Дмитрий Емец - Муравьиный лабиринт

Кавалерия и Меркурий прошмыгивали за ней как робкие школьники, хотя и пытались сохранить какое-то осколочное величие. Под конец Алиса почти начала их презирать. Ничтожества какие-то! Угораздило ее засунуться в эту помойку! Да она только потому тут торчит, что мать проедает плешь куда больше, а отец вообще – предмет мебели. Куда она ему пальцем ткнет – туда он и бежит. Тютя! Взял бы тумбочку да и огрел ее по лбу! Не до смерти, а так… профилактически! Потом бы вышел из тюрьмы, а тут всюду бумажки висят: правила пользования женами и семейный кодекс Российской Федерации.

– Первая стадия: узнать о себе правду. Только когда ты ее узнал, можно двигаться дальше. До этого всегда находишься в плену иллюзий. Но когда узнаешь о себе правду, всегда вначале вспышка усталости, потом ненависти, – внезапно сказала Кавалерия. Негромко, но очень отчетливо. Алиса оглянулась.

Лицо у Кавалерии было рассеянное, на Алису она не смотрела, разглядывая ручки своего секатора. Тоже мне, шедевр дизайнерской мысли! Вообще непонятно кому это сказала. Может, Меркурию. Он-то небось не хочет знать о себе правду, скотина такая!

«Вот уроды! – подумала Алиса. – Конкретные! Добреньких из себя корчат! Чем больше человек притворяется, что он не урод, тем больший он урод! Устроили тут гетто, таскают камни с двушки и мнят себя спасителями человечества! Ну не уроды ли? Всем можно, себе нельзя! Ути-пути, философия! Да сдохнете вы со своим Лабиринтом! Тоже мне – развели тут рассаду, мух напустили, стрекоз всяких!»

Точно отзываясь на ее мысль, на изгиб локтя ей села большая стрекоза. Алиса хлопнула по ней ладонью. Она не была уверена, что попадет, стрекозы обычно быстрые, но почему-то попала. В насекомом что-то хрустнуло. Оно упало на землю. Алиса испуганно наклонилась. Ожидала, что стрекоза сейчас взлетит – они же довольно крепкие, фиг два убьешь, – но та не взлетала, только ползала. Переднее крыло было задрано куда-то к голове. Оно-то и мешало.

– А, доверчивая! Типа я хранительница Лабиринта и плохого не сделаю, – пробормотала Алиса. – Ну и дура, что поверила! Я тоже была доверчивая! А мне вот как!

Она подняла ногу и, пяткой наступив на стрекозу, повернулась на месте.

– Ты что? – спросила Кавалерия, пытаясь заглянуть ей через плечо.

– Ничего! Споткнулась! Ну, овцы, топаем! – с вызовом сказала Алиса и решительно шагнула вперед.

Про овец она, впрочем, сказала совсем тихо, можно сказать, про себя.

Глава 3

Корифеи и корефаны

Мой кошмарный сон. На станции с открытыми дверями стоит поезд. Стоит очень-очень долго. Я теряю терпение, вскакиваю, что-то кричу и выбегаю. Двери начинают закрываться, но в этот момент в них заскакивает еще какой-то человек. Его прихлопывает, но он отжимает двери и втискивается внутрь. Все это происходит у меня на глазах. Я бросаюсь к поезду, но поздно. Состав уезжает в тоннель.

Тихий ресторанчик затерялся в переулках у «Кропоткинской». Вывеска неприметная, и человеку без воображения он покажется чем-то вроде закусочной, где вилки залеплены лапшой, а туалет грустно плачет близостью верхних соседей и для выразительности покрывается двухслойным грибком.

Вот только в тот день сюда не попал бы и французский посол. С обеих сторон переулок был перегорожен оранжевыми конусами и табличками «Дорожные работы». Сразу за ними припарковались тонированные микроавтобусы, из которых изредка выглядывали атлетического сложения строительные рабочие – все в одинаковых оранжевых спецовках, под которые очень хорошо вписывались бронежилеты пятого и шестого класса защиты. Бронежилеты первого класса, как известно, защищают от пуль пистолета Макарова и слабых десертных ножиков. Второй класс – от пистолета Токарева, малогабаритных пукалок и в усиленном варианте от охотничьего ружья 12-го калибра под охотничий патрон. Бронежилеты пятого класса – от автоматных пуль, если они любезно попадут в грудную пластину. Шестой класс жилетов защищает, кроме того, от снайперских винтовок и тяжелых арбалетных болтов с бронебойными наконечниками. А от капризного Дионисия Белдо и яростного Тилля не защищает никакой тип бронежилетов. Первый сглаживает сразу. Второй вгоняет топор в висок между глазом и ухом, где жилета вообще не предусмотрено.

Берсерки высовывались из автобусов, топтались и, размяв ноги, вновь скрывались. Кроме этих любителей физического труда, у которых на десятерых едва отыскалась бы одна лопата, в каждом автобусе находилось по встрепанной дамочке. Они были как на подбор – в смешных шляпках, коротких шубейках и в теплых штанах, под которые поддеты еще и рейтузы.

Дамочки ели заварную вермишель из пакетиков, роняя ее себе на колени, скучали, монетками царапали заледеневшее изнутри стекло и часто выходили покурить. Это были лучшие боевые ведьмы Дионисия Тиграновича, любящего, как известно, использовать женский труд. Белдо утверждал, что женщины втайне обожают, когда их эксплуатируют. Если однажды перестаешь это делать – женщина не находит себе места, бьется головой о стену и повторяет: «Потираньте меня хоть кто-нибудь! Или я сдохну от сознания моей ненужности!» И Белдо, конечно, шел навстречу.

Каждая из его «деток» стоила в сражении пяти хороших солдат. Берсерки, любители желудочных развлечений, протеиновых коктейлей и глуповатых, хорошо сформированных клуш с надежно отформатированными телевидением мозгами, смотрели на ведьм со смесью брезгливости и суеверного страха. Рейтузные дамочки отвечали людям Тилля ничуть не меньшим презрением. С берсерками они принципиально не общались и с вызовом выдыхали сигаретный дым прямо в автобус, чтобы ценящие свое здоровье качки помучались, представляя, что проведут на этом свете на пять минут меньше. Боевым ведьмам неинтересны были люди-звери, которые не знают, что Ося Мандельштам по батюшке Эмильевич, и не вызывают ночами словоохотливый дух Бродского, от которого не спрячешься потом даже в экранированном котлетами холодильнике.

В неожиданно просторном обеденном зале за овальным столом, к которому с одной стороны приставлен кожаный диван, а с других – тяжелые стулья с высокими спинками, было немноголюдно. На диване балетным котиком, поджав под себя ножки, сидел гибкий старичок Дионисий Белдо и меланхолично сосал кофейную ложечку.

Грузный Тилль, положив локти на стол, рвал зубами куриную ногу. Могучие челюсти с хрустом размалывали суставы. В том, как он насыщался, были обстоятельность и серьезность, точно и не ел он, а совершал ритуальное действо. Нечто нутряное, неповоротливое, утробно-мыслящее угадывалось во всей склоненной над тарелкой фигуре. За столом сидел не человек, не глава форта, а вершина пищевой цепочки, вобравшая в себя целую кучу живых и растительных организмов, в свой день и час сожравших друг друга. Из недр Тилля доносились низкие, рокочущие, переваривающие звуки. Это было утробное единение человека и его желудка – единение, в котором человек был слугой, а желудок – господином.

На шее у главного топорника тускло поблескивала кабанья голова. Цепочка была такой короткой, что Тилль касался ее жирным подбородком. Изредка он вскидывал глаза и преданно, как пес, смотрел на Гая, который, скрестив на груди руки, прохаживался по залу.

На соседнем с Тиллем стуле помещался Долбушин, а чуть позади него Лиана Григорьева – курчавая женщина с решительными ногами. Оба ничего не ели. Официантов в зал не пускали: тарелки подавали Млада и Влада, известные отравительницы, оккультистки и просто очень милые женщины. Белдо они понимали так хорошо, что он отдавал им приказы глазами, а с Гаем были так предупредительны, что делалось даже противно.

– Вот видите, Альберт, мы вас простили, хотя вы отправили на тот свет немало лучших бойцов Тиля, – улыбаясь, сказал Гай.

Не понимая, куда клонит начальство, и не намек ли это, что пора пускать в ход лежащий на подоконнике тяжелый арбалет, Тилль перестал жевать и вопросительно посмотрел на Гая. Долбушин на всякий случай проверил глазами, далеко ли его зонт. Шагах в трех, болтается ручкой на придвинутой к столу вешалке. До зонта бежать примерно столько же, сколько Тиллю до арбалета.

– В основном они перестреляли друг друга. Если уж пускаешь в ход магию, надо понимать, что она обратима, – сказал Долбушин.

– С вашей помощью, Альберт! Вашей и отдельных ваших родственников. Однако мы с Ингваром не в обиде. Во всякой эффективно работающей структуре должно быть движение кадров. Произошел естественный отбор имени Чарли Дарвина! Амебы-туфельки вытеснили инфузорий из первичных болот и на радостях эволюционировали! – бодро продолжал Гай.

Долбушин наклонился вперед. Намек на отдельных родственников ему не понравился. В остальное он не вслушивался.

– А вот этого не надо! – с досадой сказал он. – Не думаю, что вы меня простили! Вам выгоднее иметь меня союзником. Опять же с моим фортом без меня не договориться. На открытый конфликт они, разумеется, не пойдут, но за спиной будет много возни.