Станислав Рассадин - Новые приключения в Стране Литературных Героев
Корреспондент. Вы-с, только в каком смысле?
Купец. В таком смысле, что ты дурак! Понимаешь? Дурак! На тебе твою корреспонденцию! Рраз... рраз... и рраз!
Корреспондент. Ваше высокостепен... Батюшка Иван... Иван...
Купец. Так я последний? Ах ты, прыщ ты этакой! Гусь! Свинья! Иван Степанов Трамбонов последним никогда не был и не будет! Ах ты...
Профессор (поспешно). Ну, Гена, это, кажется, уже совсем не для твоих ушей!
Крик разом смолкает. Они одни.
Гена. Точно! Теперь я вижу: вы в самом деле поняли, что мне тот дяденька сказал. У нас, говорит, последних нет! Надо, говорит, спрашивать: «Кто здесь крайний?» А я ему: «Так ведь край-то у очереди не один!..»
Профессор. Ладно, ладно, потом доскажешь! Главное, как видишь, Чехов на твоей стороне. Это ведь именно его ранний рассказ, который называется «Корреспондент» и написан в 1882 году. То есть вот еще когда – или, вернее, вот уже когда – находились люди, считавшие, что слово «последний» звучит обидно.
Гена. Чудаки, правда?
Профессор. Не то чтобы чудаки, а просто люди, не очень внимательные к законам своего родного языка и к значениям слов, к семантическим оттенкам...
Гена. То есть... Нет, тут даже я чего-то не понял!
Профессор. А все очень просто. Слово «последний» имеет в русском языке несколько значений. И первое, главное из них, как определяет словарь, это: «Такой, за которым не следуют другие; конечный, находящийся на самом конце чего-нибудь».
Гена. Ну да! Вот и я в этом смысле того дяденьку спросил, а он...
Профессор (продолжает упрямо). Но есть и второе значение слова: «Предыдущий, низший в ряду других, самый незначительный из всех, плохой».
Гена. Вот-вот! А он, значит, решил, что я его в плохом смысле спрашиваю, да? И обиделся!
Профессор. Да не думаю, чтобы взаправду решил. Просто... Может быть, это непедагогично так говорить с тобой о взрослом человеке, да уж была не была! Словом, просто захотел покичиться перед тобой своим якобы необыкновенным чувством достоинства, а вышло-то глупо. Как у Ивана Степановича Трамбонова, который тоже кичился своей мошной... Впрочем, если он действительно обиделся, то скажи спасибо, что этим обошлось. Что он милиционера не позвал.
Гена. Милиционера-то – за что?
Профессор. Как? И ты еще спрашиваешь? А известно ли тебе, что у слова «последний» есть и третье значение? Самое страшное! Знаешь, а?
Гена (поддаваясь розыгрышу и даже заробев). Нет... Какое?
Профессор. «Неприличный» – вот какое! Ты же, наверное, слыхал, как кто-нибудь говорил: «Он, дескать, изругал меня последними словами»?
Гена (до него, как говорится, дошло). А! Ну да! Как этот купец корреспондента обругал! Да-а, если бы тот дяденька так меня понял... Ха-ха-ха!
Профессор. Вот ты смеешься, а проблема между тем самая серьезная. Путаница со значениями слова «последний» – это еще, пожалуй, из разряда забавных пустяков. Правда, когда этакий дяденька из пустяка начинает скандально раздувать собственное гигантское самоуважение, тут уж... Но сейчас не о том речь. Хуже то, что некоторые значения слов и выражений не путаются, а просто начисто забываются, и хотя это, в общем, даже понятно: время идет, язык хоть медленно, а меняется, но в то же время и печально. Тревожно. Мы порою сами перестаем понимать, что именно говорим, что имеем в виду, и я лично думаю, что тот, кто хочет по-настоящему владеть родным языком, должен сопротивляться и этой путанице и этому забвению... Понимаешь меня?
Гена. Понимаю, только... Только, может, вы поконкретнее, а?
Профессор. Ты прав. Вот тебе пример. Слышал такое выражение: «гол как сокол»?
Гена. Конечно! Это значит: тот, у кого ничего нету. Ну, в общем, совсем бедный.
Профессор. Верно. Но почему именно – «как сокол»?
Гена. Почему?.. Наверное, потому, что у птицы, у сокола то есть, тоже ничего нету.
Профессор. Так уж и ничего? Гнездо есть. Оперение, наконец, так что голым сокола уж никак не назовешь. Нет, милый, птица тут ни при чем. «Сокол» – это старинное стенобитное орудие, чугунка или деревянная болванка, закрепленные на цепях и притом совершенно гладкие, голые...
Гена. А-а-а...
Профессор. Вот тебе и «а-а-а»... Ладно, тут не угадал. А, скажем, «кричать во всю ивановскую» – это что значит?
Гена. Громко кричать.
Профессор. И все?
Гена. Все.
Профессор. Небогато. А «от доски до доски»?.. Нет, ты мне не объясняй, что это, мол, значит от начала до конца, ты расскажи, откуда выражение взялось... Молчишь? То-то. А «коломенская верста»? А «игра не стоит свеч»?
Гена. Стойте, Архип Архипыч! Про игру я догадался!
Профессор. Наконец-то!
Гена. «Игра не стоит свеч» – это... Ну, когда в мяч играют, в волейбол или там в лапту, так если кто мяч очень высоко вверх запустит, то говорят: свечу дал!
Профессор (насмешливо). И что дальше?
Гена (теряя уверенность). Ну... Не стоит такие свечи давать. Так, наверное.
Профессор. Нет, Геночка, догадка твоя совсем беспомощная!.. Хорошо. Объясняю все по порядку. Выражение «кричать во всю ивановскую» идет от древнего обычая, когда в Московском Кремле, на Ивановской площади, – на той, что возле колокольни Ивана Великого, – оглашались царские указы...
Гена. Ага! И очень громко, значит, оглашались!
Профессор. Разумеется. Так, чтобы было слышно во всех концах площади. А «от доски до доски» – совсем просто. Ведь переплеты у старинных – очень толстых, громоздких – книг делались из... из... Ну же, Гена!
Гена. Из досок!
Профессор. Вот именно. Из досок, обтянутых кожей. Выходит, прочитать книгу от доски до доски значило: от переплета до переплета, всю насквозь. А когда мы про кого-нибудь говорим: «Экая коломенская верста...»
Гена (рад, что знает хоть нынешнее значение). Длинный то есть! Высокий!
Профессор. Естественно. Так вот, когда мы это говорим, мы сами обычно не отдаем себе отчета, почему именно коломенская. Верста – куда ни шло, а вот... В общем, все в той же древности между Москвой и селом Коломенским, где находилась летняя резиденция царя Алексея Михайловича, стояли особенно высокие верстовые столбы. Теперь все понял?
Гена. Как все? А «игра не стоит свеч»?
Профессор. Ах да. Ну, это тоже небольшая хитрость. Это переведено с французского и относится, уж конечно, не к волейболу и не к лапте, а к карточной игре. Играли-то прежде при свечах, электричества не было, и вот если выигрыш был уж очень мал, то говорили, что, дескать, он не окупает даже сгоревших свечей. Так-то, дружок!
Гена. Ладно, Архип Архипыч. Пусть я ничего такого не знал. Конечно, я понимаю, это, может, и нехорошо, но только какая польза от того, что я теперь это знаю? Все равно же я и раньше понимал, что все эти выражения примерно значат.
Профессор. Примерно, говоришь... То-то и беда, что примерно. А ведь я вел речь о необходимости по-настоящему владеть русским языком, чтобы он был для тебя «живой как жизнь» – так назвал свою книгу о нем, о языке, Корней Иванович Чуковский. Не случайно писатели заботятся о том, чтобы язык и вправду был живым, чтобы все забытые или забывающиеся значения слов, сравнения, образы воскресали и жили...
Гена. Заботятся? А как? Статьи пишут?
Профессор. Статьи статьями, не только в них дело. По-разному заботятся. На первый случай, чтоб недалеко ходить, вот тебе хоть бы это – опять из раннего Чехова.
Раздается голос человека – молодого, но уже побитого жизнью, как бы читающего что-то вроде лекции и одновременно иронизирующего над ней и над самим собою.
«Лектор». Милостивые государи и государыни! Позволю начать мою сегодняшнюю лекцию с того, что, по мнению начитанных гувернанток и ученых губернаторш, душа есть неопределенная объективность психической субстанции...
Гена. Чего-чего?
«Лектор» (разумеется, не слыша и не слушая его). Да-с! И я не имею причин не соглашаться с этим. У одного ученого читаем: «Чтобы отыскать душу, нужно взять человека, которого только что распекало начальство, и перетянуть ремнем его ногу. Затем вскройте пятку и вы найдете искомое»...
Гена (смеется, как настоящий благодарный слушатель). Ничего, правда, Архип Архипыч?
