Джонатан Страуд - Кольцо Соломона
Джинн шумно выдохнул.
— Правда? Ни фига себе! Вот это истинная мудрость, это я понимаю! — Он больно ткнул Ашмиру в бок. — Ну что, теперь твоя очередь…
— Ашмира из Савы, — произнес царь Соломон, — нет нужды перечислять все твои деяния. Ущерб, который ты мне причинила, весьма велик, а исправление содеянного тобой отнимет у меня еще больше сил. Помимо этого, ты узрела меня слабым и беспомощным; ты заглянула под маску, которую я ношу. По всем законам природной справедливости ты заслуживаешь кары. Согласна ли ты?
Ашмира кивнула. Она ничего не сказала.
— На противоположной же чаше весов, — продолжал царь, — находится следующее. Ты не убила меня в моих покоях. Не знаю почему — быть может, ты уже догадывалась, что миссия твоя не продумана. Затем, когда в дело вмешался Хаба и все безумие твоей затеи сделалось для тебя очевидно, ты поразила его кинжалом и приказала Бартимеусу забрать Кольцо. Этот поступок сам по себе воспрепятствовал немедленному триумфу предателя. Мало того, после этого ты обороняла меня во время последнего нападения Хабы, и если бы не ты, я бы непременно был убит. И вот теперь ты возвращаешь мне Кольцо. Мне трудно решить, что сказать тебе.
— Ну да, она такая, странная, — согласился Бартимеус. — У меня те же проблемы!
— Я уже говорил тебе, Ашмира, — сказал царь, подчеркнуто игнорируя вмешательство джинна, — что твои деяния расшевелили меня, пробудив от сна. Теперь я сознаю, что, согбенный под грузом Кольца, я многим пренебрегал и позволял своим слугам безнаказанно предаваться различным гнусностям. Впредь этого не будет! Я найду другие способы сберечь Кольцо и стану реже носить эту проклятую штуковину, будь что будет. От того, что произошло, — сказал Соломон, — мое царство станет лишь сильнее!
Он подошел к уцелевшему столику и наполнил два кубка ярко-алым вином из каменной бутылки.
— И еще одно, что также следует принять во внимание, — сказал он. — Ты ведь напала на меня не по своей воле, и, полагаю, у тебя не было выбора в этом вопросе. Ты, Ашмира, также действовала, повинуясь чужому приказу. В этом ты подобна Бартимеусу.
Джинн снова ткнул Ашмиру в бок.
— Я же тебе говорил!
— Следовательно, — сказал царь Соломон, — вина тут не твоя. Уразиил!
Существо возникло рядом с ним.
— Да, господин?
— Принеси сюда царицу Савскую.
Фигура исчезла. Бартимеус присвистнул. У Ашмиры скрутило живот, странное ощущение покоя, которое она испытывала во время Соломонова суда, куда-то делось. Соломон взял с блюда с фруктами виноградинку и принялся ее задумчиво жевать. Потом взял со столика оба кубка с вином и обернулся к пустому месту в центре ближайшего ковра.
Полыхнула вспышка, запахло сливками и розами: на ковре стояла царица Балкида. На ней было длинное белое платье с золотой каймой и ожерелья из золота и слоновой кости. Волосы были уложены в высокую прическу поверх золотого венца, и вдоль стройной шеи покачивались серьги витого золота. С ее красотой и элегантностью слегка не вязались лишь ошарашенное выражение лица и отчетливо зеленоватый оттенок кожи. Она слегка пошатнулась, ахнула и заморгала, озираясь по сторонам.
Шумерский юноша наклонился к уху Ашмиры.
— От мгновенного перемещения всегда тошнит, — шепотом пояснил Бартимеус. — Она, однако, держится. Не собирается блевать где попало. Вот что значит порода и хорошее воспитание!
— Добро пожаловать в Иерусалим, госпожа моя! — сказал Соломон, небрежно протягивая ей кубок. — Не желаешь ли вина?
Балкида не ответила. Ей попалась на глаза Ашмира, и после краткого замешательства царица узнала девушку. Она издала негромкий возглас.
— Госпожа моя… — начала Ашмира.
— Мерзкая девчонка! — Лицо царицы внезапно побелело, на щеках вспыхнули алые пятна. — Ты меня предала!
Она неуклюже шагнула в сторону Ашмиры и вскинула руку с растопыренными ногтями.
— Отнюдь, — возразил Соломон, мягко вклинившись между ними. — На самом деле как раз напротив. Она — самая преданная из твоих слуг. Она выполнила твое поручение. Она украла у меня Кольцо. Она уничтожила тех, кто грозил тебе от моего имени. Если бы не она, будущее Израиля — а также и Савы, дорогая моя Балкида, — было бы воистину печальным. Я у Ашмиры в долгу, — сказал Соломон. — И ты тоже.
Царица Балкида ничего не ответила. Ее взгляд, по-прежнему прикованный к Ашмире, был недоверчивым, холодным и враждебным, губы стянулись в жесткую линию. Ашмира попыталась припомнить, какой была царица тогда, две недели назад, когда они беседовали у нее в покоях. Она хотела воскресить в памяти улыбки и ласковые речи, эту близость, переполнявшую ее гордость…
Все без толку. Воспоминание ускользало от нее. Оно утратило прежнюю силу.
Балкида пристально посмотрела на царя.
— Это лишь слова, господин мой, — произнесла она наконец. — Этого мало, чтобы меня убедить.
— В самом деле? — Соломон отвесил ей изысканный поклон. — Неудивительно. Подозреваю, мы застигли тебя врасплох.
Он протянул ей вино, одарив царицу своей ослепительной улыбкой; на этот раз Балкида приняла кубок.
— Могу ли я предложить тебе прогуляться со мной по моему дворцу, который сейчас немного перестраивается? Я мог бы сообщить тебе дальнейшие подробности, мы обсудили бы взаимоотношения между нашими странами, которые — надеюсь, с этим ты согласишься — пока что оставляют желать лучшего.
Царица мало-помалу восстанавливала свое самообладание. Она церемонно поклонилась.
— Хорошо.
— А тем временем твоя стражница…
Балкида решительно покачала головой.
— Она мне больше не стражница. Я теперь не уверена, мне ли она служит.
На миг Ашмира ощутила жуткую боль, словно в сердце ей вонзили острый нож. Потом боль исчезла, а вместе с ней — и возбуждение от прибытия царицы. К своему собственному изумлению, она вновь успокоилась.
Ашмира посмотрела царице в глаза. Балкида пригубила вино и отвернулась.
— Что ж, в таком случае, — улыбнулся Соломон, — если ты, госпожа моя, не возражаешь, у меня есть небольшое предложение. Ашмира, — и тут все чары и обаяние его личины устремились на нее, — я предлагаю тебе следующее. Поступи на службу ко мне, стань моей стражницей. Я своими глазами видел, на что ты способна, лично убедился в твоих многочисленных достоинствах и теперь уверен — как ни забавно это звучит после событий прошлой ночи, — что спокойно могу доверить тебе свою жизнь. Помоги же мне восстановить порядок здесь, в Иерусалиме. Служи при моем новом, более просвещенном дворе! В ближайшие дни и недели мне потребуется любая помощь, какую я смогу получить, ибо слуги мои рассеялись, а за волшебниками, если кто-нибудь из них вообще выжил, потребуется пристально следить. Ашмира, помоги мне сделать шаг вперед! Начни новую жизнь в Иерусалиме! И будь уверена, — тут он снова улыбнулся, — что тебя ждет щедрая награда!
С этими словами царь Соломон поставил свой кубок на стол.
— Что ж, а теперь настало время уделить внимание моей гостье — почетнейшей гостье! Прекрасная Балкида, сейчас мы с вами немного пройдемся, а потом удалимся в беседку, где нам подадут ледяной шербет. Кстати, лед для моего шербета доставляют прямо с отрогов горы Ливан; клянусь, вы никогда не пробовали ничего свежее! Прошу…
Он протянул руку, и царица Савская ее приняла. Они рука об руку двинулись прочь, аккуратно переступая через валяющиеся на полу обломки. И скрылись под аркой в дальней стене. Шорох их одеяний стих, голоса исчезли вдалеке. Они ушли.
Ашмира с джинном переглянулись. Помолчали.
— Ну да, — сказал Бартимеус, — цари и царицы — они такие!
38
Бартимеус
Уразиил, великий Дух Кольца, был не из тех, кто станет тянуть кота за хвост, когда надо срочно ремонтировать дворец. Внизу, у подножия башни, уже кипела работа. Здания вокруг садов, наиболее сильно пострадавшие от пожаров, оделись шаткими бамбуковыми лесами, и десятки джиннов уже сновали взад-вперед по лабиринту лестниц, разбирая завалы, растаскивая тлеющие бревна и развеивая висящие в воздухе обрывки магии. Со стороны карьера доносился лихорадочный перестук молотов; ифриты летели на запад, в сторону лесов, добывать древесину. Во дворах выстроились вдоль чанов с цементом ряды мулеров,[123] деловито размешивая хвостами раствор, в то время как в садах, уходящих в голубую даль, трудились полчища бесов, засевающих попорченные огнем лужайки.
И посреди всего этого шагал Соломон, ведя под ручку царицу Балкиду.
С балкона, где я стоял, даже монументальное чувство собственного достоинства Соломона и Балкиды выглядело совершенно незначительным. Это были просто две крохотные фигурки, одетые в белое с золотом, почти неразличимые среди свиты, что тащилась за ними по пятам.[124] Балкида двигалась медленно, напряженно, как воплощение опасливой гордости; Соломон держался свободнее. Время от времени Он театрально взмахивал руками — очевидно, указывал ей на какие-то красоты садов. На одной руке сверкало золотое колечко.
