Станислав Рассадин - Новые приключения в Стране Литературных Героев
Гена. Странно!
Незнакомец. Что ж странного сумел ты здесь узреть? На родине моего создателя из телятины делают суп, похожий на тот, что варят из черепахи. Вот он и называется: Мок-Тартль.
Гена. Значит, и мне вас так звать?
Незнакомец. Зачем же? Я люблю разнообразье. Вот ты откуда? Из земли какой?
Гена. Я? Из Москвы... Из России...
Незнакомец. О, там мне дали множество имен! Как только там меня не называли! Всего мне и не вспомнить нипочем. И Фальшивая Черепаха, и Черепаха Квази, и Черепаха Телячьи Ножки. Но более всего мне по душе, как обозвал меня один придумщик, его зовут Борисом Заходером... В общем, он дал мне имя: Рыбный Деликатес.
Гена. Так как же мне-то вас называть?
Незнакомец. Я думаю: зови Деликатесом. С твоей стороны это будет весьма деликатно.
Гена. Ладно. Так и буду. Но я вот что хотел у вас спросить. Вы, кажется, человек ученый... То есть, конечно, не человек, а... В общем, вы учились и...
Но тут Деликатес вновь начинает издавать стоны.
Что с вами? Опять плачете?
Деликатес. О боже! Я опять припомнил школу, где плавал на уроках столько лет!
Гена. Ну и что? Я тоже в школу хожу и тоже иногда на уроках плаваю, но я же вот не плачу!
Деликатес (насторожившись). Ты тоже ходишь в школу? Интересно, на каком же уровне твоя школа?
Гена. Хорошая школа! То есть обыкновенная. Средняя, в общем.
Деликатес. Но на каком уровне она стоит? От поверхности моря?
Гена. Точно не знаю, но, уж конечно, выше моря. Над водой.
Деликатес. Выше? Над водой? Ты серьезно?
Гена. Конечно, серьезно!
Деликатес (с облегчением). Ну, тогда это несерьезно! Какое же тогда может быть сравнение с нашей, морской школой? Это верхоглядство, а не образование, вот что это такое!
По правде говоря, у Гены нет особого желания горячо отстаивать родную школу, но на всякий случай он решил обидеться.
Гена. Интересно знать, почему это вы так решили?
Деликатес. Да потому, что в школе, которая над водой, только поверхностные знания и можно получить. У нас мальков – и тех глубже учат. А уж кто хочет по-настоящему углуПиться в науку, тот должен добраться до самого дна. (Самодовольно.) Вот я сумел углуПиться и теперь имею Законченное Низшее Образование!
Гена. И что же вы в этой вашей школе учили?
Деликатес. О, кучу всяких наук! Ну, первым делом, конечно, учились Чихать и Пихать...
Гена. Вам что-то в рот попало? Вы хотели сказать: читать и писать?
Деликатес (строго). Если бы я хотел сказать: читать и писать, я бы так и сказал, будь уверен... Потом учили арифметику, всю насквозь: Почитание, Уважение, Давление и Искажение. Кроме того, раз в неделю приходила старая Мурена. Она нас учила разной муре: ну, там, Лживописи, Натюр-Мордам, Верчению Тушею...
Гена. Как-как?
Деликатес. Я бы показал, как, да что толку? Ведь по радио мою тушу все равно никто не увидит... Но главным прОпадавателем у нас был...
Гена (не удерживается, чтобы не поправить). ПрЕподавателем!
Деликатес. Кто учился в морской школе, я или ты? Конечно, прОпадавателем – они у нас вечно пропадали, то один, то другой. Что поделаешь, текучий состав... Так вот, главным прОпадавателем у нас был сущий Змей Морской. Между собой мы его прозвали Питоном.
Гена. Почему же Питоном, если он Морской?
Деликатес (с негодованием). Он был Питон! Ведь я ж его питоНец! И вот уж он-то мог углуПить все на свете, к чему ни прикасался. Он нам рассказывал про Страну Чудес, в которой мы живем, про ее Истерию и Биографию, про того человека, который ее придумал...
Гена. А, это уже другое дело! И что он про него рассказывал?
Деликатес. Спроси лучше, чего не рассказывал! Все! Он говорил, что наш автор был профессор Мать-и-Мачехи и придумал уйму всяких теорий. Например, Теорию Приносительности...
Гена. Относительности!
Деликатес. Нет, ты меня не собьешь! Не на того напал. Ясное дело, Приносительности. Ну, конечно, бывает на свете и Относительность, и даже совсем куда-нибудь Уносительность, да только кому же они нужны? Уж не знаю, как у вас, в вашей поверхностной школе, а мы глубже смотрим. Мы мелко не плаваем! У нас в тихом омуте – и в том черти водятся! Короче говоря, мы любим, чтобы нам приносили, а не относили или тем более уносили. Ишь, чего захотел!..
Гена. Да, я вижу, от вас толку не добьешься. Вы с вашим Змеем Морским совсем углуПились. Привет!..
Опять они вдвоем – Гена и Архип Архипович.
Слышали, что он нес? Будто Льюис Кэрролл что-то вроде теории относительности открыл!
Профессор (смеясь). Да, бедняга Деликатес тут сильно преувеличил. Хотя маленькое зернышко истины и тут есть.
Гена. Так ведь теорию относительности Эйнштейн открыл!
Профессор. Кто же спорит? Но, видишь ли, некоторые физики, как раз занимающиеся этой теорией, считают, что в одной из глав «Алисы в Стране Чудес» есть как бы маленькая наметка этого величайшего открытия. Его предчувствие, что ли... Да, не удивляйся! Ничего странного. Ведь путаник Деликатес прав. Льюис Кэрролл, а точнее, Чарлз Лютвидж Доджсон – это его настоящее, а не литературное имя – был не только сказочником-фантастом, но и профессором Мать-и-Мачехи... Фу ты, как привязчива эта путаница!.. Был профессором математики и автором многих специальных трудов, а кроме того еще и лингвистом и логиком. Так что вполне понятно, почему самые разные ученые – физики, математики, психологи, философы, историки – интересуются книгами Кэрролла с точки зрения своих наук. И находят в них научные идеи и догадки, которые волновали Кэрролла как ученого...
Гена. Какие, например?
Профессор. Ну, скажем, ученые полагают, что Кэрролл предвидел многое из того, до чего додумалась современная наука о времени. О том, что такое настоящее, будущее, прошлое и так далее. Или говорят, что применение им абсурдных, нелепых посылок, которые в конце концов могут привести к правильному ответу, ныне широко применяется в физике... Да что я тебе рассказываю? В этих делах я все равно, мягко говоря, не специалист, но если тебя это интересует...
Гена. Конечно, интересует!
Профессор. Тогда советую заглянуть в научное издание обеих книг Льюиса Кэрролла – и «Алисы в Стране Чудес», и «Алисы в Зазеркалье». Оно вышло несколько лет назад в издательстве «Наука», и в нем как раз есть статьи ученых. Одна даже так и называется: «Физик читает Кэрролла».
Гена. Книгу-то я посмотрю, а только что ж это выходит? Значит, чтобы понять эту самую Страну Чудес, надо вон сколько всего знать – и физику, и математику, и психологию...
Профессор. С чего ты взял? Читают же эти книги маленькие дети! И больше того: по-моему, слишком уж въедливо вчитываться, стараясь непременно расшифровать каждую строчку, даже вредно... Кстати, помнишь того младенца, который у тебя на руках превратился в поросенка?
Гена. Спрашиваете! Разве ж такое забудешь?
Профессор. Представь, нашелся один дотошный исследователь, который решил, будто этот сынок Герцогини, ставший свиньей, никто иной, как герцог Ричард Глостер, будущий король Ричард III, – тот самый, что изображен в трагедии Шекспира. И почему? Только, видишь ли, потому, что, всходя на трон, он избрал своим королевским знаком белого кабана!
Гена. Ну, уж это просто смешно!
Профессор. Если бы! В том-то и беда, что такая занудливая дотошность способна совершить очень печальное чудо: сказка перестанет быть смешной. А главное-то содержание и главная мудрость книг Льюиса Кэрролла в том, что они – великие сказки. Веселые, причудливые, человечные. Да если б они просто смешили, если бы все эти нелепицы и бессмыслицы, на которые Кэрролл такой мастер, всего-навсего оставались забавным озорством, – уже было бы хорошо. Но у него, как у всякого большого сказочника, они словно бы от противного, от нелепого,, от глупого утверждают, что добро – это добро, зло – зло, ум – ум, а глупость – не больше, чем глупость. Утверждают то, что должно быть понятно каждому человеку, если он человек.
КАК ВАНЬКА-ВСТАНЬКА ПРЕВРАТИЛСЯ В ШАЛТАЯ-БОЛТАЯ
Слово свое Гена сдержал: научное издание книг Льюиса Кэрролла он действительно достал (с трудом) и принялся читать тоже не без труда, потому что это во всех отношениях полезное издание, увы, в отличие от некоторых иных переводов, решило пожертвовать ради сугубой точности весельем, легкостью и изяществом. Так что не надо особенно строго судить Гену за то, что читать-то он читал, да не до конца. Но не об этом зашел у Архипа Архиповича и Гены разговор при следующей встрече: профессора поразило, что тот не запомнил имени переводчика. И мало того – имел неосторожность еще и заявить: «А я их никогда не запоминаю!»
