Евгений Велтистов - Победитель невозможного. Повести
— У меня двигатель… — начал Таратар.
— Понятно, — сказал физик и указал пальцем на плакат.
Плакат был во всю стену, но Таратар сразу его не заметил. Плакат гласил: «Проекты вечных двигателей не рассматриваются».
— Вся штука в том, что он работает, — усмехнулся Таратар.
Он вынул из объемистого портфеля коробку, из коробки достал изобретение Сыроежкина. По непонятной причине лампочка все еще светилась.
Физик оторвался от клавиш, внимательно осмотрел изобретение.
— Понятно, — вежливо произнес он. — Школьный прибор. Вертишь за ручку — лампочка горит.
— Правильно, — обрадовался учитель. — Крутишь и горит. Но эта лампочка горит уже три часа.
Теперь усмехнулся сотрудник:
— Не может быть. Сейчас она погаснет. Подождем несколько секунд. Присядьте, пожалуйста.
Они присели возле стола. Физик кивком головы указал на бумаги.
— Проекты вечных двигателей. Бездарная трата свободного времени. Но на каждое письмо надо ответить.
— Сочувствую, — пожалел физика Таратар.
— Ничего, у других бывает и похуже, — неопределенно ответил физик. — Посылки нам, правда, не присылают… Но ваш случай наилегчайший.
Собеседники говорили еще несколько минут о значении открытия электричества, об Эдисоне, о том, что недавно на Марсе зажгли лазером маяк… Научный сотрудник явно нервничал, поглядывая то на часы, то на лампу. Лампочка светилась.
— Простите, в этой вашей штуке нет другого источника электротока? — поинтересовался научный сотрудник.
— Как видите, отсутствует.
— Непонятно… Подождите, пожалуйста. Я скоро вернусь.
Он бережно уложил двигатель, ушел с коробкой. Таратар читал развешанные на стенах фотокопии документов. Это были постановления академий наук разных стран о тех задачах, которые не рассматриваются учеными. Самый первый документ, датированный 1775 годом, был принят Парижской академией: «Отныне и впредь не рассматривать представленных разрешений задач удвоения куба, трисекции угла, квадратуры круга, а также машин, долженствующих осуществить вечное движение…»
Прошли столетия, а сотрудник все еще отвечает на письма неуемных изобретателей…
Вернувшись, физик протянул коробку Таратару:
— Простите, как ваше имя и отчество?
— Семен Николаевич.
— Семен Николаевич, кто вы по профессии?
— Я учитель математики.
— Замечательно! — сказал физик. — Вами очень интересуются двое моих коллег. Они тоже математики. Я вас провожу, если не возражаете… Что касается прибора… Это вы сконструировали?…
— Мой ученик… Сыроежкин.
— Способный парень, — похвалил физик. — Устройство прибора известно давно. Но он действует как-то поновому. Весь секрет, нам кажется, заключен в движущихся частях…
— Так я и предполагал.
— Мы не можем определить, из какого металла они сделаны. Советуем вам показать его в Институте твердых сплавов.
— Я знаю, что в двигателе практически ничтожное трение, — с достоинством ответил Таратар. — Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос: этот двигатель можно назвать вечным?
Физик весело взглянул на учителя:
— Из всех проектов, которые я просмотрел, — наиболее, оригинальное устройство.
— Спасибо. Именно это я и хотел знать, — поблагодарил Таратар.
Физик привел Таратара в комнату, в которой работали два научных сотрудника. Здесь бумаг было значительно больше: пухлые пачки разложены на столах, стульях, стеллажах. Возле стены набитые письмами мешки.
Математики обрадовались, узнав, что их гость учитель, усадили Таратара.
— Видите ли, Семен Николаевич, — сказал один из математиков, — мы находимся в очень тяжелом положении. Дело в том, что в настоящий момент мы фермисты.
— Фермисты? — спросил Таратар.
— Случилось так, — пояснил его коллега, — что математический журнал для школьников «Пи» и еще ряд изданий напечатали статьи о теореме Ферма. И вот… — Математик красноречиво указал на мешки. — Если бы вы, уважаемый Семен Николаевич, согласились с вашими математиками помочь нам ответить на эти письма…
— У меня восьмиклассники, — сказал Таратар.
— Восьмиклассники способны футболом пожертвовать ради теоремы Ферма!..
— Сейчас в школе четвертая четверть, — хмурясь, сказал учитель, — самая ответственная… Но я поговорю о вашем предложении с классом.
— Отныне и впредь!.. — сказал Таратар классу и процитировал, какие задачи не рассматривают уже более двух веков академии наук всех стран. — А вы заставляете старого учителя бегать по институтским кабинетам с «вечным двигателем»!..
Он водрузил на шкаф прибор Сыроежкина. Лампочка горела.
— Кто хочет отвечать на письма фермистов? — продолжал Таратар.
Добровольцев не нашлось.
— Эх вы, гении, — сказал Таратар.
Гении смотрели на учителя с любопытством. Они еще никогда не видели учителя таким возмущенным. Таратар ходил по классу крупными шагами, говорил очень громко, жестикулировал. Ни один гений не решался в эти минуты перечить ему.
— Решение академий — не просто каприз академиков, — гремел Таратар. — Неразрешимость проблем типа вечного двигателя доказана работами математиков девятнадцатого века Абеля и Галуа. И заметьте, как поступают настоящие математики: вместо решения одной маленькой задачи они создают целую теорию, которая содержит ответ на все задачи такого типа… Невозможно — и точка! Чем больше я думаю о груде рукописей, которые мне пришлось видеть, тем яснее понимаю, что их авторов привлекла жажда легкого успеха в математике, а не сама математика. Математика — это упорство, самоотречение, нескончаемый труд.
После этих слов Профессор заерзал на парте и покраснел. А Электроник неожиданно для всех продекламировал:
И корень взяв из нет себя,Увидел зорко в нем русалку.
— Великолепно! — подхватил Таратар. — Великолепно сказано о мнимых числах. «Нет себя» — то есть минус единица. Квадратный корень из минус единицы. Что это значит для нематематика? Головоломка — и только. А математик Хлебников, автор этих строк, увидел в нем поэзию…
Таратар успокоился и перешел к уроку.
— Запишите задачу, — деловито произнес он. — «Сколько стоит один грамм света при стоимости электроэнергии в 4 копейки за киловатт-час и коэффициенте полезного действия электрического источника света 10 процентов?»
— Десять миллионов рублей, — мгновенно ответил Электроник.
И гении подтвердили:
— Точно: десять миллионов.
— Разве вы решали эту задачу? — подозрительно спросил Таратар.
— Она слишком легкая, — сказал Макар Гусев.
— Ну если и для Гусева легкая, то какую же проблему вы хотите рассмотреть?
Восьмиклассники были единодушны:
— Про искусственное животное! Корову из кастрюли!.. Смирновское изобретение-
Витька Смирнов сиял как именинник.
— Хорошо, — согласился Таратар. — Скажи нам, Смирнов, что ты хотел решить своим опытом?
Смирнов неторопливо встал, ярко-синими глазами посмотрел на учителя.
— Вообще меня интересует проблема происхождения жизни на Земле, — медленно сказал Виктор.
Никто не улыбнулся. В тишине резко прозвучал вопрос Профессора:
— А почему, собственно, корова?
— Конечно, можно вывести кого угодно: обезьяну, курицу, рыбу… — подумав, согласился Виктор. — Если подойти количественно — разница как будто небольшая. Вот вам пример: у человека и у других живых организмов есть белки из ста четырех аминокислот. Они расположены в цепочки в определенном порядке. Если сравнить цепочки, то, упрощенно говоря, человека отличает от обезьяны только одна аминокислота, от курицы — четырнадцать, от рыбы — двадцать две. У меня получилась корова — значит, разница в двенадцать аминокислот. Конечно, все это очень схематично…
Ребята зашумели:
— Здорово!.. Наш Витька — академик! Как ты только сосчитал?…
— Я не считал, а почерпнул в источниках. Сам все разыскал. — Смирнов тяжело вздохнул. — Очень трудно работать без помощи специалистов.
— Интересно знать, — пропищала Кукушкина, — кто из нас с разницей в одну аминокислоту?…
— Между прочим, разница между человеком и дрожжами, — беззлобно отвечал Виктор, — всего сорок три аминокислоты.
— И что же? — встрепенулась Кукушкина.
— Это значит, что у нас общие предки.
Смех прозвучал как аплодисменты, одобряющие смелый вывод исследователя.
— Все это теория, — вздохнул Смирнов. — А на практике неизвестно еще, что будет дальше. Корова-то растет…
— Смирнов, скажи, пожалуйста, кем ты собираешься быть? — спросил учитель.
— Биологом, — сказал Виктор.
— А я думал, что все мои ученики станут математиками. — Таратар задумчиво смотрел в окно.