Инна Шустова - Теперь я знаю...

— Умница она, — говорит Иван Федосеевич. — Хотела нас отвлечь. Верно рассчитала. Ее на открытом месте видно хорошо, и мы, по ее логике, должны кинуться за ней. А детишки за это время спрячутся в лесу, затаятся. Они спасутся, а уж с ней что будет, то будет... Великий инстинкт сохранения рода!

— Эх, не вышел уникальный снимок! — сказал доктор и собрал бороду в кулак.

Майка заглянула ему в глаза и говорит:

— Вы не волнуйтесь. Опишите, как было, и будет интересно.

— Ишь, психотерапевт! — сказал доктор, и все засмеялись.

Я хотел спросить, что это за слово — психотерапевт, подумал и сам догадался. Терапевт — это доктор, который приходит домой и лечит от гриппа и ангины. А психотерапевт — который нервных лечит и успокаивает.

Вокруг нас оказалось столько голубики и брусники! Можно весь день собирать, и все равно останется.

Иван Федосеевич сказал, что медведи очень любят эти ягоды. И еще едят разную траву — осоку, хвощ, дудник, морковник.

— Значит, — говорю, — они травожадные.

— Таких не бывает. Есть травоядные — которые травой питаются, и кровожадные — хищники.

— Подумаешь! — сказал я. — А медведи не просто хищники. Они только на вид большие и страшные. А сами растения едят. Значит, жадные до травы.

И все со мной согласились.

Мы наелись ягод, набрали их с собой и сели в вертолет. Винт закрутился, и мы полетели на речку Чажму. Там у Ивана Федосеевича пост.

Вертолет может взлетать вверх и ровно садиться, ему не нужен разбег, как самолету. Вертолет может неподвижно висеть в воздухе и двигаться в любом направлении. Это происходит потому, что у вертолета вращается винт, который создает и подъемную силу, и тягу. Называют его несущий.

У несущего винта есть еще одно прекрасное свойство: если в полете вдруг откажет двигатель, то винт послужит парашютом. Для этого пилот отсоединяет вал винта от двигателя, и набегающий поток воздуха раскручивает винт как ветряную мельницу. В результате вертолет плавно спускается и совершает посадку.

У вертолета, как и у самолета, есть двигатель, кабина экипажа, пассажирский салон или грузовой отсек, шасси, различные самолетные приборы.

На Чажме

Сначала мы увидели речку, а потом домик. Деревьев возле речки мало, они чахлые и низкие. Папа прокричал мне в ухо, что здесь тундра и холодно, надо застегнуть курточку. И Майка тоже застегнулась.

Приземлились мы недалеко от домика. К нам сразу прибежала большая собака — как волк, но добрая. За ней — лесник и лесничиха, муж и жена. Конечно, вдвоем веселее жить в такой глухомани!

Собака виляла хвостом, прыгала и лаяла — обрадовалась гостям. Оказалось, ее зовут Буян.

Иван Федосеевич передал леснику и его жене какие-то мешки и вместе с ними ушел. А мы разминались и отдыхали в тишине.

Потом лесничиха пригласила всех нас в дом и угостила красной рыбой чавычой. И поставила на стол красную икру — целую миску!

Я такую вкусную икру никогда не ел! Икринки круглые и не слипшиеся. Я их на хлеб мажу, а они с хлеба скатываются на стол.

Смотрю — у всех скатываются. И у Майки, и у папы, и у доктора. Лесничиха смотрела-смотрела, как мы воюем с икрой, и пожалела нас.

— Да вы, — говорит, — не стесняйтесь, ложкой берите! На всех хватит и еще останется.

Вкусно было! Настоящий пир.

После такого замечательного обеда мы пошли к речке, и собака с нами. Лесник показал нам на берегу, на песке, медвежьи следы. Ну и лапы у медведя! Как у снежного человека — я его следы по телевизору видел.

Лесник рассказал, что этот медведь живет недалеко, в тундре. Он совсем свой: рыбу берет из рук и дружит с Буяном.

Доктор хотел сделать уникальный снимок, а лесник объяснил, что медведь от вертолетного шума ушел в тундру и там затаился. Можно сфотографировать только следы. Тогда доктор выбрал самые свежие следы и снял их.

Иван Федосеевич спросил у лесника, как в этом году прошел нерест.

— Густо рыба стояла, — сказал лесник. — Воды не видать — одни плавники да спины. До метра были рыбины.

— А что такое нерест? — спросил я.

Папа меня дернул за рукав, чтобы я не встревал, когда разговаривают взрослые. А Иван Федосеевич стал объяснять.

— Нерест, — говорит, — это когда лососевые рыбы — чавыча, кета, кунжа — заходят из моря в реки метать икру. Бывает нерест у каждой рыбы один раз в году. Намечет рыба икру — и умирает.

— Я не согласен, — сказал я. — Как же можно бросать детей? Родители должны защищать маленьких от врагов, как медведица.

— Не влезай со своими глупыми выводами! — строго сказал папа.

— Я не влезаю, — обиделся я. — Я беседую.

Иван Федосеевич посмотрел на папу, и папа сказал:

— Если беседуешь, тогда извини, пожалуйста.

Лесник заулыбался и говорит:

— Все дело в корме. В Чажме вода очень чистая. Летом ее пополняет подтаявший с вулканов снег. В такой воде корма для мальков нет. Рыба икру вымечет — и гибнет. Пока из икринок выведутся мальки, она погниет и станет для них кормом. Мальки подрастут и уплывут в океан, чтобы потом вернуться и дать жизнь новым рыбкам.

— Выходит, — сказала Майка, — красная рыба собой жертвует ради детей?

— Именно так и выходит, — согласился лесник. — Сама малек, а все поняла правильно! А сколько людей этой жертвы не понимают! Лишь бы себе захватить побольше...

— Какие они люди, — сказала лесничиха, — они нелюди! Хуже зверя. Он лишнего не возьмет, ест, пока голодный. А нелюди, браконьеры треклятые, вспорют рыбе брюхо, икру вынут, а саму рыбу побросают. Медведям столько не съесть, сколько они попортят хорошей рыбы.

Иван Федосеевич крякнул и сделался мрачным. Я его еще таким не видел.

— Доложу, — говорит, — директору. Надо усиливать охрану. Чаще бы сюда начальству заглядывать...

От всех этих разговоров меня совсем разморило.

— Малец-то затомился, — сказала лесничиха. — Ступай на сеновал, подремли чуток. И девочка пусть идет.

Я пошел, а сам просто падаю — так хочу спать. Свалился в сено и уснул. Даже не помню, как Майка тоже зарылась в сено.

Когда нас подняли, солнце уже пошло вниз, на вечер. Попрощались мы с лесником и лесничихой, они нам ягод надавали, рыбы и икры.

— А это не браконьерная? — спросил я.

 Да нет, не волнуйся, — сказал лесничий. — Мы в рыболовецком хозяйстве работаем, сдаем рыбу, икру по норме. И себе имеем право оставить. Это наше вам угощение.

Мы сказали спасибо, погладили собаку и забрались в вертолет.

— Теперь куда? — спрашивает летчик. — На гейзеры поздно, да и ребятишки устали.

— Не поздно! Не поздно! — закричал я.

А Майка сказала:

— Мы же на сене выспались!

Только слушать нас никто не стал. Иван Федосеевич велел поворачивать домой.

— Гейзеры, — говорит, — надо смотреть с утра. Это должно быть отдельное путешествие.

И вертолет полетел домой.

Зося без нас очень проголодалась и мяукала. Мы дали ей рыбы и угостили икрой. Рыбу она съела сразу, а икру долго нюхала и хвостом вздрагивала. Потом краешком рта осторожно попробовала — да как зачавкает! Значит, вкусно. Еще бы, не каждой кошке так повезет — кушать свежую красную икру!

Лососи мечут не так много икры, как другие рыбы, например треска. Поэтому они ее «прячут»: устраивают на дне реки гнездо и там закапывают. В реке охотников на икру меньше, чем в море или в океане.

Мальки лососей выходят из икринок, подрастают и спускаются по реке к морю, а оттуда выходят в океан. Питаются они там мелкой рыбой и рачками — в океане корма больше, чем в реке. Пройдет несколько лет, и выросшие лососи вернутся на родину, чтобы дать жизнь новым рыбкам. У лососей очень развит «нюх» — обоняние. Ориентируясь с его помощью по морским течениям и береговой линии, лососи находят свою родную реку. Войдя в реку для нереста, рыбы перестают есть и живут за счет накопленных в их организме питательных веществ.

Горячий ключ

До Москвы оставалось совсем мало дней, а вертолет больше не прилетал. Папа принес нам с Майкой книжку про гейзеры. Майка читала ее вслух, а картинки мы рассматривали вместе.

Я узнал, что гейзер — это фонтан из кипятка. Из-под земли бьет. Гейзеры бывают там, где есть вулканы.

Оказывается, вулкан подогревает внутренним жаром подземную воду. Как плита! Вода закипает и по трещинам в земле вырывается наружу. По-научному — извергается. Кипяток выплеснется, а его место над горячей «плитой» займет холодная подземная вода. И опять все начинается сначала.