Анатолий Стась - Зеленая западня
— Мина или торпеда?! Инспектор, вы намекаете на то, что в океане содеяна диверсия? Кому же мешала первая на планете научная глубоководная колония, в составе которой были ученый свыше десяти стран?
— Если бы я мог ответить на этот вопрос, доктор, мне не надо было бы кормить здесь москитов.
— Не могу постичь, товарищу Чанади… это ужасно. После вести о гибели Оксаны, моей жены, и ее товарищей, кое-кто из моих знакомых поставил под вопрос версию о подводном вулкане. Значит, у них были основания сомневаться…Не природа — люди здесь приложили руки…
— Да, природа не виновна.
Отец сказал:
— Итак, вы имеете намерение выяснить причины катастрофы?
— Меня уполномочено разыскать преступников.
— Это вас и привело сюда, в Сени-Моро?
— Да.
— Спасибо за искренность, Чанади.
— Меня не за что благодарить. Вам сообщили о моих полномочиях, мне известные ваши соображения относительно некоторых непонятных событий в этом закоулке сельвы. Итак, между нами нет тайн. Признаться, доктор, история, услышанная вами от Катультесе, это для меня новое… У меня возникла мысль: уж не связана эта почти невероятная история с делом, которым я занимаюсь?
Здесь голос Чанади пропал. За секунду снова послышался с предыдущей четкостью:
— …Знаю, знаю, вы хотите услышать о моем путешествии на яхте “Зигфрид” от порта Хармю. Вас интересуют люди с того суденышка? Об этом, доктор, чуть позже. А сейчас скажите, что вы знаете об Али Акхаре?
— Афганце, известном ученом-металлурге?
— Именно о нем речь. Этот молодой ученый имеет светлую голову. Например, ему не составляет трудностей взять пробу золота, с которого три тысячелетия тому мастера Причерноморья изготовили украшения для вашего предка скифа, и неопровержимо доказать, что этот желтый металл добыт на Урале… Мы консультировались с Акхаром. Он сделал анализ того загадочного обломка из океана и заявил, что монополию на изделия из сверхтвердой стали такой марки держит западноевропейский концерн “Крон”. Это была первая ниточка, за нее мы и ухватились обеими руками. Наши эксперты перелистали груду бумаг и с точностью до одной гайки выучили все металлическое снаряжение подводной колонии. Они приходили к выводу, что найден обломок какой-то шарообразной штуковины — это инородное тело на базе, так как такая шарообразная вещь никогда не значилась в оснащении ЭГБ-1. А тогда мы и взялись за концерн “Крона”. Оказалось, что кусок стали, поднятый из глубин, до недавнего времени был частицей стенки батискафа, изготовленного в цехах одного из бельгийских заводов концерна на заказ чилийского общества “Друзья дельфинов”.
— Предположим, батискаф не принадлежал подводной колонии и неизвестно каким образом попал на базу. Но же батискаф — не торпеда?
— Доктор, под стальную стенку батискафа нетрудно заложить что-нибудь. Установлено, что разрушительная сила действовала на аппарат изнутри. Неопровержимо, батискаф был носителем взрывчатки, которой уничтожена глубоководная база и люди. Во время расследования мы натолкнулись на целый ряд заказов, которые их много лет подряд выполняли предприятия концерна “Крон” этому же самому обществу, которое пылает любовью к дельфинам. Перед нами лежал предлинный перечень разнообразнейший оборудования, приборов, аппаратуры, материалов. Консультанты разводили руками: кому и для чего где-то в Чили понадобилось столько добра? Большей частью изделия и материалы загружались на корабль, порт назначения указывался всегда один — Хармю. Иногда оборудования отсылалось на самолетах. Если верить подсчетам, то порт на Вачуайо давно должен был превратиться на огромный склад настоящих сокровищ или же там находился какой-либо мощный научно-технический центр. С такой мыслю я и отправился в Хармю. И попал в такое себе захудалый городок — с три десятка лачуг, один-единственный причал, несколько старых портальных кранов…
Мы с Ержи путешествовали как туристы, их теперь немало блуждает всюду в поисках экзотики. Ержи помогала мне, девочка хорошо владеет португальской, знает несколько здешних диалектов. Моя двоюродная сестра родилась в этой стране. Ее отец, ученый-социолог, почти полжизни отдал джунглям. Он исследовал причины вымирания давно исчезнувших индейсуих племен, собрал множество фактов, которые свидетельствовали, что пресловутая “Охрана индейцев”, созданная в начале двадцатого столетия, по сути была инструментом колонизаторов для уничтожения тех же индейцев. Три года назад ученый с женой и дочуркой возвратился домой, в Венгрию. Ержи охотно согласилась вместе со мной посетить места, где минуло ее детство…
“Вот оно что! Она родилась в сельве. Теперь все поняло”, — подумал я, и услышал голос отца:
— Девочка знает о настоящей цели вашего путешествия?
— Наше путешествие для нее — странствие в мир ее первых детских впечатлений. Прежде всего мы побывали в Чили. Там я выяснил, что общество “Друзья дельфинов” в самом деле существует, состоит из нескольких небольших групп, преимущественно из молодежи, студентов. Конечно, это общество не имело никаких связей с китами промышленного капитала Западной Европы. Люди, которые велели дела с концерном “Крон” от лица общества, были подставными агентами, кто-то стоял за их спиной.
С того времени как была провозглашена независимость Сени-Моро, загадочный поток грузов в порт Хармю прекратился. Исчезли также все портовые документы, из которых можно было бы узнать, для кого поступали грузы.
Я уже было склонялся к тому, что мы натолкнулись на грязную аферу каких-то торгашей, которые грели руки, перепродавая сырье и ценное оборудование. Но батискаф… Вот что не давало покоя. Я готовился к продолжительной работе, решил разведать побережье океана, заглянуть в порты нескольких южноамериканских стран. И именно в то время получил депешу. Служба расследования в конце концов натолкнулась на один подставного заказчика. Его заприметили в Бельгии, когда он договаривался об изготовлении физической аппаратур. Какой-либо клерк из администрации концерна “Крон” удостоверил, что именно этот человек два года назад оформляла срочный заказ на батискаф специальной конструкции из сверхтвердой патентованной стали.
За подозрительным заказчиком начали следить. Вскоре он оставил Европу, пересек несколько границ и оказался в Сени-Моро. Мне передали приказ прибыть в Пэри и взять на себя обязанности радиста вашей экспедиции, чтобы вблизи присмотреться к нашему “подопечному”. В Хармю я случайно узнал, что там заправляется горючим яхта “Зигфрид” и что судно должно дальше плыть по Вачуайо. Я познакомился с капитаном и попросил взять нас на борт и высадить в Пэри. Вот мы дошли и к суденышку, доктор.
— Как вам путешествовалось на яхте? — спросил отец.
— Все было хорошо. Яхта устаревшего образца, но в замечательном состоянии. Немного непривычная для этих мест у нее название “Зигфрид”, и никому не запрещается давать судам имени на свой вкус. Согласно документам, яхта принадлежит панамскому институту ихтиологии.
— А кто на судне тот седой мужчина с усами?
— Это капитан яхты, Рохас Верейра. Кроме него, на судне есть моторист и двое матросов. И еще плавают два ихтиологи, панамцы, исследуют рыбное хозяйство Вачуайо по контракту с частной рыболовецкой фирмой Сени-Моро. Единственное, что я заметил: капитан суденышка не только с матросами, даже с ихтиологами вел себя как-то пренебрежительно, и все они будто бы опасались его.
— Какова ваша мысль об убийстве в джунглях, инспектор?
— Пока что ничего определенного сказать не могу. А, газета… Не надо, доктор, сообщение в газете я уже прочитал.
— Хорошо. Так кто же, когда не секрет, тот ваш “подопечный”, ради которого вы были вынуждены завернуть в Пэри? Вы его имели в виду, сказав, что должны принять меры?
— Не догадываетесь, доктор, о ком речь? — Чанади помолчал. Затем сказал: — Я имею полномочие местной власти арестовать человека, который вы знаете как сеньора Аугустино…
Рядом за стеной послышался звон, будто наступили ногой на стекло. Транслятор замолк.
Шагов за стеной я не услышал, меня вывело из оцепенение клацанья замка. Я стремглав выскочил из своего тайника…
Где-то близко гудят тысячи шмелей, от однообразного скучного жужжания раскалывается голова. Я силюсь расплющить глаза и не могу пошевелить тяжелыми веками. Щека прислонилась к чему-то теплому, гладкому, пахнет нагретой искусственной кожей. И шмели гудят, гудят…
Через силу расплющиваю одно глаз. Вместе со светом в мозг стреляет невыносимой болью. И я принуждаю себя смотреть, вижу, как мерцают зеленые пятнышки; постепенно они расплываются, свет гаснет, потом снова вспыхивает прозрачным сиянием, которое разливается передо мною. Моя голова отброшена на спинку кресла. Перед глазами — худощавая спина, чьи-то расставленные локти.
