Сергей Вольф - Где ты, маленький "Птиль"
— Вы плохо себе представляете гелловы фокусы, — качая головой, говорил Ар-кут. — Когда машины квистора поливают нас огнем сверху, их скорость, естественно, несколько падает, и гелл, находясь на курсе вражеского корабля, способен в последний момент уйти от столкновения, даже если машина сделает бросок в его сторону. В момент «расхождения» гелла и машины гелл стремится сделать очень резкий бросок магнитной миной, чтобы она «прилипла» к борту корабля. Этим и занимался сегодня Латор. Взорвал три машины.
Ар-кут сделал знак рукой, призывая к полной тишине, и, манипулируя маленьким аппаратом и датчиками, «прощупал» всего Латора и тут же по коммуникатору связался с больницей.
— Пришлите машину к дому Ир-фа для Латора, — сказал он. — Сделайте все толково, он выкарабкается, да, очень крепкий организм. Жду. — Потом добавил, уже нам: — Бедная Лата, как и другие жены, привыкла ждать его по два-три дня в полном неведении. Кстати, уль Владимир, не хотите ли слетать с нами в больницу: обработать вновь ваши раны. Ну как?
— Полетишь со мной? — спросил у меня папа.
— Да не знаю, — сказал я, вдруг почувствовав какую-то тревогу.
— Может, я усну. Ты возьми ключи, вон они, на столике.
Папа кивнул. Тут же почти сразу прилетела машина, и все они, неся Латора на носилках, ушли. Я остался один. Не гася свет, я, закинув руки за голову и уставившись в потолок, вдруг остро почувствовал, как мне не хватает Оли, я скучаю по ней — и все тут. Ей-то, как и Сириусу, повезло — она на подлодке Рольта, в неуязвимом плавающем доме. Так уж вышло. А что, если нас с папой забросить к нему — там куда легче ждать, жизнь разнообразнее, да и вообще можно что-то делать, кому-то помогать. И вдруг, вспомнив, как папа спросил, полечу ли я с ним в больницу, я догадался, почему я, отказываясь, почувствовал какую-то тревогу. Вот, оказывается, в чем дело! Я «догадался», что, когда он улетит, я могу улепетнуть из дома. Куда? Зачем? Нет, в тот момент я об этом не думал. Да, дело ясное — надо отправиться в ночной город. Оставлю записку, погуляю и вернусь. Я мигом черкнул записку, сунул в карман револьвер и выскочил на улицу. Не знаю, что на меня нашло — «мудрость» какая-то, что ли, рассудительность, но я решил, что не буду спрашивать, где второй южный вход: там шел бой, и, коль скоро я не мог включиться в военные действия, то и нечего мне там болтаться у политоров под ногами и мешать им. Если входов было всего двенадцать (по три на каждую сторону света), то где-то в центре города пересекались шесть кординальных трасс, улиц, разве что, каждые три, идя параллельно друг другу, вряд ли были соседними, скорее всего — шли через улицу; я дошел до ближайшего перекрестка и произвольно свернул налево, ощущая, что условный центр там и там же пересечение основных направлений в городе. Пройдя несколько перекрестков и прислушиваясь, я снова свернул налево в поисках этого центра пересечения и останавливался на всех углах уже перпендикулярного первому направления; только в одном случае я почувствовал, что отдельные взрывы и выстрелы идут с этой стороны; тогда я пошел в противоположную. Прохожих и пролетающих малых машин было немного, но все же были, и в случае чего я мог узнать дорогу обратно: название улицы, где жил Ир-фа, я прочесть все равно не мог. В том, что я обязательно найду один из выходов наверх и, возможно, повидаю знакомых мне политоров, — я был уверен: любая улица, если она и не выходила прямо к лестнице наверх, рано или поздно кончалась, упираясь в кольцевую улицу города, и я неминуемо дошел бы до одной из лестниц. Пока же я шел по одной из обычных, прямых улиц.
Занятное дело: чем-то я был взвинчен, и поэтому мне как-то неуютно было пользоваться движущимся тротуаром; да, он был «быстрее» моих ног, но на нем я чувствовал свою неподвижность и предпочел идти пешком.
Вдруг, скосив глаз, я увидел до смешного простое «явление»: по движущемуся тротуару, которым я пренебрег, быстро шла (и я мог это делать, удвоив скорость) девушка с автоматом на плече. Почувствовав мой взгляд, она тоже поглядела на меня… и я узнал Тикки, милую девушку, которая сидела со мной и папой за одним столиком на вечере технициума.
— Привет! — крикнул я, обрадовавшись и прыгая на ленту ее тротуара. — Здравствуй, Тикки. Какая ты… с автоматом!
— О! — Она явно узнала меня и, по-моему, обрадовалась, что я узнал ее. — Уль Митя!
— Просто Митя, — сказал я. — Ты куда, Тикки?
— Я? А вы?
— Не «вы», а ты, — поправил я ее.
— Согласна. Что ты здесь делаешь?
— Ничего. Иду. Скучно стало.
— Ночью?
— Да, бессонница. Гуляю. Без цели. Или кое-кого повидать.
— Кого повидать?
— Ну, кого-либо. Например, я очень рад видеть тебя.
— Я рада, если это правда, — сказала она, как-то мягко мне улыбаясь. «Очень женственная, — подумал я в меру своих знаний. — Автомат не совсем идет ей. Или наоборот?»
— Правда, я рад, — сказал я Тикки. — И еще мне хотелось побывать у одной из лестниц. Но не там, где бой: там нам с папой появляться запрещено. А как поживает Лития?
— О! — сказала Тикки. — Если ты не хочешь, чтобы я ревновала, не спрашивай о ней. Ты и так слишком много танцевал с Литией на вечере. Я это хорошо помню. Лития… бр-р-р.
— Ну… ревновать, — сказал я. — Меня-то? Ты шутишь, Тикки, я же еще… несколько молод.
— Это детали. Выбрала же она именно тебя в танцах.
— Это любопытство к инопланетному существу, не более.
— Да, но ведь не твоего же отца она выбрала. — Тикки, — сказал я. — Ну что ты! Просто я не слишком уж маленький, а он для нее — слишком взрослый.
— Меняем направление, логик, — сказала Тикки, и мы перескочили с нашей «ленты» на перпендикулярную. Довольно скоро мы добрались до главной улицы и оказались внизу лестницы одного из выходов наверх. Было довольно тихо, но по обеим сторонам лестницы, на улице, идущей вокруг города, молча пристроились вооруженные повстанцы, их было много. Здесь же стояли легкие переносные орудия и ящики со снарядами. Мы с Тикки поднялись по лестнице наверх в полную почти темень, только кое-где иногда вспыхивал на мгновение лучик фонарика. Окружая выход (я знал это), располагалось первое, наиболее высокое кольцо баррикад. Возле него один из фонариков, опущенный рефлектором вниз, горел постоянно.
— Я пришла, командир, — сказала Тикки мужчине, сидящему с фонариком на ящике; я едва разглядел его согнутую фигуру.
— Отлично, Тикки, — сказал он и добавил, как я понял, мне: — Приветствую гостя.
— Да, познакомьтесь, пожалуйста, сказала Тикки.
— Я — Митя, — сказал я, протягивая ему руку. Он пожал ее и, положив руку мне на плечо, сказал:
— Ки-ол.
— Вы… кажется, главный…
— Да, я главный тренер ведущей школы кулачного боя, так сказать, наставник уля Орика, Трэга, Эл-ти и твоих приятелей а, Грипа и а, Урка. Последний, как тень, витает где-то в Тарнфиле.
— Но не в подземном? — спросил я.
— Трудно сказать.
Случайно Ки-ол осветил себя фонариком, и я увидел, что он лишь чуть-чуть моложе Ир-фа, но строен, крепок и худощав. Это чувствовалось, даже когда он сидел, наливая в кружку зеленый напиток.
— Выпей, — сказал он мне. — Подкрепись.
— Да, — сказал я. — Не спится. Отец на перевязке у Ар-кута…
— Как ты нашел Латора, как он? — спросил Ки-ол, когда Тикки отошла, и я понял, что Ки-ол — один из тех политоров, которым положено знать все.
— Мне было страшно глядеть на него, — признался я, — но Ар-кут говорит, что все обойдется, организм у Латора крепкий.
— Хвала небу, — сказал Ки-ол. — Латор удивительный боец и очень славный гелл.
— Да, — сказал я. — Он очень помог нам с отцом.
Разговаривая со мной, Ки-ол то и дело отвлекался: работал его коммуникатор. Так я узнал, что бой на втором южном спуске подходит к концу, войска квистора почти отброшены, выдохлись.
Заработал мой коммуникатор — я вздрогнул.
— Ты где?! — закричал папа. — Ты с ума сошел, да?
— Пап, успокойся, — сказал я. — Мог бы и сам догадаться, что в бой я не полезу, а больше в нижнем городе мне ничто не угрожает. Ты-то сам где, я в гостях у тренера Ки-ола, он командир одного из отрядов. Ты где?
— Дома я, вот где, — сказал он. — У Ир-фа. Ты скоро вернешься?
— Через час, — сказал я.
— Почему это?
— Ну, сразу уйти неудобно, плюс дорога. Как твоя перевязка? И как Латор? — Последнее я добавил совсем тихо.
— Я в порядке, — сказал папа. — Латору сделали серию специальных уколов, он почти ожил. Даже улыбнулся мне.
— Отлично, — сказал я. — Ух как я рад!
— Да, но он, видимо, чувствует, что уже не повоюет. Наверное, мы (он так и сказал: мы) выиграем раньше, чем он оправится окончательно. А если с ним это произойдет быстро, то он будет в большой грусти.
— Почему это? — спросил я.
— Придется ему воевать просто так, без крыльев.
