Астрид Линдгрен - Линдгрен А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 2: Суперсыщик Калле Блумквист [ Суперсыщик Калле Блумквист; Суперсыщик Калле Блумквист рискует жизнью; Калле Блумквист и Расмус; Расмус, Понтус и Глупыш]
Они тихо лежали у стены балагана, словно два маленьких настороженных зверька, готовых бежать при малейшей опасности. Они боялись… но не очень. Немножко бояться, лежать ничком, чувствовать запах травы и сырой сосновой древесины, исходящий от деревянных скамеек, — это так весело! Так и должно пахнуть, когда проходишь зайцем. Единственное, что они увидели, когда наконец-то осмелились поднять глаза, это — ноги. И конечно, было интересно смотреть, как по-разному держат люди свои ноги под скамейками. Но ведь они с Понтусом пришли сюда не для того, чтобы созерцать множество коричневых и черных ботинок и туфель. Они хотели видеть Альфредо.
— Надо постараться, чтобы обзор был лучше, — прошептал Расмус.
Они ползли вдоль стены балагана, пока не нашли проход между рядами скамеек. И тогда увидели Альфредо. Здесь он тоже стоял на маленькой эстраде, а пухлая дама с преданным видом торчала рядом с ним. Сейчас она как раз протягивала ему шпагу. Альфредо поклонился публике. Затем, откинув свой толстенный затылок как можно дальше назад, он поднял шпагу на вытянутой руке прямо над широко открытым ртом и начал медленно вдавливать ее вниз через глотку. Это было страшно и удивительно. Расмус и Понтус как зачарованные смотрели на него: неужели он взаправду вонзит в себя шпагу — всю шпагу целиком? Да, похоже, что так! Рукоятка шпаги все приближалась и приближалась ко рту Альфредо, а под конец… исчез весь клинок! Тогда Альфредо быстро вытащил шпагу, отдал ее пухлой даме и еще раз поклонился зрителям так низко, что его черные курчавые волосы упали на лоб. Публика охотно аплодировала. Расмус тоже чуточку поаплодировал, молотя кулаками по деревянной обшивке, на которой лежал. Понтус тихонько хихикнул. Тогда Расмус раззадорился. До чего смешно: пробраться зайцем в балаган, увидеть, как лопают шпаги, да еще заставить Понтуса хихикать! Он частенько смешил его в школе, когда уж больно тошно становилось на уроках. Впрочем, совсем мало надо было, чтобы Понтус зашелся от смеха. Он начинал как-то странно хихикать, а учителя огорченно качали головой.
И теперь, когда Понтус, лежа ничком в балагане Альфредо, захихикал, в Расмуса словно бес вселился — он начал выкидывать разные фокусы. Альфредо только стал заглатывать новую шпагу на эстраде, как Расмус сделал вид, будто он тоже шпагоглотатель. Он широко разевал рот, притворяясь, что всаживает шпагу в горло. У него вырвался звук, похожий на бульканье, и это заставило Понтуса, подавлявшего смех, фыркнуть. Расмус еще больше обнаглел. Внезапно он вспомнил про маленького крысенка, которого сунул в карман. Если Понтус уже просто давился от смеха, то теперь наверняка он взорвется!
Расмус вытащил крысенка. Когда он его заводил, раздался скрип, и этого оказалось достаточно, чтобы Понтус совершенно обезумел; он буквально задыхался от смеха. Но Расмус все сильнее подзуживал его. Он прижал крысенка к полу, делая вид, будто собирается выпустить его из рук. Понтус застонал. На самом же деле Расмус вовсе не собирался выпускать крысенка, настолько безрассудно отчаянным он не был. Но внезапно — Расмус и сам не знал, как это произошло, — крысенок выскользнул у него из рук. С ужасающим жужжанием помчался он по полу прямо к эстраде Альфредо и, когда наткнулся на нее, начал от удара кружиться и вертеться, словно сошел с ума. Понтус взвыл от смеха как раз в тот момент, когда крысенок пустился в путь, но теперь он смолк и испуганно глотал воздух. Потому что Альфредо зарычал так, что весь балаган затрясся.
— Шалопаи-мальшишки! — кричал он. — Verdammte[41] маленькие шалопаи-мальшишки!
Шалопаи-мальчишки не стали ждать продолжения, а помчались к выходу так быстро, словно целая стая злых духов неслась за ними по пятам.
— He-а, я не виноват, — сказал Расмус, когда они были уже в безопасности. — Если честно, то этот полоумный крысенок назло мне помчался к эстраде.
Понтус снова фыркнул.
— Я чуть не умер, — сказал он. — Я чуть не умер!
Он по-прежнему задыхался от смеха. Однако, нахохотавшись досыта, он требовательно посмотрел на Расмуса:
— Чем займемся?
— Что-нибудь придумаем, — сказал Расмус.
Собственно говоря, пора уже было идти домой.
Скоро надо ложиться спать, становится прохладно, деньги кончились. Но они не смели пойти на такой страшный риск: а вдруг они что-то упустят? Вдруг они чего-то еще не видели, чего-то совершенно бесплатного?
Это было их единственное посещение Тиволи, и надо пробыть там как можно дольше! Если уж ты выйдешь из вертушки у входа в Тиволи, обратно тебя не пустят. Мальчики в самом деле не в состоянии были пойти домой и лечь спать, прежде чем не возьмут все, что только можно взять от Тиволи.
— Мы могли бы прогуляться к фургонам, — предложил Расмус. — Интересно посмотреть, как живут все эти шпагоглотатели, укротители змей и прочие.
Понтус согласился.
— Хотя я хочу есть, — сказал он. — И уже давно.
— Купи себе горячую сосиску, — угрюмо предложил Расмус.
Понтус кивнул:
— Да, или сними луну с неба и погрызи ее, а?
Оба вздохнули. Горячая сосиска, обильно приправленная горчицей, была бы сейчас очень кстати.
Они стояли так близко от карусели, что коляски, пролетая мимо, обдавали ветерком их уши. Но они этого не замечали. Ребята тоскливо уставились на торговавшего сосисками старичка, который как раз проходил мимо со своей тележкой.
Внезапно Понтус нагнулся и что-то поднял с земли.
— Хотя, ясное дело, я могу купить себе горячую сосиску, если ты не против, — ухмыльнулся он и показал блестящую монетку. Расмус вытаращил глаза, и оба они долгое время не отрывали восхищенного взгляда от этой кроны. До чего удивительна жизнь! Они бегали как оглашенные по всему Тиволи, чтобы одолжить пятьдесят эре у Крапинки, когда с тем же успехом можно нагибаться и собирать однокроновые монетки на земле! Ведь уйма богатых крестьян, явившихся на ярмарку, то тут, то там теряют деньги. Не станут же они искать эту монетку!
А законного владельца денег, к счастью, поглотила толпа, и его не найти, даже если попытаться.
Глаза Понтуса засверкали.
— Кажется, ты говорил о горячей сосиске? Но если ты предпочитаешь бутерброд или что-то другое, только скажи. Я могу собрать еще больше денег.
Но Расмус был бы вполне удовлетворен и горячей сосиской. Они кинулись бежать за старичком, торговавшим сосисками. Он остановил свою тележку совсем близко от входа, и вокруг него собралось довольно много покупателей. Расмус и Понтус встали в очередь. Они легонько толкали друг друга, чтобы не скучать, только потому, что в их узеньких, костлявых мальчишеских телах жило нечто, требовавшее все время толкаться, или пинать камень — все что угодно, только бы, елки-палки, не стоять спокойно на одном месте! Но одновременно их бегающие глазки заинтересованно следили за всем происходящим вокруг.
— Посмотри-ка на этого, — внезапно сказал Расмус. — Что это еще за нехороший человек?
«Нехорошим» был человек, который как раз в этот момент прошел через вертушку у входа.
— Почему ты назвал его «нехорошим»? — спросил Понтус. — Не так уж, верно, нехорошо он выглядит?
— Во всяком случае, он не из нашего города, — сказал Расмус так, словно одного этого было достаточно, чтобы прослыть «нехорошим человеком».
Нет, издалека было видно, что ни на кого из Вестанвика он не походил. Шляпа его была небрежно сдвинута на затылок, а вид — такой наглый и самоуверенный, будто он — владелец всего Тиволи. Он шел, никому не уступая дороги. И вот он уже у тележки старичка, торгующего сосисками. Нетерпеливо вытащив монету из кармана брюк, он швырнул ее старичку.
— Две! Без горчицы!
А тут как раз подошла наконец очередь мальчиков, и они враждебно уставились на него. Вот как, значит, он из тех, кто всегда протискивается вперед, значит, «нехороший человек» — подходящее для него прозвище. У этого жуткого типа — большой уродливый рот и наглая улыбочка на губах, а глаза у него тоже наглые, и жесткие, и совершенно равнодушные.
— Человеконенавистник, — пробормотал про себя Расмус.
Незнакомец с голодным видом жевал свои сосиски и, перемежая слова громким чавканьем, спрашивал у старичка:
— Где-то здесь обретается шпагоглотатель по имени Альфредо, где его балаган?
Понтус, получивший наконец свою драгоценную сосиску, подпрыгнул, услыхав, что говорит «нехороший человек». Когда незнакомец произнес имя шпагоглотателя, тот, казалось, с грозным видом встал рядом.
Старичок, торговавший сосисками, указал на балаган Альфредо, и незнакомец исчез, даже не поблагодарив его. Расмус и Понтус забыли о нем в ту же минуту, так как думали теперь о более важных вещах — о сосисках! Великолепные, поджаристые, благоухающие сосиски с горчицей! Изысканным наслаждением было расхаживать по всему Тиволи, наблюдая, как веселится народ, и держа при этом сосиску в руке! Ходить, жевать, останавливаться ненадолго возле тира и смотреть, как кто-то выпускает целую очередь выстрелов, один за другим, затем снова останавливаться и глазеть, как какой-нибудь дюжий крестьянский парень размахивает дубинкой возле силомера, как кричат девчонки на качелях, а потом вдруг вспомнить, что ты ведь, собственно говоря, идешь к фургонам.
