которую Гири подарилъ когда-то Ноно. По примѣтамъ, сообщеннымъ ласточкой, мальчикъ этотъ не былъ Ноно. Но, очевидно, Ноно научилъ его играть эти пѣсни.
Рано утромъ на другой день они отправились на поиски, по слѣдамъ ласточки. Но въ тотъ день, потому ли, что ребенокъ съ гармоникой не выходилъ, или потому, что онъ не вышелъ въ тѣ минуты, когда они проходили, — но они, измученные, вернулись вечеромъ домой, ничего не узнавъ.
И только на пятый день, проходя все по тѣмъ же переулкамъ, они увидали на порогѣ домика портного маленькаго мальчика. Онъ игралъ своимъ товарищамъ одну изъ любимыхъ пѣсенокъ Ноно.
Не зная, какъ бы разспросить портного, какъ попала къ нимъ гармоника Ноно, Гансъ придумалъ распороть свою куртку и войти попросить зачинить ее. Пока портной работалъ, Гансъ навелъ разговоръ на чудесную гармонику его сына.
Портной сказалъ, что гармонику оставилъ у нихъ одинъ изъ его работниковъ, — но каждый разъ, какъ Гансъ и Мабъ начинали разспрашивать его о гармоникѣ или ея владѣльцѣ, портной старался перевести разговоръ въ другую сторону.
Какой-то человѣкъ, сидѣвшій въ лавкѣ портного въ это время, всталъ, простился и вышелъ, пожелавъ имъ добраго вечера.
Какъ ни старались Гансъ и Мабъ, имъ ничего не удалось узнать отъ портного о Ноно, и они ушли, разсчитывая вернуться къ нему въ другой разъ.
