Братцы по разуму - Александр Николаевич Житинский
- Удавлю!
Днем Альшоль таскал носилки и размышлял: что ж это за планета такая? И стоило ли сюда возвращаться?! Похоже, что за семьсот пятьдесят лет люди стали еще хуже и злее. Умирать, скорее умирать!.. Единственная отрада - Санька. Если бы он остался бессмертным на благословенной Фассии, никогда не довелось бы ему испытать любовь. И Альшоль только крепче сжимал рукоятки носилок, едва поспевая за напарником.
Через неделю Альшоля вызвали в канцелярию тюрьмы.
- Ознакомьтесь и распишитесь, - сказал майор, показывая Альшолю какую-то бумагу.
Альшоль прочитал бумагу. Это было постановление исполкома о направлении гражданина Альшоля в дом для престарелых, в Воронеж.
- Почему Воронеж? Я же просил Исландию... Впрочем, мне все равно, еле слышным голосом сказал Альшоль и расписался.
Он вернулся в камеру и лег на нары. Если не суждено увидеть Саньку пускай будет Воронеж. Безразлично, где умирать...
Он почувствовал жар и впал в забытье. Альшолю мерещились цветущие луга Фассии, по которым он гулял вместе со страусом Уэлби и Санькой: Санька ехала верхом на страусе, а Альшоль шагал рядом, показывая ей долины и горы чудесной планеты, А потом из облака мягко упал на них теплый дождь Билинда, и они вместе запели песню... Как вдруг в долине все изменилось. Исчезли и цветы, и травы. Теперь Альшоль с Санькой шли по твердой застывшей лаве среди базальтовых скал, которые вдруг стали шевелиться, превращаясь в могучих трётлей. Хоровод привидений окружил Саньку и Альшоля, из нор выползли скрытники, изрыгая ругательства...
Альшоль почувствовал, что умирает. Все исчезло перед глазами, опустилась черная горячая ночь...
А когда он открыл глаза - не было ни тюремной камеры, ни нар, ни товарищей по несчастью. Альшоль лежал в больничной палате с зарешеченными окнами. Рядом на койке валялся подросток Гоша.
- Оклемался? - спросил тот, увидев, что Альшоль открыл глаза. - Ну, ты навел шороху, дед! - У Гоши под глазом сиял фонарь, рука была забинтована.
Альшоль понял, что не умер. Ему стало скучно.
Гоша принялся рассказывать. Оказывается, Альшоль стал ночью бредить, разбудил соседей, тут-то и выяснилось, что камера битком набита привидениями. Кроме той девочки с длинными волосами, явились какие-то дядьки и тетки с голубоватыми страшными лицами, старики, старухи и даже один годовалый ребенок. Они ползали по нарам, .пытаясь обнять своих бывших родственников и знакомых. Мужики в страхе уклонялись, отпихивали их, но привидения были цепкие и все старались поцеловать в губы, а это смерть!
Первым опомнился тот, что разбил витрину.
- Это ты их привел, старик! - крикнул он и бросился на Альшоля, лежавшего в беспамятстве. Но тут Гоша, сам не понимая почему, кинулся на бандита и вцепился ему в руку. Завязалась драка, в которой приняли участие все "суточники". На шум сбежалась охрана, и дерущихся растащили.
- И вот мы здесь, - закончил свой рассказ Гоша.
- Понятно, - кивнул Альшоль. - Спасибо тебе. Только ты зря старался. Лучше бы мне умереть.
- Ничего, дед! Еще поживем! - подмигнул Гоша.
А на следующий день в тюремную больницу доставили алкоголика Васю Бушуева: на стройке, напившись пива, он выпал из окна второго этажа и сломал ребро.
Вася был страшно доволен. Попасть в тюремную больницу - это счастье для заключенного. Он рассказал свежие новости: привидения никого больше не тревожили в камере, но тот, кто разбил витрину, тот самый, что угрожал Альшолю и бросился на него с кулаками, - пытался ночью повеситься. Его перевели в другое место..
- Дед, а про тебя спрашивали, - вспомнил Вася.
- Кто?
- Мальчишка какой-то. В очках.
- Не знаю... - равнодушно протянул Альшоль.
- А девочка не справлялась? Такая, лет тринадцати, с короткой стрижкой...
- Про девочку врать не буду. А мальчишка интересовался, где ты. Ему сказали - в больнице.
Дни тянулись медленно.
За решетчатым окном лето катилось к концу. Птицы по утрам пели, словно на Фассии. Альшоль перебирал свою жизнь на далекой планете - все семьсот пятьдесят лет, заполненных чтением, изучением языков Земли и разных наук, философскими разговорами с друзьями. Для чего все это?
И всплывало Санькино лицо, каким он увидел его тогда на антресолях, в момент разлуки...
Да, он многому научился. Он умеет воплощать свои фантазии, потому что его исландские предки были скальдами, то есть поэтами, а долгая жизнь на Фассии научила повелевать собственной мыслью. Как всполошились здесь, когда встретились со скрытниками и привидениями!
Но зачем, зачем ему все это?..
Альшоль мучился неразрешимостью вопроса. Обладать таким могучим даром - и тихо угаснуть где-то в Воронеже среди сумасшедших стариков и старух?! Где справедливость? Где Бог?!
И только он подумал о Боге, как за окнами тюремной больницы возник шум, послышались крики часовых: "Стой! Стрелять" буду"".
Гоша первым спрыгнул с кровати и подскочил к окну..
- Во дела! - ошалело выдохнул он.
Вам натянул штаны и тоже, как подошел к окну, так и застыв с раскрытым ртом и выпученными глазами.
И Альшоль собрал силы, чтобы подняться, и тоже приблизился к окну.
Из окна был виден тюремный двор с огромными железными воротами, которые сотрясались от стука, будто снаружи по ним колотили гигантским бревном. По двору бегали часовые с карабинами, лица у них были испуганные. А за воротами, возвышаясь над ними метра на три, виднелась исполинская фигура неведомого существа - мохнатого, плечистого, с зелеными глазами и мускулистыми, поросшими шерстью руками, каждая в два человеческих обхвата.
- Кто это? - отнимающимися губами прошептал Гоша.
- Это трётль, - улыбнулся Альшоль. - Но как он оказался в прямом мире?
Однако сейчас было не до теоретических вопросов. Трётль, судя по всему, барабанил в железные ворота ногой, отчего те шатались и прогибались. Часовой с испугу пальнул в воздух. На трётля это не произвело никакого впечатления - он лишь сильнее наподдал ворота, они соскочили с петель и упали во двор, едва не придавив часового.
Трётль вошел внутрь тюремного двора и не спеша приблизился к зданию больницы. Слегка согнувшись, он принялся шарить глазами по окнам.
И тут Альшоль заметил: на плече у него - Санька. А рядом - полноватый мужчина в клетчатой
