Нэнси Фармер - Дом Скорпиона
Фиделито весело скакал и размахивал фонариком.
— Как ты думаешь, он меня видит?
— Конечно, видит, — ответил Матт. Иногда неугомонность Фиделито здорово действовала ему на нервы.
Они пошли дальше. Фиделито без конца расспрашивал, кого они увидят в конце пути, и Матт рассказал ему о Марии в монастыре Санта-Клара. Он не знал, как выглядит монастырь, но, чтобы развлечь малыша, выдумал подробное описание.
— Это замок на горе, — сочинял он. — По углам у него четыре башни с красными крышами. Каждое утро девочки поднимают в саду флаг.
— Как Хранители? — немедленно спросил Фиделито.
— Да, — сказал Матт. Каждое утро Хранители выстраивали мальчишек во дворе и поднимали над фабрикой флаг с изображением пчелиного улья. Мальчишки повторяли Пять Правил Добропорядочного Гражданина и Четыре Принципа Правильного Мышления, после чего брели в обеденную зону подкрепиться планктоном. — Только на этом флаге изображена Святая Дева Гвадалупская. Девочки поют «Буэнос диас палома бланка», ее любимую песню, а на завтрак едят поджаренный хлеб с медом.
Фиделито вздохнул.
Матту было интересно, очнулись ли Хранители от своего наркотического сна. Или они уже мертвы, как Моховичок? Не арестуют ли Тон-Тона за убийство?
— У Хранителей в корпусе есть вода? — спросил он.
— Флако сказал, они смогут напиться из унитазов, — ответил Фиделито.
«Тяжело, но справедливо», — подумал Матт с мрачной улыбкой.
— Меня от этой вони тошнит, — пожаловался Фиделито.
Матт втянул ноздрями воздух. Зловоние нарастало постепенно, так что сперва он этого даже не заметил.
— Наверно, мы подошли к реке, — сказал он, ногтем поцарапал кожицу лимона и поднес его Фиделито к носу. — Вонь это не перебьет, но хоть не вырвет…
Откуда-то слева до них донеслось утробное бульканье, и Матт посветил фонариком. В гигантскую трубу стекала широкая лента черной воды. Она блестела и лоснилась, словно покрытая маслом; то тут, то там на поверхность выныривали какие-то странные гибкие силуэты, но их тут же затягивало обратно.
— Это рыбы? — шепнул Фиделито.
— Не думаю… — фонарик Матта выхватил из темноты длинное, жирное на вид щупальце. Оно выпрыгнуло из воды и, бешено извиваясь, попыталось зацепиться за что-нибудь на берегу. — Наверно, поэтому Тон-Тон и велел нам держаться от реки подальше… — Щупальце проиграло бой и с тошнотворным хлюпаньем исчезло в трубе.
— Побежали, — взмолился малыш.
Земля у них под ногами слегка подрагивала — это река прокладывала себе путь под дорогой. От чудовищного зловония Матт едва не терял сознания. «Дурной воздух. Дурной воздух», — твердил он про себя. Если они упадут здесь, их никто не спасет.
— Скорее! — шептал Матт, но на самом деле медленно шел именно он. Фиделито скакал впереди, как маленькая обезьянка.
Дорога пошла вверх по склону. Легкий ветерок разогнал тошнотворную вонь, и Матт без сил рухнул на землю. Грудь его тяжело вздымалась. Он закашлялся, болезненно перехватило горло. «Только не это, — в отчаянии подумал он. — Не хватает только приступа астмы!» Болезнь не тревожила его с тех пор, как он покинул Опиум, но от речного зловония вернулась с новой силой. Он согнулся пополам, тщетно пытаясь наполнить легкие кислородом.
Фиделито торопливо поскреб лимон и сунул его Матту под нос.
— Нюхай! Нюхай! — кричал он. Но лимон не помогал. От напряжения Матт обливался потом, но не мог сделать ни вдоха. — Я пойду за помощью! — крикнул Фиделито ему на ухо, как будто Матт в придачу оглох. «Стой, это опасно», — хотел сказать Матт, но не сказал: может, оно и к лучшему, если малыш уйдет. Всё равно он, Матт, не сможет его защитить…
Матт не знал, сколько прошло времени. Окружающий мир словно сжался до размеров крохотного клочка пыльной дороги, на котором он отчаянно боролся за жизнь. Но тут чьи-то сильные руки подхватили его под мышки и подняли высоко в воздух. Около его лица возник ингалятор — ингалятор! Матт схватил спасительный прибор и с жадностью вдохнул живительное облачко. Приступ прошел, как не бывало. Мир снова распахнулся вширь.
Над ним склонилось обветренное лицо, изрезанное глубокими морщинами.
— Смотри, Гуапо, кого нам принесла река, — сказала женщина.
Гуапо — имя это, как известно, означает «красавчик» — сидел на корточках у обочины. Он одарил Матта широкой, почти беззубой улыбкой. Ему было лет восемьдесят, не меньше.
— Неудачное место выбрал ты, парень, для купания…
— Я пошутила, — сказала женщина. — В этой реке никто не купается. Она смертельная. Идти можешь? — спросила она Матта.
Матт поднялся на ноги, пошатываясь, сделал на пробу несколько шагов и кивнул.
— Оставайся с нами, — сказала женщина. — Не думаю, что мама ждет тебя домой нынче вечером.
— Он беглый сирота. Видишь его форму? — сказал Гуапо.
— И эти лохмотья ты называешь формой? — расхохоталась женщина. — Не волнуйся, ниньо. Мы никому не расскажем. Мы любим Хранителей не больше твоего.
— Чачо, — прошептал Матт.
— Малыш нам уже всё рассказал, — успокоил его Гуапо. — Смотри, к нему уже летит «скорая помощь». — Он поднял руку, и Матт увидел в небе гравилёт — под действием антигравитационного поля зашевелились волосы на голове. С трудом переставляя ноги, Матт побрел по дороге. С одной стороны его поддерживал Гуапо, с другой стороны — женщина, назвавшаяся Консуэлой. Матт шел словно во сне. Всё вокруг казалось ненастоящим: темная дорога, звездное небо, старик со старухой, ведущие его куда-то.
Наконец они подошли к высокой ограде. Консуэла нажала на кнопку, вбок скользнула раздвижная дверь, и перед Маттом открылась картина настолько неожиданная, что он решил: всё-таки это сон.
За оградой, по периметру обрамленной изящными акациями паловерде, насколько хватало глаз, тянулись могилы. Все они были украшены пальмовыми ветвями, цветами, фотографиями, статуэтками, сотнями мерцающих свечей. Свечи стояли в красных, синих, зеленых, желтых, пурпурных стаканах и казались осколками радуги, пляшущими над землей.
На многих надгробиях стояла еда: тортильи, миски с чили, бутылки с газировкой, фрукты, целые стада крохотных осликов, лошадок и свинок из теста или сахара. На большом каменном кресте, грациозно обвив лапы хвостом, сидел прелестный котенок с розовым сахарным носиком.
Среди могил сновали люди. Они вполголоса переговаривались.
— Где мы? — пробормотал Матт.
— На кладбище, чико, — сказала Консуэла. — Неужто никогда не бывал?!
«Не на таком», — подумал Матт. Алакранов хоронили в мраморном мавзолее недалеко от больницы. Он был величиной с целый дом и украшен бесчисленными ангелами, будто мотыльки слетевшимися на свет. Пройдя через парадную дверь, можно было увидеть что-то вроде комода с многочисленными ящичками. На каждом ящичке было написано имя почившего Алакрана. Матт подозревал, что они выдвигаются, как ящики комода у него в комнате, где Селия хранила рубашки и носки, но, естественно, никогда этого не проверял.
Идиойдов же хоронили в братских могилах прямо в пустыне. Тэм Лин говорил, что место их упокоения неотличимо от обычной свалки, где закапывают мусор.
— Это похоже на… — Матт запнулся, — на праздник.
— А это и есть праздник, — воскликнул Фиделито, как чертик из табакерки выскакивая из-за надгробья, перед которым группа женщин распаковывала корзины для пикника. — Нам повезло! Мы попали сюда в Эль Диа де лос Муэртос, в День Мертвых.[60] Это мой любимый праздник в году! — Малыш с аппетитом жевал огромный сэндвич.
Матт ничего не понимал. Селия отмечала все праздники в календаре, но об этом никогда не упоминала. На Рождество она развешивала по всему дому носки, чтобы Санта-Клаус положил в них подарки, на Пасху красила яйца, на День благодарения жарила индейку, а в День святого Валентина пекла пирожные в форме сердечек. У нее были специальные обряды для Сан-Маттео, покровителя Матта, и для своей собственной Санта-Сесилии.[61] И, конечно же, был день рождения Эль Патрона. Но никогда, ни разу никому не приходило в голову устраивать праздник в честь Смерти!
Среди бесчисленных могил Матт видел скульптуры скелетов. Скелеты играли на гитарах, танцевали или сидели за штурвалами пластиковых гравилётов. Мамы-скелеты выводили детей-скелетиков на прогулку. Невесты-скелеты выходили замуж за скелетов-женихов. Скелеты-собаки обнюхивали фонарные столбы, скелеты-лошади мчались галопом, неся на своих костлявых спинах Смерть с косой.
И вдруг Матт почувствовал запах. Высокая стена не пропускала мерзкую вонь с реки, но в воздухе стоял другой аромат, от которого у Матта тревожно сжалось сердце. На кладбище пахло Фелисией! Она будто воочию предстала перед ним, обдав мальчика тяжелым дыханием виски. У Матта закружилась голова. Он сел на землю.
