Ежи Брошкевич - Трое с десятой тысячи
— Зна-а-аем! — застонали разом Ион и Алик.
— … что Земля и остальные планеты образуют гелиоцентрическую систему, — неумолимо продолжал Робик. — Основное произведение называется «О вращении».
Алька снисходительно выдержала паузу, но, к счастью, Робик замолчал.
— Мы родились в Торуни, в родном городе отца. Но с того времени, когда отец с матерью перешли на работу в пограничные лаборатории Солнечной системы, они на Земле проводят только время отпусков, а мы живём у маминой сестры Индры, в Дели…
— Сейчас, сейчас, — прервал Ион, — не говори, я сам.. …Это. … это. … в А…
— Ну, ну, — ободрил его Алик.
— В Азии! — радостно воскликнул Ион.
— Точно. Ты знаешь географию Земли? — удивилась Алька и продолжала, не ожидая ответа: — Если говорить об увлечениях: меня интересует микрофизика, в основном физика нейтронов. Из практических дисциплин — пилотаж сверхвысоких скоростей. И астрогеология.
— А меня, — вставил Алик, — не интересует ни астрогеология, ни весь этот ваш совместный пилотаж сверхвысоких скоростей. Я интересуюсь поэзией и квантовой геометрией.
— В отделе исследований увлечений, — снова заговорила Алька, — мне тоже посоветовали пилотаж больших скоростей.
— Только пилотаж? И все?
Алик довольно ехидно рассмеялся.
— Ясно, что нет. У Альки отличный голос, и она чертовски музыкальна.
— И всё равно я никогда не буду петь, — взъерошилась она.
— Что, не сможешь?
— Смогу.
— Почему же тогда?
Алька на минуту замолкла. Потом сказала с ангельским спокойствием:
— Отстань. Просто я очень не люблю музыку.
Алик взглянул на Иона, Ион — на Робика, Робик озабоченно покачал головой. Потом он вздохнул и изрёк:
— Нам всем кажется, что это неправда.
Алька сжала губы и отвернулась. Иону стало жаль её.
— Каждый имеет право что-нибудь не любить, — сказал он. — Или, во всяком случае, утверждать, что не любит.
Она поблагодарила кивком головы, направленным, однако, неизвестно почему, в сторону ближайшей пальмы, распушившейся, словно хвост зелёного страуса.
— А мне посоветовали, — гордо сказал Алик, — чтобы я прежде всего старался развивать свои поэтические способности. Они сказали, что искусство — это искусство: тут нет гарантий. Но остаётся ещё квантовая геометрия. Там, правда, меньше дела, чем в поэзии, но, на худой конец, что-нибудь для меня да останется.
И он рассмеялся неизвестно отчего, разве что просто от переполнявшей его радости. И тут же как-то сразу загрустил.
— Я есть хочу, — сказал он.
— Правильно, — подтвердил Робик. — Одиннадцать ноль пять. Время второго завтрака.
Завтракали на берегу бассейна, усевшись на вытащенных из дома летающих креслах. Завтрак, как обычно, был экстра-класса. Разведчик оказался таким же блестящим поваром, как космонавтом, садоводом и так далее, и так далее, и тому подобное…
— Ну и завтрак, — разомлел Алик.
— Чудный! — согласилась Алька.
— Ухм, — забулькал полным ртом Ион.
Кресла мягко покачивались над цветниками. Маленькое облако заслонило Стартовую башню. Над садом в пятый раз за это утро шёл дождь.
Со стороны дома послышалась музыка.
После дождя солнце пригрело сильней — приближался полдень. Опять наступила пора тишины и безделья. Видимо, «здравый рассудок» мог выдержать не более трёх минут такой тишины, ибо ровно через три минуты Алька произнесла фразу, неожиданную, пожалуй, даже для неё самой.
— Спорить нечего: на Разведчике все действительно транс — и супергалактического класса. Но я думала, тут будет гораздо интереснее.
— Что?! Ведь Разведчик… — обиделся Ион.
— Знаю, — прервала Алька. — Разведчик — явление мирового масштаба.
— Разведчик — это восхитительно… — что-то уж чересчур лирически вздохнул Алик.
— Скажи, Робик, — суровым тоном сказала Алька, — чего не может Разведчик?
— Того же, что и я, — улыбнулся Робик.
— То есть?
— Он не может выдумать себя.
— Надеюсь. А кроме этого?
— Всё может.
Алька ткнула указательным пальцем в сторону Иона, и это выглядело как жест публичного осуждения.
— Итак, всё, — грозно сказала она. — Разведчик может сделать и делает все. Что же остаётся нам? Ничего? Не маловато ли?
Наступило молчание.
Ион тотчас почувствовал: она права. По сути дела, их бездеятельность — заранее предусмотренная и даже запланированная каникулярная бездеятельность — была на Десятой Тысяче ужасно утомительной, временами совсем неприятной. До тех пор пока Алька не назвала все своим именем, начистоту, Ион скрывал эти чувства от самого себя. Она оказалась смелее. А может быть, даже честнее.
«Я струсил, — думал он быстро и не без стыда. — Не смог даже сам себе признаться, что для меня… для нас… тут нет дела. Конечно, — продолжал он, — тут самые красивые виды во Вселенной. Можно смотреть, можно даже влюбиться в них и… Вот именно: и что из того? Дальше-то что?»
— Ведь мы же на каникулах, — неуверенно сказал он, чтобы хоть как-нибудь спасти настроение.
Но Алька не хотела соглашаться ни на какие увёртки:
— Не возражаю. Каникулы необычны. Разведчик — первое чудо света, и на нём наверняка ещё есть что осматривать, чем восхищаться и чему удивляться. Но если говорить о нас… о том, что осталось на нашу долю, то я думала… тут будет немного интересней.
— Это правда, — сурово заметил Алик.
Ион почувствовал, что он должен высказать своё личное мнение. Он посмотрел Альке в глаза.
— Я тоже, — сказал он, — я тоже думал, что будет гораздо интереснее.
А Робик делал вид, словно вообще не слышит, о чём идёт разговор.
* * *Тут кто-нибудь мог бы обвинить Иона и близнецов в том, что у них в головах произошла космических масштабов путаница.
Однако дело выглядело не так просто.
Конечно, миллиарды ребят завидовали тому, что они проводят каникулы на Разведчике, так же как миллиарды взрослых завидовали их родителям. Это была здоровая и понятная зависть. Ведь на Разведчике проводились последние расчёты и подготовительные исследования для полёта «Земли» к созвездию Центавра. О чём можно мечтать ещё?
О Разведчике уже много месяцев говорили и слушали в университетах и институтах, в подземельях Нептуна и подводных портах Венеры, в пустынях Марса и в кристаллических джунглях Меркурия. О нём говорили, его показывали, о нём писали целые тома.
Поэтому с первого дня, когда стало известно, что родители начнут работу в экипаже Разведчика, Ион и близнецы мечтали, видели во сне и неустанно думали о том, как было бы чудесно самим опуститься на его поверхность, самим оказаться на знаменитейшей из всех механопланет «человеческой вселенной». Всё, что можно было увидеть и услышать в телегазетах и телепередачах, по любительским видеофонам, в домашних и общественных видеотеках о жизни и работе на Разведчике, — всё выглядело превосходно, необычно… Достаточно было хоть раз увидеть Разведчика со стороны — маленькое опалесцирующее зелёным светом и совершенно, ну абсолютно одинокое пятнышко на фоне чёрной бездны космоса.
Было бы преувеличением утверждать, что в эту эпоху светилась уже вся Солнечная система. Но от тысяч искусственных спутников и солнц, от десятков тысяч станций и космических узлов, от сотен колоний механопланет шёл общий свет, как от одной огромной кометы. Только за Нептуном огни гасли, и туда шла лишь единственная плутонская трасса. Нептун был конечной станцией всех возможных космических маршрутов, таких как «Земля — Венера», или «Луна — Сатурн», или, наконец, «Меркурий — Нептун». Плутон был планетой обитаемой, но незаселённой — чересчур много урана, чересчур сильный треск счётчиков Гейгера, чересчур высокая радиоактивность. Ещё светили спутники Плутона, спутники спутников, их трассы и станции. А дальше? Дальше уже простирался только океан пустоты, тишины и тьмы. И именно в этом океане вершил свой одинокий полет Первый Разведчик человечества, решившего оседлать созвездие Центавра — Первый Разведчик Новой эры. Поэтому с расстояния миллионов километров казалось, что нет ничего более прекрасного, чем каникулы на Первом Разведчике, и каждый должен был это понять.
Увы, так только казалось. После прибытия на место выяснилось, что вовсе тут не так уж прекрасно, не так уж неслыханно, не так уж галактически интересно, как они мечтали и думали каждый про себя: Ион на родном Сатурне, близнецы на родной Земле.
У взрослых всё обстояло совершенно иначе. Те вылетали на скоростных космолётах далеко за пределы секторов Десятой Тысячи, проводили наиболее ответственные исследования из всех проводившихся по всей Солнечной системе. Но Иону и близнецам приходилось оставаться на Разведчике, а здесь для них не было никакой, абсолютно никакой самостоятельной, полезной работы. Ведь помните: Разведчик все делал сам — от астрофизико-химических замеров до… салата из лимонов. И всё время рядом неотступный, внимательный опекун, идеал в искусственной коже — Робик. Иону и близнецам нечего было делать.
