Семён Узин - Тайны географических названий
— Нет, нет, милейший Пенн, — после минутного раздумья отвечал король, — если хотите знать мое пожелание, мне было бы приятнее, чтобы эти земли получили имя их хозяина. Пусть будет просто — земля Пенна или любое другое название, в котором ваше имя должно быть непременно представлено.
В данном случае довольно легкомысленный Карл II, у которого на уме были одни развлечения и удовольствия, проявил известную мудрость. Благоволение, проявленное им по отношению к Пенну, открывало возможность в случае нужды получения новых кредитов на наиболее благоприятных для него условиях.
— Ваше величество переполняет чашу благодеяний, доставшуюся на долю вашего недостойного слуги, — скромно отвечал Пенн, в душе, однако, польщенный королевскими словами. — Как я слышал, ваше величество, земли, перешедшие в мою собственность, богаты лесами. Пусть в таком случае отныне они носят имя Пенсильвании, если, конечно, так будет угодно вашему величеству.
— Безусловно мне будет это угодно, любезный Пенн, — быстро согласился Карл, довольный прежде всего тем, что аудиенция подходит к концу и он наконец сможет вскоре отдаться любимому развлечению. — Поезжайте в ваши новые владения, сударь, и богатейте, богатейте, чтобы в случае необходимости я смог занять у вас большую сумму, чем у вашего отца.
Весело смеясь собственной шутке, король поднялся с кресла и, мгновенно забыв о существовании Пенна, который тем временем, низко кланяясь, покидал его кабинет, нетерпеливо сказал:
— А теперь на коней, Бекингем, и к черту все дела!
* * *Примерно при таких обстоятельствах получили свое нынешнее название обширные земли в Северной Америке, лежащие к западу от реки Делавэр, отданные английским королем Карлом II в 1661 году Вильяму Пенну в счет погашения долга в сумме 16 тысяч стерлингов. Предложенное Пенном название, вернее вторая его часть, — Sylvania — в переводе означает лесной край, в целом же получился лесной край Пенна (Пенсильвания).
Ныне имя Пенсильвания носит один из штатов, расположенных на востоке Соединенных Штатов Америки.
Остров-лес
Более чем за десять лет до первого плавания португальца Кабраля, положившего начало вторичному открытию Азорских островов, в 1419 году два его соотечественника, Триштан Тейшейра и Жуан Сарку получили приказ от принца Генриха Мореплавателя совершить плавание до мыса Бохадор, крайней южной точки на атлантическом побережье Африки, которого достигали в тот период португальские корабли.
Этот мыс, вдаваясь глубоко в море, был окружен многочисленными рифами. Океан бурлил вокруг них, являя собою грозную и, казалось, непреодолимую преграду, за которую в течение долгого времени не решались проникнуть моряки.
В пути судно Тейшейры и Сарку было застигнуто штормом, который отнес его далеко на запад, в неизвестные им просторы океана.
Когда буря стала стихать и горизонт несколько прояснился, португальцы неожиданно увидели небольшой остров, сплошь поросший лесом.
Мореплаватели обследовали новую землю. Остров оказался необитаемым, но среди пород деревьев, произраставших на нем, они обнаружили драконово[34] дерево, представлявшее большую ценность.
Оправившись от бури, изрядно потрепавшей их корабль, португальцы пустились в обратный путь, торопясь сообщить принцу Генриху о своем открытии.
Генрих Мореплаватель воспринял это известие с радостью, но без особого удивления. Ему было известно, что в середине прошлого, XIV, века итальянцы, выходившие на своих судах в Атлантический океан, обнаружили какой-то сильно залесенный остров и дали ему наименование Леньяме (по-итальянски — лес).
Желая удостовериться в том, что открытия итальянцев и его дворян относятся к одному и тому же острову, принц вторично отправил Тейшейру и Сарку в плавание. Экспедиция увенчалась полным успехом, и португальцы нашли еще один остров, расположенный к юго-западу от первого. Он оказался больше, а во всем остальном ничем не отличался от посещенного ими в прошлом году, был также лесист и необитаем.
Когда путешественники возвратились на родину с новым известием, принц Генрих, удовлетворенный результатами их плавания, решил наградить руководителей экспедиции и отдал им вновь открытый остров в феодальное владение.
По аналогии с итальянским названием он присвоил острову имя Мадейра (по-португальски — лес).
Счастливые обладатели обширных земель вновь отправились на дарованный им остров, на этот раз с целью его колонизации.
Первым их шагом был выбор места для поселения. Когда наконец участок был облюбован, португальцы решили очистить его от растительности. Для этого они подожгли лес, рассудив, что лучшего и быстрейшего способа освободить необходимое для застройки место не придумаешь.
Но результат оказался плачевным.
Вызвав к жизни огненную стихию, колонисты были не в силах совладать с нею. Пламя, перебрасываясь с дерева на дерево, охватывало все большее и большее количество деревьев. Лесной пожар ширился с неимоверной быстротой. В конце концов весь остров запылал, как огромный смоляной факел.
Долго бушевал огонь, и, когда он наконец унялся, от пышных лесных богатств острова не осталось и следа.
* * *Такова наиболее распространенная версия происхождения названия острова Мадейра.
Но существует и другое предположение, которое исходит из совершенно противоположных предпосылок. Согласно второй версии, остров, именуемый сейчас Мадейра, был и тогда, когда его открыли, безлесным, отчасти потому, что на нем обитало множество коз, которые поедали все зеленые побеги. Подтверждением последнему служит название, данное ему арабами, — Al-Aghnam, что означает в переводе — мелкий скот.
Вероятно, итальянцы, которым было известно это арабское название острова, ошибочно восприняли его, как Legname (Леньяме — лес), а за ними вслед повторили на своем языке это название португальцы.
Красное море
Португальская эскадра под командованием адмирала Аффонсу д’Албукерки[35], плавно покачиваясь на волнах, двигалась к Ормузскому проливу[36].
Арабский лоцман, находившийся на флагманском корабле, указывал наиболее короткий и безопасный путь.
Адмирал и офицеры стояли на палубе неподалеку от лоцмана и с нетерпением ожидали появления аравийского берега.
Ровный и свежий ветер увлекал корабли к намеченной цели, солнце ярко светило с безоблачного лазурного неба. Поверхность океана поблескивала под его лучами, отливая чуть красноватым цветом.
Необычный красноватый оттенок воды заинтересовал адмирала, и он обратился к переводчику:
— Спроси у него, — он указал пальцем на лоцмана, — почему здесь такой необыкновенный цвет воды. Мы это видим впервые.
Пока переводчик объяснял арабу вопрос адмирала, священник, стоявший в группе офицеров, приблизился к Албукерки и, поклонившись, сказал:
— Я слышал ваш вопрос, сеньор адмирал, и спешу напомнить, что еще древние называли это море красным, пораженные его необычным цветом. Правда, у них в ходу было и другое название, Маге Erythraeum — Эритрейское море. Объяснение этого названия пытались дать еще флотоводцы Александра Великого Неарх и Онезикирит. Они ссылались на восточное сказание о царе Эритрасе, будто бы похороненном на одном из островов этого моря. Легенда повествует, что на этом острове был воздвигнут надгробный памятник царю Эритрасу, а океан получил его имя…
— Ваши познания делают вам честь, благочестивый отец, — прервал его Албукерки, — но послушаем, что скажет нам этот сын аллаха.
— Араб говорит, ваша милость, — вступил в разговор переводчик, заметив нетерпеливый взгляд адмирала в его сторону, — что он уже много лет плавает в этих водах и много раз слышал от других своих собратьев по промыслу, да и сам считает, что красноватый цвет воды объясняется поднятием со дна красного ила во время приливов и отливов.
Албукерки задумчиво покрутил усы, с сомнением кинув взор на плещущиеся вокруг корабля волны.
— Мне довелось слышать от спутников Васко да Гамы, сеньор адмирал, — снова вмешался священник, — еще и другое объяснение. Они высказывали предположение, что красноватый цвет моря происходит от красной пыли, приносимой сюда ветром из пустынь Аравии, а также и оттого, что прибрежные скалы имеют характерный красноватый оттенок.
Адмирал одобрительно кивнул головой и приказал переводчику спросить у лоцмана, что тот думает об этом.
Араб с невозмутимым видом выслушал переводчика и, пожав плечами, коснулся рукой лба и груди и поднял глаза кверху:
— Одному аллаху это ведомо. Он творит, он и уничтожает!
Выслушав этот маловразумительный, но, по всей видимости, окончательный ответ моряка араба, Албукерки усмехнулся и, обращаясь к окружавшим его офицерам, заметил:
