Петр Кропоткин - Идеалы и действительность в русской литературе

Лермонтов также написал одну повесть в прозе, «Герой нашего времени», действующее лицо которой, Печорин, является, до известной степени, действительным представителем части образованного общества в ту пору романтизма. Некоторые критики видели в нем портрет самого автора и его знакомых; но, как сам Лермонтов говорит в предисловии ко второму изданию своей повести, «Герой нашего времени» точно портрет, но не одного человека; это портрет, составленный из пороков нашего поколения, в полном их развитии.

Печорин — смелый, умный, предприимчивый человек, относящийся с холодным презрением ко всему окружающему. Он, несомненно, незаурядный человек и стоит выше пушкинского Онегина; но он, прежде всего, — эгоист, расточающий свои блестящие способности во всякого рода безумных приключениях, всегда так или иначе имеющих подкладкой любовь. Он влюбляется в черкесскую девушку, которую увидел на туземном празднике. Девушка также увлекается красотой и мрачным видом Печорина. Он не может жениться на ней, так как родные-мусульмане не согласятся отдать дочь за русского. Тогда Печорин, при помощи брата девушки, смелым образом похищает ее, и черкешенка попадает в русскую крепость, где Печорин служит офицером. В продолжение нескольких недель она только плачет и не хочет слова сказать с похитителем; но мало-помалу она начинает любить его. Тут-то и начинается трагедия. Печорину скоро надоедает красавица черкешенка: он все чаще и чаще начинает уходить от нее на охоту, и во время одной из таких отлучек ее похищает из крепости черкес, влюбленный в нее. За ними бросается погоня; видя, что он не сможет увезти красавицу, черкес убивает ее ударом кинжала. Для Печорина такое решение является почти желанным исходом.

Несколько лет спустя Печорин появляется среди русского общества на одном из кавказских курортов. Здесь он встречается с княжной Мэри, за которой ухаживает молодой человек Грушницкий — нечто вроде кавказской карикатуры на Байрона, стремящийся изобразить своей персоной презрение к человечеству, но в действительности очень пустой человек. Печорин, в сущности мало заинтересованный княжной Мэри, находит тем не менее злобное удовольствие делать Грушницкого смешным в глазах княжны и употребляет все усилия, чтобы влюбить ее в себя. Раз это достигнуто, он теряет всякий интерес к своей жертве. Он потешается над Грушницким, и, когда последний вызывает его на дуэль, Печорин принимает вызов и убивает его. Таковы были герои того времени, и мы должны признать, что в данном случае мы имеем дело не с карикатурой. В обществе, свободном от материальных забот (в эпоху Николая I, при крепостном праве) и не принимающем никакого участия в политической жизни страны, талантливые люди, не находя исхода своим силам, часто бросались в омут приключений, подобно Печорину.

Нечего и говорить, что повесть превосходно написана. Характеры действующих лиц блестяще обрисованы, и некоторые из них, как, например, старый капитан Максим Максимыч, навсегда останутся живыми типами одних из самых симпатичных представителей человеческого рода. Благодаря этим качествам, «Герой нашего времени», подобно «Евгению Онегину», послужил образцом для целого ряда позднейших повестей.

Баснописец Крылов (1768—1844) принадлежит к числу русских писателей, наиболее широко известных за границей. Английские читатели знакомы с ним по превосходным переводам его произведений и по статье о нем такого знатока русской литературы и языка, каким был Рольстон; так что, в сущности, мало приходится прибавить к тому, что уже было сказано Рольстоном об этом замечательно оригинальном писателе.

Он стоит на границе между двумя столетиями, вследствие чего в его произведениях отразился конец восемнадцатого века и начало девятнадцатого. Вплоть до 1807 г. он писал комедии, которые, даже еще более, чем комедии других его современников, были подражаниями французским образцам. Только в 1807—1809 годах Крылов нашел свое истинное призвание; он начал писать басни, и в этой области он вскоре занял одно из первых мест не только в русской словесности, но и среди современных баснописцев всех других стран. Многие из его басен — по крайней мере большинство наиболее известных — заимствованы у Лафонтена; но, несмотря на это, басни Крылова являются вполне оригинальными произведениями. Как ни удивительно умны и тонки басни Лафонтена, но его звери — академически образованные французы «хорошего» общества. Даже крестьяне его басен носят следы версальской пудры. Ничего подобного нет в баснях Крылова. Каждый зверь в них носит свой определенный характер и изображен с удивительной верностью природы. Более того, каждому зверю соответствует особенный размер стиха: тяжеловесный, простодушный медведь, умная и хитрая лисица, неусидчивая обезьяна — все они говорят у Крылова своим языком. Крылов знал каждого из изображаемых зверей в совершенстве; он изучил каждое их движение. Прежде чем он начал писать басни, выводя в них животных, он должен был с любовью присматриваться к жизни обитателей лесов и полей, к правам бессловесных друзей человека, и с тихим юмором подмечал, должно быть, их комические особенности. Вследствие этого Крылова можно рассматривать как лучшего баснописца не только в России — где у него был талантливый соперник в лице Дмитриева (1760—1837), — но и во всемирной литературе новейшего времени. Правда, басни Крылова не отличаются глубиной и в них нет ядовитой режущей иронии. В них преобладает добродушная, легкая насмешка, которая так гармонировала с телесной массивностью Крылова, его поразительной ленью и склонностью к тихому размышлению. Но в сущности, не это ли представляет истинное отличие басни, — которую не следует смешивать с сатирой.

При этом в русской литературе нет другого писателя, который лучше понимал бы сущность действительно народного языка и лучше владел им, чем Крылов. Еще в то время, когда русские литераторы колебались в выборе между элегантным европеизированным стилем Карамзина и неуклюжим полуславянским языком старой школы, Крылов — даже в своих первых баснях, написанных в 1807 году, — создавал уже чисто народный язык, благодаря которому он занял единственное в своем роде положение в русской литературе и который до сих пор не превзойден, даже такими мастерами народного русского языка, какими были Островский и некоторые писатели-народники позднейшей эпохи. В изяществе, выразительности и понимании истинного духа разговорного русского языка Крылов не имеет соперников.

Несколько второстепенных поэтов, современников Пушкина и Лермонтова, должны быть упомянуты в этой главе. Влияние Пушкина было настолько велико, что оно очевидно должно было вызвать школу писателей, пытавшихся следовать по его пути. Правда, что ни один из них не достиг значения мирового поэта, но все же каждый тем или другим способом содействовал развитию русской поэзии и имел гуманизирующее, облагораживающее влияние на русское общество.

В поэзии Козлова (1779—1840) отразилась его личная, чрезвычайно печальная, судьба. В возрасте около сорока лет он был разбит параличом и лишился сначала употребления обеих ног, а вслед за тем и зрения; но болезнь не коснулась его поэтического таланта, и он диктовал стихи своей дочери, — в том числе несколько самых скорбных элегий, какими обладает русская литература, а также и целый ряд превосходных переводов из иностранных поэтов. Его «Чернец» вызывал слезы у читающей России и заслужил горячую похвалу Пушкина. Одаренный удивительной памятью, он знал наизусть всего Байрона, все поэмы Вальтера Скотта, всего Расина, Тассо и Данте, — Козлов, подобно Жуковскому, с которым у него было много общего, много переводил с различных языков, преимущественно из английских поэтов-идеалистов, а некоторые из его переводов с польского, как, например, «Крымские сонеты» Мицкевича, являются истинными произведениями искусства.

Дельвиг (1798—1831), товарищ Пушкина по лицею, был его близким другом. Он представлял в русской литературе стремление к возрождению древнегреческих форм поэзии, но в то же время он очень удачно подражал стилю русских народных песен, и его лирические произведения в этой форме пользовались тогда большой популярностью. Некоторые из его романсов до сих пор не вышли из обращения.

Баратынский (1800—1844) тоже принадлежал к группе друзей Пушкина. Под влиянием дикой природы Финляндии поэзия Баратынского приняла романтический характер; она проникнута любовью к природе и вместе с тем глубокою меланхолией. Он очень интересовался философскими вопросами, но не мог найти им разрешения, и вследствие этого у него нет цельного миросозерцания. Впрочем, все написанное им облечено в прекрасную форму изящных и выразительных стихов.