Я на Марсе - Николай Мизийски
Он вытянулся на одной койке, я — на другой. Мы сказали друг другу «спокойной ночи», хотя в космосе день и ночь неразделимы. Космонавт-2 захрапел через десять секунд. А я все еще вертелся, потому что меня волновали 1500 вопросов. Например, не плачет ли сейчас мама? Глубоки ли каналы на Марсе? Выполнил ли папа мое задание по геометрии? Сколько ног у марсиан? — и еще 1496 других.
В это время Крум что-то промямлил во сне и перевалился через край койки. В первый момент я подумал, что сейчас он грохнется на пол, но тут же посмеялся над своей несообразительностью. Мой друг остался висеть в воздухе и продолжал дышать мирно, как грудной младенец. Так, между прочим, ему было даже удобнее, потому что его карманы, как всегда, были набиты стеклянными шариками, гвоздями и другими твердыми предметами, которые, останься он на койке, мешали бы ему спать.
— Спокойной ночи, мама, — прошептал я. — Знаю, что матери героев, как правило, боятся за своих сыновей, но ты сделай для меня исключение!
Мои веки медленно сомкнулись.
Через некоторое время только корабль не спал, а продолжал нестись к Марсу с космической скоростью.
Глава V. Небесный апельсин
Путешествие в космосе имеет как хорошие, так и плохие стороны. Хорошо, например, что взрослые не вмешиваются в твою личную жизнь. Между Землей и Марсом никто не заставляет тебя ни умываться, ни одеваться в неудобную чистую одежду, никто не висит над тобой, как лампа, пока не выполнишь домашнее задание. Хорошо также, что нет учителей, которые отнимают записки, вызывают тебя к доске и спрашивают.
— Эх, повезло! — радовались мы оба в первые часы полета.
Но оставаться пять-шесть суток в таком тесном помещении, не имея возможности поиграть, — это уже чуть ли не наказание. Все равно что быть запертым в какой-то неуютной кладовке, на стенах которой нарисованы звездочки. Глазеешь на них, считаешь их сосредоточенно, пока не забудешь, до какой тысячи дошел, потом ешь и ложишься где-то в воздухе отдыхать. Кстати, с воздухом тоже произошла перемена: прибор, служащий для измерения его плотности, ясно показывал, что воздуху стало меньше.
— Наверное, где-то дырка, — боязливо огляделся Крум.
— Глупости! — бодро усмехнулся я. — Если в броне «Искора-1» имеется хоть малюсенькая дырочка, воздух вырвется прочь быстро и шумно, как хорошо газированный лимонад из бутылки.
— А в чем же тогда дело?
— Я думаю, что так предусмотрено конструкцией корабля. Благодаря этому космонавты будут постепенно привыкать к разреженной атмосфере, которая ждет их на Марсе.
Крум похвалил меня за сообразительность и успокоился.
Однако через два дня у него возник новый, более существенный повод для тревоги: продукты в шкафу кончились.
— Умрем с голоду, — констатировал мой друг с глубоким вздохом.
Я снова попытался его успокоить:
— Все-таки ты погибнешь после меня.
— Почему так, Саша?
— Потому что у тебя мощный подкожный слой жира. Пока он израсходуется, может быть, и путешествие кончится. У меня же из-за напряженных спортивных тренировок остались только кожа да кости. Когда мое хладное тело достигнет Марса, от него останется один скелет, и марсианские школьники смогут изучать по нему анатомию землян. Как ты сам понимаешь, меня мало радует такая перспектива. — И я тоже глубоко вздохнул.
— Тогда спать! — предложил мой друг. — Во сне время проходит быстрее, да и с жизнью легче расставаться.
— Не знаю, — ответил я. — Пока не пробовал — ни во сне, ни наяву. Ну да ладно — заснем, а там — будь что будет.
Сколько мы спали, не знаю, потому что не привык смотреть на часы во сне. Но, едва передо мной выстроились в ряд девять жирных цыплят с гарниром и я схватил сразу двух, меня разбудил голос Крума:
— Саша, смотри!
Я лениво открыл глаза.
— Что тебе, громкоговоритель?
Крум был очень возбужден:
— Нам навстречу летит апельсин!
Я вскочил стремительно, как всякий хороший легкоатлет, когда он еще не позавтракал, и увидел оранжевый шар с аппетитной шероховатой поверхностью. Он был окутан прозрачной, тонкой синеватой дымкой.
— Ах как хочется его схватить! — воодушевленно изрек мой спутник. Мы бы его съели, а кожуру оставили для варенья. Наши бабушки были бы очень довольны, расхвалили бы нас на весь квартал!
Я не отношусь к числу бездарных путешественников, теряющих разум от голода, поэтому сразу догадался, что мы увидели..
— Это не апельсин! — радостно воскликнул я.
— Тогда чему ты радуешься? — Крум был озадачен.
— Тому, что навстречу нам приближается планета Марс во всем ее величии!
Мой друг встрепенулся:
— Значит, мы подлетаем?
— Подлетаем!
— И обойдемся без некрологов?
— Обойдемся.
Крум еще внимательнее стал наблюдать за оранжевым шаром.
— Во, во! Смотри, как растет!
— Растет, ага!
— Сверху что-то белеет, как шапочка, а снизу — как воротничок.
— Это полюсы.
Мой друг испугался.
— Как бы нам не попасть на какой-нибудь из них…
— Почему?
— Потонем в снегу! Зацапают белые медведи!
— Думаю, что ты им придешься по вкусу.
— Саша, ты невыносим! Как ты можешь в такой момент шутить?
— Могу, потому что смелый!
— А медведи что, смелых не едят?
— Едят, но худым смельчакам предпочитают трусливых толстяков, потому что они питательнее.
— Ой-ой, перестань!
Я перестал, чтобы не доводить его до разрыва сердца.
Планета увеличивалась очень быстро. Скоро она заслонила весь передний иллюминатор. Возле меня что-то застучало, как швейная машинка. Оказалось, что это были зубы Крума. Мне захотелось его успокоить, но тут я с досадой обнаружил, что и сам стучу зубами от страха.
— Ты падал когда-нибудь с крыши вашего дома? — спросил меня космонавт-2.
— Нет, — ответил я.
— Сейчас узнаешь, насколько это приятно!
— Боюсь, что это не слишком подходящее сравнение: там грохнешься с высоты в каких-нибудь двадцать метров, а тут
