Елена Ленковская - Спасти Кремль
Чем дольше Руся говорил, тем больше смущался. На словах всё получалось как-то уж совсем по-суперменски. Однако распространяться о том, как у него тряслись поджилки, Русе тоже не хотелось. Эти подробности он почёл за благо опустить. Наконец, мальчик с облегчением замолчал.
— Так вот значит, что за диковина у Косого брода свалилась. Мне уж разведка донесла, что с неба в реку черти попадали. Я думал — брешут, народ-то у нас суеверный… А ты, брат, оказывается, ловок, — одобрительно заметил барин, глядя на покрасневшего Русю с удивлением. — А с виду и не скажешь… Ну, оставайся пока у нас. Теперь всякий человек на счету. Ты, к тому же, не с пустыми руками пришёл — ружьё принёс. Идёт?
Руся не отвечал, как будто решался на что-то.
— А?! Что молчишь? Как тебя, то бишь… Руслан? Так идёт или нет?
Тут Руся, кроме кляпа, со вчерашнего дня маковой росинки во рту не державший, выпалил:
— А поесть дадите?
Партизанщина
Русю ждала дымящаяся тарелка суточных щей. Он мигом схватил ложку и принялся заглатывать щи, обжигаясь и швыркая. Оголодавшему Русе казалось, что вкуснее он ничего в жизни не едал. И горячее, кстати, тоже.
Уписав тарелку щей, Руся взялся за пирог с кашей.
— Кушай, милый, кушай, — приговаривала старушка-ключница, подсовывая ему то солёных рыжиков, то мочёных яблок. Руся только тряс головой в знак благодарности, и уплетал за обе щёки.
Сытого и слегка осоловевшего Русю Курятников вызвал в гостиную. Здесь, глядя на разложенную на столе карту-схему, собственноручно нарисованную, Кузьма Ильич стал подробно расспрашивать незадачливого аэронавта, что тот видел сверху, пока летел.
Руся понял, что разведка была бы более успешной, если бы разведчик по-меньше спал и вообще был слегка повнимательней. Впрочем, Курятников выглядел довольным. Новость о полёте аэростата вызвала в нём небывалый прилив энтузиазма.
— Та-ак, значит французские войска видел? А потом тебя унесло… Солнце-то где было? А?! По левому борту? Ну-ну. Высоко стояло? Ну, точно, на запад летел. А потом вправо понесло? На север, выходит… А потом вроде снова на запад. Та-ак. А фуражиров ты видел прямо у Косого брода. Ну, это я уже отметил. — Ну вот, смотри. — Полковник нагнулся над картой и ткнул в неё пальцем. — Смоленск взяли. — Звучный голос его превосходительства дрогнул. — Думал я, что теперь у Гжати они. А судя по твоему рассказу — к Можайску подходят.
Руся, слушая, вяло взмахнул воображаемой саблей. Он глядел на карту, стараясь сосредоточиться на булавках с головками из красного и чёрного сургуча, наколотых на неё полковником. Булавки обозначали предполагаемое расположение русских и французских войск. Сосредоточиться не удавалось. В голове всё громче стрекотали кузнечики. Слова его превосходительства звучали, напротив, всё глуше, как из-под тёплого пледа.
— Думаю, даст им Михайло Илларионович генеральное сражение. Давно пора. «Приехал Кутузов — бить французов»! Так ведь в народе говорят. — А?! — сердито гаркнул он и нахмурился.
Задремавший было Руся очнулся. Он оттолкнулся животом от впившегося в него края массивной столешницы, тряхнул головой и испуганно посмотрел на полковника.
— Не подпускать же Наполеона к первопрестольной! А?!!
— К первопрестольной — это к Москве, что ли? — не сразу сообразил мальчик, но вслух уточнять не стал. Он протёр глаза и уставился на карту. — Ой-ой. Там же Луша, — произнёс он вполголоса, а потом додумал про себя: — Надо попасть в Москву до… до французов.
— Мне обратно в Москву надо, — грустно сообщил он Курятникову. — У меня ведь сестра там осталась. Одна.
— А?! В Москву! До Москвы полтораста вёрст почти. Пешком идти долго. Стопчешь башмаки свои французские. Это для аэростата — сто вёрст — не крюк. Лошадь нужна. А? Лошадь не дам. Мало у меня лошадей… — Кузьма Ильич задумчиво почесал лохматую седую бровь.
— Как лучше до Москвы добраться, я тебе, конечно, объясню. На карте покажу. А ты, Руслан, вот что. «A la guerre comme a la guerre» — «на войне как на войне», как говорят французы. Сведи у них коня, как за фуражом да за провиантом сюда явятся, и езжай. А?! Эти ждать себя не заставят…
Ближе к вечеру выспавшийся Руся спустился с крыльца во двор, и присел на ступеньку. Рядом вертелись явившиеся с докладом мальчишки.
— Эй, вожжитёр, стрелять-то умеешь? — пацаны смотрели оценивающе.
Руся с сожалением покачал головой.
— Фью, — присвистнул разочарованно один из них, и насмешливо прибавил, — а ещё вожжитёр.
Руся помолчал. Стряхнул с рукава мундира соринку.
— Вольтижёр, вообще-то, — примирительно произнёс он.
— Да ладно! — и пацан снова свистнул.
Руся было вспыхнул и сжал кулаки. Но тут за него вступился другой мальчишка, повыше ростом:
— Ты, Сёма, сначала сам француза раздень, а потом свисти, — рассудительно сказал он вредному. — Верно, Афоня?
— Верно, — важно пробасил Афоня, хмурый плечистый парень лет пятнадцати. — Если стрелять не умеешь, тогда тебе к нам, в дозорные, — обратился он к Русе. — Мы во-он там, за околицей, на берёзах по очереди сидим. С них далеко-о видно. Внизу, в кустах, — ещё двое наших караулят. Они, если что, сразу в село побегут. С донесением.
Кузьма Ильич оказался прав. Ждать гостей долго не пришлось. На другой же день на дороге показались верховые с подводами. Дозорный на берёзе углядел их издалека, просигналил караулящим внизу мальчишкам. Свистун Сёмка, сверкая пятками, усвистал в Курятниково. Под берёзой из караульщиков остался один Руся.
Через некоторое время синие мундиры повернули свои подводы к стогам на лугу, и спешились, собираясь присвоить себе отличное курятниковское сено. Про засаду они, видимо, не догадывались, иначе не полезли бы на стога, оставив ружья у телеги.
Двое верховых одним сеном не удовлетворились, а поехали дальше, направляясь в сторону села. Пришла очередь Руси мчаться в Курятниковский штаб со свежими вестями. Когда французы въехали в село, их здесь уже ждали.
Всадники остановились у ближайшей избы, спешились. Привязали коней и вошли в дом, требуя угощение. Угощение обошлось им довольно дорого. Руся с мальчишками мигом отвязали и свели французских коней, а несколько мужиков ворвалось в избу. Обоих гостей взяли живьём — так велел охочий до «языков» Курятников.
«Языков» мужики связали и, радостно галдя, повели к полковнику. Тот уже ждал на крыльце барского дома. Увидев процессию, он приосанился, одёрнул кафтан. Потом сурово поглядел на пленников, и обратился к главному по-французски.
Тут с «языками» вышел конфуз: «францы» оказались вовсе не французами. Старший из них, в синем гусарском доломане с серебряными шнурами на груди, был, похоже, немец. Он отвечал, мешая немецкие фразы с французскими. Получалась сущая абракадабра.
— Тьфу! Толку не добьёшься! — в сердцах плюнул полковник. — А?! И как они друг друга-то понимают!
Но тут к нему протиснулся Руся, спросил шёпотом:
— Можно мне, Кузьма Ильич?
— Валяй! — одобрил его превосходительство.
Руся заговорил с пленником по-немецки — тот оказался прусским гусаром. Он отрывисто отвечал, угрюмо разглядывая Русин мундир. Курятников всё расспрашивал, Руся переводил. Выяснилось, что Наполеон, и правда, под Можайском, и что, похоже, готовится крупное сражение.
Второй «француз» — в щеголеватом сине-красном уланском мундире и штанах с красными лампасами — оказался поляком. Этот, хоть и был взят пруссаками в качестве переводчика, по-русски говорил неважно. С ним, конечно, можно было объясниться и на ломаном русском, но Руся — ради эксперимента — попробовал заговорить по-польски. Получилось неплохо, — удовлетворённо отметил про себя новоявленный толмач. Говорливый поляк бойко и охотно отвечал. Сведения, полученные от немца, подтвердились. Пленных повели в сарай.
С луга вернулись команда, нагруженная победными трофеями: саблями в стальных ножнах, карабинами.
Толпа курятниковских, довольных исходом заварушки, расходиться не спешила.
— А мальчонка-то, вишь, образованный! — одобрительно кивали мужики Русе.
— Еруслан, а по-итальянски могёшь?
Руся пожал плечами и честно признался:
— Наверное, могу. Пока, правда, не пробовал.
— Ха-ха, — засмеялись мужики, приняв его слова за шутку. — Что, не пришлось пока? Ничего, словим итальянца — научишься…
— А у нас Стёпка есть такой, из дворовых — хвасту-ун. Его девки как-то спросили — на клавикордах могёшь? А он отвечает — не знаю, мол, не пробовал.
Раздался дружный хохот.
— Да, так и сказал: на балалайке — могу, на ложках — могу, а на клавикордах — не знаю, не пробовал, — всё повторял мужик, вызывая новые взрывы смеха.
— Ты, Еруслан, на клавикордах-то тоже не пробовал?
— Не пробовал, — нехотя ответил Руся, — но могу. Только ногти надо подстричь, — добавил он, растопырив пальцы, — чтоб по клавишам не стучали.
