Сергей Вольф - Где ты, маленький "Птиль"

Я хочу, чтобы вождем моро, когда я уйду, стал — Олуни.

Я сказал вам все, моро.

Теперь я должен уйти.

Я, ваш вождь Малигат, хочу проститься с вами.

Медленно моро и мы один за другим подходили к Малигату и склонялись над ним, а он мягко и спокойно глядя на каждого, касался пальцами его лба.

Когда я поравнялся с Малигатом, он тоже прикоснулся пальцами к моему лбу и вдруг неожиданно для меня погладил меня по голове.

Я, сжавшись, сделал три шага в сторону, уступая место следующему за мной, и вдруг почувствовал, что сейчас расплачусь, разрыдаюсь и брошусь со всех ног куда попало — в лес, в скалы, к морю… Но, не знаю уж как, я сдержался: Малигат без единого слова приказал мне это.

Долго и медленно проходили моро, прощаясь с Малигатом. Очень долго и медленно. Последним подошел к нему Олуни. Малигат коснулся пальцами его лба, потом положил свою руку Олуни на плечо, слегка сжал его и мягко оттолкнул от себя. Олуни, опустив голову, отошел.

Все, кто стояли вокруг ложа Малигата, стали медленно отходить назад и встали большим кругом, освободив пространство между собою и вождем. Все, что застыло в этот момент в нас и вокруг нас, — застыло как бы еще, еще сильнее, как затвердело. Малигат, слегка приподнявшись, обвел всех стоящих спокойными глазами, потом взгляд его скользнул полукругом по деревьям и скалам, после обратился к небу, и наконец Малигат снова легко опустил плечи на свое ложе и закрыл глаза.

Медленно снова он поднял абсолютно прямую руку вверх. Застыло небо, едва-едва уловимый звук журчания ручья смолк совсем…

Я увидел, как медленно, очень медленно Малигат начал опускать свою прямую вытянутую руку вниз. Она опускалась ровно, как бы тихо и едва заметно скользя в воздухе, и вдруг, где-то на полпути, внезапно остановилась и резко упала на ложе.

Малигата не стало.

12

Я стоял на вершине той самой скалы, на которой, казалось, сто лет назад впервые увидел Малигата с Сириусом на руках, не зная еще, что это великий вождь.

Скоро вечер должен был перейти в ночь, и море неярко светилось внизу.

Торжественное пиршество в связи с уходом Малигата началось днем и тянулось медленно и долго.

Когда же начались ритуальные танцы, я — не сразу — тихо забрал фонарь и лазер и незаметно для остальных ушел к морю: мне хотелось побыть одному. Будут мои волноваться или нет, — я не подумал, скорее всего потому, что уходил ненадолго, да, может, они не заметили, что я ушел: на проводы Малигата прибыли моро из других племен, народу было полно, толпа. Как они заранее узнали, что Малигат уходит, и успели к этой тяжелой церемонии, — я понятия не имел. Да, в такой толпе (да еще половина из них танцевала) трудно было меня отыскать, но можно было подумать, что я здесь, никуда не делся. А если вдуматься — когда меня буквально потянуло сходить на эту скалу — мне и в голову не пришло предупредить своих, считай — отпрашиваться, последнего мне уж вовсе не хотелось, не ребенок.

…Я стоял на высокой скале, над сереющим внизу пляжем, над светящимся морем, и все это, если отрешиться, похоже было на Землю — Крым, Кавказ. Но отрешиться не удавалось: даже если думать о Земле, все внутри «подсказывало», настаивало — ты где-то в глубинах космоса, в глубинах неопределимых.

Я пытался как бы зрительно, пользуясь незримой при этом линейкой в миллионы километров длиной, увидеть эту «схему»: Политория — дикое расстояние — Земля. И вот это «дикое расстояние» все казалось меньшим, чем на самом деле, и как бы зрительно я его не увеличивал еще и еще, оно снова представлялось маленьким, нереальным. Страшно было представить — где я. А уж представить, например, как какая-то девчонка из нашего класса с мороженым в руке бежит домой к Грише Кау, потому что, видите ли, нашла новое решение принципов смещения элипсовидного тела в плотных газах, — нет, это представить было совершенно невозможно.

Взрыв Алургом адской машины в Квистории и — совсем недавно еще — наш класс на лекции в институте низких температур — эти две реальности не совмещались, второй как бы и не было вовсе, только в сознании.

Не знаю, почему эти и сходные мысли плавно заменялись в моей голове. Ничего, кроме политорского темнеющего неба, пляжа, моря и скалы, не существовало. И не было ничего страшнее и печальнее смерти Малигата. Еще совсем недавно я чувствовал его руку на своем лбу.

И вдруг что-то кольнуло меня, шипом, отравленной иглой. А ведь год с лишним назад, когда я, как взрослый, вкалывал на группу «эль-три», имел же я (большой начальник!) личный полукосмолет для быстрых перемещений от лаборатории к лаборатории, в космос — и обратно. И усовершенствовал его так, что скорость его резко возросла, и ни одна патрульная тачка не могла догнать меня, если я нарушал правила полета в околоземном пространстве. Да что там догнать — уследить за мной не могла! Имел же я такую машину! И как Натка просила меня погонять вместе с ней в космосе. Моя Натка! А я ведь так ничего и не сделал. Ничего. Не слетал с ней ни разу. Не специально, нет, но ведь не слетал же.

И тут же мои мысли прыгнули в третье, совсем неожиданное русло: если, уходя со скалы в селение моро, я так и не подойду к политорскому морю и не коснусь его рукой, то потом уже скорее всего мне никогда не удастся это сделать, никогда, до самой смерти.

Я зажег фонарик и осторожно по уступам спустился в боковое ущелье и пошел по нему направо, до ущелья, ведущего к морю.

Ущелье это к пляжу и к воде спускалось под некоторым заметным углом, я, поворачивая еще раз направо, был как бы над морем и с этой незначительной, но все же высоты увидел вдруг почти возле самого берега, в воде, два блюдца, два фосфоресцирующих глаза. Они были под водой и, конечно, смотрели не на меня, не на берег, — просто в мою сторону. Но ничто не вздрогнуло, даже не шелохнулось во мне, то ли потому, что я был с лазером, то ли просто чувствовал, что это не политор, не аквалангист, — какое-то морское животное, рыба — не рыба, — я не знал. По крайней мере, оно было, по ощущению огромным и наверняка с мощным хвостом: глаза его иногда поворачивались в сторону так резко и такая зыбь проходила по поверхности воды (я уже был почти рядом), что только именно резкий удар мощного хвоста под водой мог так смещать тело этого животного и вызывать легкую волну. Я подходил все ближе к воде, совсем не думая о том, а не может ли это животное быть двоякодышащим и не кушает ли оно, вдруг выпрыгивая на берег, безобидных земных школьников. Я смотрел на эти ярко горящие глаза и даже не вспомнил, что схватка с криспой была именно здесь, совсем рядом, чуть дальше в море и чуть глубже.

Глаза эти, не мигая, смотрели в мою сторону, иногда резко смещаясь вбок, но вновь возвращаясь на прежнее место. Впрочем, я не знаю, видело ли меня оно через пленку воды. «Странно, — подумал я. — Никто мне о таком не рассказывал. Или это редкий гость на моем берегу? Но и на другом я был. Странно». Ощущение, что это животное огромно, оставалось, и я вдруг захотел быстро вернуться на скалу: вдруг оттуда в последних отблесках света я разгляжу в мелкой воде его силуэт. Спокойно тем не менее я наклонился к воде, зачерпнул ее ладошкой, плеснул себе в лицо и только тогда уже быстро пошел обратно в ущелье и начал карабкаться на скалу.

С прежней точки края обрыва я поглядел вниз и понял, что просчитался: все-таки было уже достаточно темно, чтобы даже в мелкой воде я мог сверху рассмотреть, что же это за зверь такой. Глаза его продолжали гореть так же ярко — и только. Вдруг они, эти фосфоресцирующие блюдца, резко дернулись в сторону и исчезли, не вернулись на прежнее место секунду, другую, третью. Я подумал, что это милое чудовище стоит теперь хвостом к берегу и неизвестно, что же оно будет делать дальше, и неожиданно уже в море, там, где густая полутьма переходила в полную черноту, раздался мощный всплеск; самую малость, но мне удалось разглядеть огромное, чернее ночи, тело, взлетевшее в воздух, затем оно с грохотом рухнуло в море… несколько мгновений кипела вдали от меня вода, потом наступила полная тишина и сразу же ощутилась полная темень, ночь.

Минуту или больше я стоял на краю, ошеломленный, и тупо глядел, ни о чем не думая, вперед, туда, где поверхность воды едва угадывалась.

Неожиданно я ощутил присутствие слабого света в ночи. Постепенно он становился более ярким, и так же постепенно, я увидел, «отразившийся» тенью на плоскости воды край скалы, на которой я стоял, и мой огромный силуэт стал расти, удлиняться, удаляясь все дальше и дальше в море.

Наверное, чуть раньше я услышал совсем слабенький звук двигателя в воздухе, он тоже рос, приближался, а свет мощной фары летящей машины я хорошо чувствовал краешком глаз, даже не оборачиваясь.

Машина приближалась, и я знал почему-то, что это не папа, не Орик и не Пилли.