Владислав Крапивин - Стража Лопухастых островов
– Извините, но в кроссовках нельзя, а больше ничего нет. Лилия Кузьминична сама вчера сказала, что можно в лаптях!
– Но нельзя же так идиотски воспринимать гиперболу! – взвинтилась его наставница.
– Гм… третьеклассники, по-моему, еще не проходили гиперболы… А, собственно, в чем проблема?
– Отправьте его немедленно домой!
– Но, Лилия Кузьминична, скоро урок. И к тому же… я не имею права. В школьном уставе не сказано, что нельзя ходить в лаптях. Да и что такого? Пусть ходит, если нравится. Дело вкуса…
– Но если все начнут…
– Все не начнут, – успокоила Вера Евгеньевна. – Лилия Кузьминична, задержитесь еще на минутку, а ты, Полуэктов, иди на урок…
Всю последнюю неделю мая Стасик Полуэктов ходил по школе в лаптях. Все привыкли к этому довольно быстро. Наградили Стасика прозвищем «Лапоть» и больше не обращали внимания. Только Славка Пузырев и Коля Соломин, продолжали поглядывать на Стасика с уважительным интересом. Иногда задавали вопросы:
– Где ты их взял-то?
– У папы в коллекции. У него там много всякого: прялки, решета, туески из бересты, скалки… Вот и лапти нашлись, новенькие, – охотно объяснял Стасик.
– И папа разрешил?
– Сказал: носи, раз такая ситуация. Оботрутся – станут похожи на старинные…
– А мама?
– Мама сказала: Ломоносов в Москву тоже в лаптях пришел, и ничего, человеком стал…
– Мама с папой у тебя что надо, – пришел к выводу Коля. А Славка добавил:
– Ты сам – тоже. Хочешь с нами строить автомобиль на воздушной подушке?
Стасик хотел…
Когда учебный год закончился, Лилия Кузьминична вздумала снизить ученику Полуэктову оценку по поведению за четверть. Но педсовет это решение не утвердил. А Стасик, в заключение всей истории, в своих лаптях занял первое место в беге на шестьдесят метров – на спартакиаде младших классов, посвященной началу каникул. Когда Стасика поздравлял и расспрашивал корреспондент школьной газеты, тот честно сказал, что накануне увидел на озерном берегу след атлета Жоры и натер песком из следа лапти. Вмешалась судейская коллегия, хотели отменить результат. Мол, такое колдовство – все равно, что допинг. Но и участники, и болельщики возмутились. Во первых, как оказалось, Жорин след использовал не один Стасик Полуэктов. А во-вторых, где это сказано, что натирание ступней песком (пусть даже не простым) запрещено!
Летом лапти Стасика выпросил руководитель театральной студии «Семеро козлят». Не насовсем, а для спектакля «Сказка о Балде» в детском лагере «Тополята». Спектакль занял первое место в губернском конкурсе. А потом Стасик – с папиного согласия – отдал обветшавшие лапти в школьный музей. Там они висят на стенде и сейчас – рядом с указкой учителя Павла Акимовича, который никогда не ставил двоек, и обломком летающей тарелки, который отыскал в Ярушинском овраге первоклассник Ванечка Лабужинский. А под лаптями – табличка, на которой написано про лапти все: их история и заслуги…
Весь июнь Славка Пузырев, Коля Соломин и Стасик Полуэктов строили «воздухомобиль». К сожалению, испытания не удались: не хватило мощности. В двигателе было всего три велосипедных насоса и волейбольная камера, на которую – предварительно надув ее – все садились с размаха. Получался «толкательный выброс», но слишком слабый Неудача не обескуражила. К машине приделали педали, превратив ее в «веломобиль». На этом сооружении катались по Колиному двору и ближним переулкам, пока не потерпели аварию в канаве (никто не пострадал). Потом занялись раскопками в овраге и нашли несколько медных монет времен Павла Первого. А в августе на стареньком Колином компьютере с принтером взялись выпускать газету с фантастическим рассказами про НЛО и храброго квама по имени Речная Ставрида. В этой же газете были напечатаны первые стихи Генки Репьёва, который жил по соседству с Колей (и был тогда еще дошкольником):
Пузырь, Соломинка и Лапоть,Они друг с другом заодно.А кто протянет вражьи лапы,Тех сразу выкинут в окно!
Вражьих лап к друзьям никто не протягивал, но стихи понравились своей мужественной энергией. И после этого газету «Три с плюсом» переименовали. Так и назвали: «Пузырь, Соломинка и Лапоть». Прозвище Соломинка сперва не очень радовало Колю Соломина, казалось девчоночьим, но скоро он привык.
В школе к коллективному прозвищу трех друзей тоже привыкли. Хотя вместо «Соломинка» иногда говорили «Солома» – так короче…
2
Сейчас неразлучная тройка двигалась навстречу. Пузырь и Солома тащили растопыренную клеенчатую сумку (как недавно Анна Львовна с Игой). В сумке звякал металл. Наверно, друзья опять что-то строили – судя по их «мастеровому» виду. Пузырь любил солидность, был он в просторной рубахе с карманами и мешковатых джинсах до пят с проделанными на коленях дырами для вентиляции. Солома солидность тоже ценил, но иную – научную. Поэтому часто надевал профессорские очки с простыми стеклами. И теперь на нем были эти очки, а еще – лиловые трусики и похожая на полосатое платьице тельняшка с прорехой на пузе. А как там выглядит Лапоть, было не понять – он двигался позади и тащил надетую через плечо надутую автомобильную камеру. Не такую большущую, как недавняя шина, но все же «ого-го» (как сказал бы Казимир Гансович). Стасика она скрывала почти целиком. Этакий великанский черный бублик на поцарапанных ногах в сандаликах и аккуратных желтых носочках с мультяшными лягушатами.
Ига остановился (и Степка). Три друга тоже остановились. Те и другие были рады передохнуть.
– Репивет, – с удовольствием сказал Ига. Хороших людей встретить всегда приятно (хотя виделись не так уж давно, в классе).
– Репивет, Ига, – сказали Пузырь и Соломинка. Лапоть высунул из-за надутого калача голову в растрепанных локонах:
– Здравствуй, Ига!
Все трое со сдержанным любопытством смотрели на Степку. Ига и она опустили в траву палку с утюгом. Степка встала к Иге поближе.
– Это Степка, – сказал он, ощутив ее локоть. – То есть Степанида. Она приехала сюда недавно. Мы сегодня познакомились, и вот… сразу куча общих дел.
– Репивет, Степка, – кивнул Пузырь, незаметно поддернув штаны с дырами.
– Репивет, Степка, – Соломинка интеллигентно поправил очки.
– Здравствуй, Степа, – сказал из-за пухлой резины самый вежливый, Лапоть. – Какое у тебя впечатление от Малых Репейников?
Степка тихо, но без робости ответила, что впечатление хорошее, только она еще не совсем привыкла.
– Ее оса ужалила, – объяснил Ига. – Пришлось к бабке Насте идти…
– Как это оса ужалила? – очень удивился Лапоть. – Разве у тебя, Степа, нет кнамьего шарика? Ты походи по траве, обязательно найдешь. Он от всяких укусов защищает.
– Мне обещали подарить…
– Дареные не помогают, – объяснил Лапоть, – Надо, чтобы человек сам нашел…
Степка быстро глянула на Игу, но он отвел глаза.
Степка помолчала и чуть улыбнулась:
– Наверно, оса сразу разглядела, что я не здешняя. Уши не лопухастые.
Трое деликатно, без лишней пристальности, глянули на Степкины уши.
– Дело поправимое, – успокоил Пузырь.
– К середине лета станут как надо, – утешил Степку и Соломинка. Лапоть же посоветовал:
– А если хочешь скорее, подгибай их, когда ложишься спать, и прижимай к подушке. То одно, то другое. В прошлом году у нас в классе появился новичок, и он поступал именно так. Уши стали нормальными буквально через неделю.
Два его друга и с ними Ига покивали: чистая, мол, правда.
– Я попробую, – по-прежнему тихонько пообещала Степка. – А сережки снимать надо?
– Если не мешают, не снимай, – сказал Пузырь. И подбородком показал на утюг. – Это у вас что? В смысле зачем?
Ига не стал вдаваться в подробности.
– Валентиныч попросил отнести в музей, в подарок директору.
– Музей закрыт, – равнодушно сообщил Пузырь и снова поправил штаны. – Мы только что туда заходили… по одному делу.
– Написано «смена экспозиции», – уточнил Соломинка.
– А директор уехал на три дня в Ново-Груздев, – добавил подробностей Лапоть. – Нам сказала это его заместительница Моника Евдокимовна.
– Еще не легче… – сказал Ига.
Пузырь сел на корточки (колени с любопытством высунулись из дыр). Потрогал утюг, прочитал надпись.
– В музее таких – целый склад. Зачем в нем еще один? Отдайте лучше нам.
– А вам зачем? – удивился Ига.
– Вместо якоря. Мы у соседей старую плоскодонку выпросили, теперь корабль оборудуем…
– Да якорю-то острые лапы нужны!
– Такая штука и без лап удержит, своей тяжестью, – разъяснил Соломинка и тоже присел над утюгом. Тоже потрогал, с уважением.
Лапоть наконец сбросил упругую камеру и сел на нее верхом (и оказался голым по пояс, опоясанным, как юбочкой, снятой зеленой майкой; на груди его была нарисована зубной пастой крючконосая птица с растопыренными крыльями). Он сказал:
