Дмитрий Емец - Глоток огня
Пробка на МКАДе походила на лениво ползущую змею. В блеске весеннего солнца каждая машина – чешуйка на ее бесконечной спине. Промучившись треть МКАДа, «Рено» свернул на ведущее к Копытово шоссе. Здесь затора уже не было. Ничего не мешало трейлеру разогнаться, но почему-то его скорость не увеличивалась. Напротив, трейлер двигался толчками. Новенький двигатель мучительно подвывал. Что-то в нем хрустело. Казалось, что и Гай, и Тилль, и водитель – все сидят на вулкане. Воняло паленой проводкой. Рывок – остановка. Рывок – опять остановка. Дальше – хуже. Точно мелкий горох просыпался на ржавый лист. И снова скребущий, уже непрерывный звук.
– Что еще такое? Мотор полетел? – сердито спросил Гай.
Коля обиженно повернулся к нему. Он так старался, что и шею вытянул. Лицо напряженное, сердито-ухарское. Казалось, что трейлер не сам едет, а Коля толкает его сзади или тащит за собой на веревочке.
– Да нет, мотор старается, – сказал он, выгораживая машину.
– А стреляет что?
– Это подшипники летят. Перегруз, что ли?
– Перегруз? Откуда? – спросил Тилль.
– Не знаю. На второй и то не тянем уже при полном газу. Убьем же двигатель. Сцепление вон почти сгорело…
Гай оглянулся. Где-то за его спиной каменным сердцем бился валун.
– Убивай двигатель. Машину убивай. Все убивай, – сказал Гай. – Только бы добраться. Остальное не имеет значения.
Им нетерпеливо сигналили. Они всем мешали. Постепенно даже терпеливому Коле надоело высовываться в окно и грозить водителям кулаком. Они съехали на обочину и дальше потащились уже по ней – с завыванием мотора, с толчками. За ними, то обгоняя, то вновь пристраиваясь, ехал джип с охраной Гая и еще один джип с берсерками.
Тилль, нервничая, достал пачку сигарет. Последние дни он почти не курил и теперь его мучительно тянуло подымить. Гаю же вполне хватало запаха паленой проводки и резиновой вони плавящихся шин.
– Нет, Ингвар! Никакого курения! Вы бросили, – сказал Гай.
– Разве бросил?
– Да.
– Почему?
– Потому что я зол и вас прикончу. А трупы не курят, – объяснил Гай.
Тилль, тоскуя, щелчком отправил сигарету за окно. Аргумент был сильный.
– Сколько до ШНыра осталось? – спросил он.
– Сорок пять кэмэ, – сказал Коля.
– Чуть меньше, – заметил Гай, даже не пытаясь взглянуть на навигатор, на который до этого посмотрел шофер. – Чуть меньше… Сорок два где-то.
– Навигатор не может ошибаться, – возразил Тилль.
– Разве я говорю, что он ошибается? Он беззастенчиво врет. Он считает по шоссе, а я считаю по шоссе, а потом по старой тележной дороге. Вы не застали ее, Ингвар? Как вы относитесь к телегам?
К телегам Тилль не относился никак. Он был навеки отравлен металлом представительских марок.
– Может, собрать у ШНыра весь мой форт? Для страховки? Ребята мигом примчатся! – предложил он.
Гай покачал головой.
– Не потребуется, – отрывисто сказал он. – Главное – довезти камень.
– А потом? – спросил Тилль. – Что будет потом?
«Для вас – ничего. Гибель при взрыве, потому что вы – жалкая плесень. Для меня – бессмертие и прорыв в сердце двушки. Или – если не сложится – тоже ничего», – хотел сказать Гай, но сдержался.
– Дальше для всех откроется новая страница! – произнес он.
Еще ему нужно было, чтобы трейлер доехал и водитель с Тиллем от ужаса не выскочили бы по пути.
* * *Сашка стоял на крыше пегасни и сбрасывал лопатой не пойми как уцелевший снег. Внизу, у ворот, задрав голову, торчала Окса и, следуя своей привычке не замолкать, тарахтела:
– Вот у Вовчика моего скоро день варенья! Думаю, что ему подарить! Художники дарят картины. Писатели дарят книги. Э-э! Кто у нас еще есть?
– Боксеры!
– Да! – сказала Окса. – Боксеры дарят… кто знает, что боксеры дарят?
– Удар по голове! – сказал Сашка, сбрасывая снег рядом с ней.
Окса, надумав отчего-то испугаться, шарахнулась и врезалась в Насту. Та не осталась в долгу, и секунду спустя Окса улетела в лужу, едва устояв на ногах.
– Ты что, больная? Сейчас врежу! – закричала она.
– Сперва догони!
– Я не догоню! Саперка догонит! – заявила Окса.
– Можем проверить… Давай встанем через лужу и будем бросаться саперками! А какая у тебя саперка? С накручивающимся кольцом или неразборная, армейского образца? – заинтересовалась Наста.
Ощутив, что она это всерьез, Окса сразу стухла:
– У меня правильная саперка. Но она у меня не с собой… Иди лечись! – проворчала она и утащилась в пегасню.
Наста тоже отправилась в пегасню и некоторое время провела в деннике у Арапа, вороного жеребца с белым лбом, который боялся лишь Зверя и вечно грызся с Цезарем. На нем рисковал нырять лишь Меркурий – и то пока у него не начались носовые кровотечения. Арап был нервным и, пугаясь, начинал нести, пытаясь сбросить всадника.
Наста стояла и, отталкивая от себя фыркающую морду жеребца, пытающуюся повесить слюни ей на куртку, гладила короткий рубец на его крупе. Рубец чувствительностью не обладал. Арапу было не больно, но все равно он на всякий случай прижимал уши. Наста вспоминала день, когда со спины у раненого Арапа упал Игорь, нескладный одинокий шныр, после которого осталась целая тетрадь дневников.
О чем думала Наста, никто не знал. И сама она тоже не знала. Мысль ее походила на быструю реку со множеством водоворотов, в которые и сама Наста боялась попадать, потому что ее начинало плющить и злобить. Хотелось наказывать всех, и прежде всего себя. В одну из таких минут она и отрезала свои прекрасные волосы.
Арап исхитрился и ткнул ее мокрой мордой в щеку. Наста вытерла лицо ладонью, ощутив, что на обслюнявленную кожу налипла шерсть. Арап лез как перина.
– А ну сгинь! Дождешься у меня!
Наста вышла из денника и, зачерпнув старой строительной каской овса, дала Арапу. Тот потянул к овсу губы. Ел Арап очень интересно. Вначале зарывался в овес мордой, а потом отдергивал ее и фыркал, точно проверял, не испугается ли овес.
Пегасня кипела обычной шныровской жизнью. Ул пытался выпросить у Кузепыча новую уздечку. Смешно было смотреть, как они, оба круглые, плотные, толкались в узком проходе животами, напирая друг на друга. Кузепыч, признавая в целом за Улом определенные права на уздечку, не то чтобы явно отказывал, но чинил препятствия.
Наста вышла из пегасни и, обогнув ее, направилась по отмостке вдоль дальней стены. Там в нише заложенной двери лежало старое монгольское седло. Последние лет десять оно служило шнырам чем-то вроде скамейки. Закуток был подходящий, безветренный и одновременно укромный. Чаще всего он служил для тайного курения и секретных свиданий. Кроме того, его очень ценили отлынивальщики.
Сейчас на монгольском седле, вытянув ноги, сидела Лара и лениво отвечала на звонок.
– Слушай, ну что ты такая вредная? Я сделаю для тебя все что угодно! – громко обещал кто-то, слышный даже сквозь корпус смартфона.
– Что, правда? Ремонт моей бабушке сделаешь? Коляску для двойняшек купишь?
Голос в трубке от неожиданности осекся. Лара скинула звонок. Немного подождала, глядя на экран. Собеседник не перезванивал.
– Запомнила ключевые слова? Работают как кувалда! Девяносто процентов парней сразу отпадают! На коляску для двойняшек еще кое-кто соглашается, а вот на бабушку нет! – сказала она Насте.
– Сдрысьни! – Наста переступила через вытянутые ноги Лары и пошла к воротам.
Влажный весенний воздух, ветер и постоянная капель тревожили Насту. Она шла по парку, задевая ветки, и ей казалось, что деревья плачут. Небо было ясное, синее.
Наста остановилась у ворот и, держась за них руками, вгляделась в черные влажные холмы. Она сама не знала, что тянуло ее к воротам. Но что-то тянуло. Часто она стояла здесь и смотрела вдаль, точно ожидала, что появится принц на белом коне. Но принца не было. Куда чаще со стороны Копытово показывался Вовчик, ведущий в поводу осла, или Рузя, спешащий поведать, что именно он сломал, обжег или вывихнул себе на этот раз.
Наста уже хотела уходить, когда правее Копытово, оттуда, где один овраг переходил в другой, отмечая русло когда-то бывшей здесь пересохшей речки, возникла точка. Наста долго вглядывалась в нее, пока не поняла, что точка двойная. Одна большая, а другая, рядом с ней, поменьше. Наста вскинула голову, проверяя свою догадку, – и точно: сопровождая пега, в небе маячило крошечное, временами исчезающее в тучах пятно.
Для кого-то эти точки на мокром поле и пятна в небе не сказали бы ничего. Насте же они поведали многое. Она поняла, что кто-то устало бредет к ШНыру по раскисшему полю и ведет в поводу пега. Наверху же маячит одинокий берсерк. Вот только почему не нападает? Ожидает приказа? Не уверен в своих силах? Ждет подкрепления?
